1921 год. Еще не вставшая на ноги, неокрепшая молодая таежная коммуна протягивает руку помощи и дружбы хантам, которых притесняет и грабит купец Порфирий Исаев. В этой борьбе погибает председатель коммуны, большевик-партизан Роман Бастрыков. На смену отцу приходит его сын Алешка, воспитанный старым большевиком Тихоном Ивановичем Скобеевым. Став комсомольцем, Алешка продолжает борьбу своего отца за переустройство огромной страны.
Содержание:
Книга первая 1
Глава первая 1
Глава вторая 2
Глава третья 3
Глава четвертая 6
Глава пятая 7
Глава шестая 8
Глава седьмая 12
Глава восьмая 15
Глава девятая 17
Глава десятая 18
Глава одиннадцатая 20
Глава двенадцатая 21
Глава тринадцатая 22
Глава четырнадцатая 27
Книга вторая 28
Глава первая 28
Глава вторая 31
Глава третья 37
Глава четвертая 40
Глава пятая 42
Глава шестая 47
Глава седьмая 50
Глава восьмая 53
Глава девятая 57
Глава десятая 60
Глава одиннадцатая 63
Глава двенадцатая 66
Глава тринадцатая 69
Глава четырнадцатая 73
Георгий Марков
Отец и сын
Книга первая
Глава первая
В знойную июльскую пору тысяча девятьсот двадцать первого года вверх по Васюгану плыли караваном проконопаченные паклей с варом, просмоленные тесовые лодки. В лодках под брезентом и берестой - груз, на кормовых и носовых лавках - мужики, бабы, ребятишки. Лодки осели в воду по самые верхние бортовины и двигались медленно, тяжело, будто взбирались на крутую гору. Хотя река Васюган тихая, без волны, и темная-темная, как из навара чаги, а все ж не стоит она на месте, катит непроглядное, мутное месиво из воды, ила, древесного мусора к глубоким обским омутам. В версте от каравана - два баркаса. В них - кони и коровы на тугих привязях.
Взрывая вековечную тишину Васюгана, гулко хлопали о воду плицы гребей, пронзительно взвизгивали от натуги уключины, перекрикивались по-богатырски звонкими и сильными от эха голосами горластые мужики.
Старый, матерый глухарь взгромоздился на сухую вершину высоченного кедра, вытянул вороненую шею и замер, будто окаменел. Птичий век его подходил к концу, а такого скопления людей ему видывать на этой безмолвной реке не доводилось.
На третий день пути Васюган изогнулся, словно змея перед прыжком, и рассек глухую холмистую тайгу длинным и прямым, наподобие охотничьего ножа, плесом. Слева поднимался белый, чуть не меловой яр в отменных лесах: кедр, сосна, береза - и все как на подбор; а справа тянулся серебрящийся и днем, и в лунные ночи песок, чисто промытый в половодье. Вдоль реки по песку стояла зеленая стена из тополей, ветлы и тальника. За этой стеной расстилались гладкие, покрытые густой травой заливные луга. Вдали их разбег преграждала непроглядная, дремучая тайга. Она сливалась с небом, и думалось, нет у нее ни конца ни края.
Когда прямой плес пошел на закругление, первая лодка причалила к берегу. Из нее выпрыгнул высокий длиннорукий мужик. Он был в броднях с завернутыми голенищами, в просторных холщовых шароварах, в сатиновой рубашке без пояса. Большую лобастую голову покрывали волнистые, почти кудрявые светло-русые волосы. На щеках и под губами лохматилась небогатая бородка, тоже почти кудрявая. На сухощавом лице - крупный нос и неспокойные серые глаза, зоркие, в прищуре, диковатые, как у рассерженной рыси, а минутами добрые, буйно-веселые. Это был Роман Захарович Бастрыков.
- Правь сюды! - крикнул он кормовым в лодках и зазывно замахал руками.
- Чуем, Роман! - отозвались с лодок, и они одна за другой повернули к берегу.
- Ну айда, ребятушки, на смотрины, - сказал Бастрыков мужикам, вместе с ним сошедшим с лодки.
Сокрушая бурьян сильными ногами, Бастрыков шагнул прямо в чащобу леса, полез в гору. За ним цепочкой потянулись: толстый, с повисшей сухой рукой Васюха Степин; его братан Митяй - жилистый, гибкий парень с отчаянными, озорными глазами и усмешкой на веснушчатом лице; грудастый силач Тереха, крепкий и тяжелый, будто выпиленный из лиственничного сутунка, и десятилетний парнишка, щуплый цыпленок, розовощекий и светлоглазый, как девчонка, Алешка, сынок Бастрыкова, нигде и никогда не покидавший отца. Лес скрыл мужиков, голоса их стали неразборчивыми, а потом и вовсе затерялись в неподвижной немоте тайги.
Лодки пристали, но на берег никто сходить не рисковал: а вдруг придет Роман с мужиками и доведется снова плыть по Васюгану дальше и дальше?
Ждали долго - может быть, час, а то и поболе. Вот стал слышен хруст сушняка под ногами мужиков, потом их говор. Они были веселы, разговаривали громко, смеялись, Митяй Степин присвистывал и от озорства и от удовольствия. Гоготал и сам Роман Бастрыков. Его любимец Алешка попискивал наподобие бурундучка тонюсенько-тонюсенько, будто дул в соломинку.
- Над чем вы там ржете-то, как жеребцы стоялые? - крикнули с лодок, когда головы мужиков замелькали в прибрежном бурьяне.
Алешка обогнал всех, подбежал к лодкам первым, давясь смехом, принялся рассказывать:
- Михайла Топтыгин… учудил… Идем, а он на полянке балуется… Испужались мы… убечь хотели. А тятя говорит: "Давайте тумнем все разом". Мы и крикнули. Ка-а-ак он сиганет! И пошел и пошел, только хруст стоит. Так перепужался, что с перепугу всю поляну обмарал…
Алешка закинул вихрастую головенку, залился звонким смехом.
- Господи боже, и куды нас нелегкая занесла! - запричитала на одной из лодок баба, повязанная, невзирая на жару, теплым полушалком.
- А если б он кинулся на вас - тогда что? Голой рукой разве его возьмешь?! Подмочил бы ты тогда, Алешка, штаны-то! - ухмыльнулся кормовой самой большой лодки Иван Солдат, степенный мужик со смолево-черной окладистой бородой.
- Голой рукой?! А вот он - топор! Хрясь по черепку между глаз - и готов! - подходя к лодкам, сказал Митяй и поиграл топором, перебрасывая его из руки в руку.
Последним вышел из лесу Бастрыков. Люди в лодках примолкли, бросали на него нетерпеливые и вопрошающие взгляды. Бастрыков вытер рукавом рубахи взмокшее, в крупных каплях пота, раскрасневшееся лицо.
- Тут и осядем, братаны.
- Обскажи выгоды, - попросил Иван Солдат.
И все вокруг насторожились, чтобы не упустить чего.
- Перво-наперво - место, - заговорил Бастрыков. - Видимость во все стороны. Мы видим, и нас видят. Избы срубим по яру, вдоль реки. Лес тут же: сосна, ель, пихта. Что тебе по душе, то и руби. Чуть подале - кедрач, а раз кедрач, то и орех, и зверь, и ягоды под рукой.
- А под пашню чистина найдется? - спросила баба, низко повязанная полушалком. На нее зашикали: не перебивай, мол, дойдет черед и до этого, Роман не без головы.
Но Бастрыков услышал и ответил без промедления:
- Чистины есть, а только сразу не вспашешь. Выжигать и корчевать придется.
- Ой, мужики, насидимся без хлеба! - воскликнула баба.
- Проживем, Лукерья! Рыба, дичь, ягода…
- Обсказывай, Роман, выгоды…
- Ну, вон напротив нас луга, - продолжал Бастрыков. - Есть где скотине мясо и жир нагуливать. А рядом с нами еще одна речка. - Он махнул длинной рукой. - Вот этот заливчик устье обозначает. В случае, если в большой реке рыбы нету, в малой ее будем брать…
- Будто для нас сотворено это место, - подтвердил Васюха Степин.
- От добра добра не ищут. Давайте выгружаться да балаганы к ночи готовить. Не ровен час гроза соберется. Припаривает, как в бане. - Иван Солдат похлопал себя широкой ладонью по нечесаной, лохматой голове.
- С богом! Не один ли шут, где помирать: здесь или еще где. - Лукерья встала, сбросила с себя полушалок и, сразу чудом помолодевшая, легко и ловко выпрыгнула из лодки.
- Ты у меня докаркаешься! - крикнул на жену Тереха и угрожающе, без шутки, поднял кулаки-кувалды на уровень крепкой, выгнутой груди.
Мужики, бабы, ребятишки - все кинулись из лодок на берег. Митяй подошел к толстой сосне, ловкими ударами топора стесал боковину. Алешка сбегал в лодку, принес банку со смолой, Митяй корявыми буквами вывел: "Сдеся поселилась сельскохозяйственна коммуна "Дружба".
- Как, Роман, вывеска подходяща? - спросил он, когда работа была окончена.
Бастрыков сидел на пеньке, плановал с мужиками, как расставить балаганы, где поместить общую кухню и построить склад для хранения припасов и прочего имущества.
- Какая вывеска? - Бастрыков озабоченно взглянул на Митяя и своего сынка Алешку, который, как вьюн, крутился то возле отца, то возле парня.
- А вона… Пусть все знают, что пришла на Васюган советска власть и коммуния, - указывая на толстую прибрежную сосну, с торжественностью в голосе произнес Митяй.