"Нет, наверное, послышалось. Филин, может быть, гукнул… Или показалось".
Темная была ночь. Кажущиеся совсем близкими, стыли над головой звезды. Они были насыпаны тесно, густо, и, будто буравчики, сверлили небо.
Он распрямился, переложил винтовку в другую руку, но не успел сделать и шага, как совсем близко, почти рядом: "Э-э-эй!"
Филимонов присел и окликнул:
- Стой, кто здесь?
Человек рухнул в снег.
- Руки вверх! Ни с места!
Но там молчали. Не шевелились. Оглянувшись, нет ли рядом еще кого, Филимонов, следя за тем местом, где лежал человек, осторожно-осторожно отодвигался в сторону, за дерево.
- Кто здесь? - повторил он.
- Да пошел ты к такой-то!.. Свои!
Филимонов подбежал к лежащему. Теперь и расспрашивать не надо было, кто это, - по скудной, потрепанной одежонке сразу угадывалось: военнопленный, беглый, Он лежал вниз лицом. Попытался привстать, но не смог. Суетясь, Филимонов приподнял его.
- О-ох.
- Что с тобой? Ранен?
- Нет… Ноги… Замерзаю… Помоги.
- Сейчас. - Подхватив его под руки, Филимонов поволок к шалашу. - Сейчас, - повторил он. - Сейчас.
Положил возле костра. Человек протянул к огню руки. Огонь лизал их, а он вроде бы и не ощущал этого. Филимонов подкинул в костер сушняка.
- Давай, ближе садись.
Человек приподнял голову, глянул на нею и недоверчиво произнес:
- Филимонов?
- Я, - растерялся Филимонов; он всматривался в лицо этого человека и - не узнавал. Тот следил за его взглядом и понимал, что его не узнают.
- А ведь на одной парте три года сидели, - сказал с укором.
- Давыд?!
- Ну!..
Давыда трясло. Зубы его гулко лязгали. Он сидел так близко к огню, что от одежды валил пар.
- Какими судьбами?
- Потом… Помоги… - Глазами указал себе на ноги. - Кажется, все… Отплясался.
Филимонов ухватился за стеганки, потянул. Но они не снимались.
- Тяни! - почувствовав, как он растерянно замешкался, крикнул Давыд.
- Не снимается.
- Дери!.. Режь голенище!
Ножом Филимонов вспорол стеганки, но портянки было не развернуть.
- Кажется, примерзли.
- Дери их.
- С кожей?!
- Дери!
Обеими руками упершись в землю, до хруста сжав зубы, Давыд откинулся на спину, со свистом всасывал в себя воздух:
- У-у-у!
- Не снять!
- Да дери ты!.. У-у-у!
Он пододвинул ноги к огню. Странно было видеть, но от ног тоже повалил пар.
- У-у-у!
- Снегом бы надо.
- А, все равно теперь!
Все-таки Филимонову удалось размотать портянки. Ноги были белые, как гипс. Он стал тереть их снегом. И снег, не тая, ссыпался с них, будто с поленьев.
- Три, три, - повторял Давыд. - Все равно теперь… Все…
- Отойдут.
- Руки бы остались. Руки мне еще пригодятся. Ох как пригодятся!
Отстранив Филимонова, он сам растирал ноги. Проверил, шевелятся ли пальцы. Вроде бы чуть шевельнулись.
- Живы…
Филимонов метался, не зная, чем помочь. Положил на огонь остатки хвороста.
- Сейчас еще принесу.
Выскочил из шалаша, лазил в темноте по кустарнику, отыскивая сушняк.
- Сейчас как следует раскочегарим, сейчас, - свалил сушняк в костер.
- Ну, денек выдался! Второй раз в гостях. - Давыд долгим взглядом посмотрел на Филимонова. И спросил с горькой болезненной усмешкой: - Братья-то мои, а?.. Слышал?
- Слышал.
- Кто бы мог подумать!.. И Степан туда же!.. Сукины сыны!
- Война нас многое заставила переоценить.
- Многое… Филимонов, я сейчас, конечно, хреновый помощник, но возьми ты меня к себе. Христом-богом прошу, возьми! Где надо, проверишь. Я не какая-нибудь шкура. А что в плену был, не по своей воле. Вот, клянусь! В жизни никогда никому не лгал и тебе не лгу!
А Филимонов сразу же вспомнил о своих ребятах. Сердце болезненно сжалось. Ведь не нашел их сегодня. Где они теперь! Живы ли? Есть ли отряд?
- Грейся.
- Спасибо тебе, - по-своему понял его Давыд. - А я уже два раза бежал, и все неудачно. Невезуч я в жизни, Филимонов.
- Да и я тоже… не очень-то.
- Но, однако, я на свою жистянку не жалуюсь. Хоть и не очень она была… Пожить хочется. Знаешь, примета такая есть, если человек хочет жить, значит - будет жить.
- Это верно.
- Еще как! Поживем! Еще побрыкаемся!.. А если что… У-у-у!
- Больно?
- Сил нет. У-у-у.
Он повалился на спину, крепко сжав кулаки, стучал ими по земле. Затем притих. Филимонов молчал, не решался его беспокоить. Осторожно выполз из шалаша, стал собирать хворост. А когда вернулся, Давыд спал. "Можно ли спать с мороза-то?" - обеспокоился Филимонов, однако будить не решился. Снял полушубок, затем - пиджак и пиджаком прикрыл Давыда. Но только прикоснулся, Давыд сразу же проснулся.
- А-а? Что?
- Прикройся, потеплее будет.
- А-а. Спасибо… О, мать родная!
Осторожно сел, аккуратно приподнял пиджак, посмотрел на ноги. Они опухли, и теперь на них едва ли натянул бы стеганки.
"А в чем же идти?" - подумал Филимонов. И, наверное, это же самое подумал Давыд, потому что он посмотрел на Филимонова и спросил:
- А?
- Н-да, - покачал головой Филимонов.
- Красиво!
"Что же делать? - обдумывал Филимонов. - Что-то надо делать. Так нельзя".
Давыд весь горел. Лицо его было влажным, под глазами проступили капельки пота.
"Надо идти в деревню. Ведь он совсем болен".
И тут же Филимонов вспомнил, как всего час-два назад чуть не наткнулся на постового. Совсем рядом был. Он и сейчас, вспомнив это, покачал головой, недоумевая, как это пронесло. Просто чудо! А такие чудеса дважды не повторяются. Час минешь - и век живешь!..
Сняв валенки, положил, их к огню: тоже надо было хоть немного обсушиться. За всем случившимся он как-то и позабыл о себе.
А Давыд то засыпал, как бы проваливаясь в этот сон, то начинал метаться, что-то тихо и быстро шепча. Пригнувшись, Филимонов разобрал:
- Пошла, пошла! Братцы, сюда! Ко мне! Лава, лава пошла! Лава!
- Давыд, Давыд, - потормошил его Филимонов.
- А? - Давыд очнулся.
- Ты что? Приснилось что-нибудь?
- Не знаю… А что, я бредил?
- Говорил что-то.
- Ну да?.. Начинается…
Он дышал как после быстрого бега, открытым ртом. И чувствовалось, воздуха ему все равно не хватает.
- Худо? - спросил Филимонов.
Давыд долго молчал, как-то весь насторожась, будто приготовясь к чему-то. Затем сказал шепотом:
- Связал я тебя по рукам и ногам.
- Это почему же?
- Да так… Подарочек… Послушай-ка, Филимонов. Пока не поздно… Мотай отсюда.
- Как это? - не понял Филимонов. - Оставь меня.
- То есть как?
- Там, где я в последние дни находился, ребята с тифом лежали.
- Ну так и что?
- А то, что нас одна вошь ела.
"Вот оно что!" - наконец понял Филимонов.
- Ты это… брось! - рассердился Филимонов. - Чтоб я больше не слышал? Понял? Не мели! А если бы я такой лежал?
- Так ведь не ты!.. И куда я с такими ногами? Ты посмотри-ка.
- Ну и перестань! - завопил Филимонов. А сам лихорадочно думал: "Худо!.. Худо! В деревню надо идти. Одежонку достать, обувь. Без этого не обойтись. Может, где-то пристрою его… На мельницу - нельзя, в Замоицу нельзя. Везде немцы…"
- Вот что… Все же придется мне идти. А ты тут полежи, - поуспокоившись, поразмыслив, прикинув и так и этак, сказал он Давыду.
Давыд сразу же сел, бегло глянул на него и усмехнулся:
- Фарисей ты!.. Иди! Я же сам предложил тебе, иди. Только слова-то не подбирай, говори сразу.
- А ну, обувайся! - подскочив к нему, в ярости закричал Филимонов.
- Что?
- Обувайся давай! Понесу! Поволоку! На себе потащу, на горбушке! Обувайся!
- Перестань ты!.. Ха, - смутился Давыд. - Что ты, в самом деле.
- Нет, почему же, давай! - не мог успокоиться Филимонов.
- Ты прости меня, слышишь, - попросил Давыд. - Прости, Митя. Ослаб я, измотался. Из веры к людям выбился, не знаю, что плету.
- А не знаешь, так и не говори, что не знаешь!
- Прости!.. Дай руку!
- Да ладно уж… Идти мне надо, сам соображаешь.
- Фрицы там. Это все равно, что в волчью пасть.
- Без одежды не просидим.
- Не могу тебе обузой быть. Не хочу! По рукам и ногам свяжу.
- Надо идти.
И как только Филимонов решил, он сразу вроде бы позабыл об опасности - она как-то сместилась, потеряла значение. Теперь его заботой было побольше наломать для Давыда хвороста, чтоб не погас костер в его отсутствие.
Он свалил хворост в большую кучу у лаза в шалаш, так, чтобы Давыд мог свободно достать его.
- Ну, грейся. Я постараюсь недолго.
- Спасибо… У тебя есть бечевка?
- Зачем тебе?
- Чуни завяжу. Оставь… Хотя бы примерно в какую сторону самая ближняя деревня?
- Да вот здесь. Кипрово. Но там вроде бы сейчас тоже немцы.
- Погоди. Присядь.
- Некогда. Скоро светать начнет.
- Ничего, присядь. Говорят, это хорошо на дорожку.
- Потом посидим. Побежал.
- Ну, прощай.
Филимонов выбрался из шалаша, прикрыл лаз еловым лапником. Отойдя немного, остановился, чтобы получше запомнить местность и не плутать на обратном пути. Поудобнее пристроил винтовку за плечом, поправил шапку.
"Куда идти? - прикидывал, раздумывая. - Сейчас, пожалуй, все едино. Пойду домой. Если повезет, заодно своих проведаю".