- Конечно! Там я больше бы принес пользы. Какой из меня толк в армии? Я необученный. А как ревизор, специалист своего дела, я незаменимый.
- Незаменимых людей не бывает, - вставил кто-то из красноармейцев, без устали работавших лопатами.
Шлёнкин сделал вид, что не слышал этих слов:
- Уж такова жизнь: люди опытные, умелые, полезнее для дела, чем необученные и незнающие.
Молчать дальше Филипп не мог.
- Вы не правы, Шлёнкин. Сейчас каждый человек, способный носить оружие, должен стремиться в армию. Родина в смертельной опасности. Нужно же, наконец, понять, что значат эти слова. Кто мы без Родины?
- Постой, постой, Егоров, ты мне здесь большую политику не подводи, - яро запротестовал Шлёнкин. - По-твоему выходит, что я не для Родины работал? А знаешь ли ты, что нашей системой сам Совнарком занимался?
- Ну и что же? Что же из этого следует? Вы, вы лично, молоды, здоровы, воспитаны советской властью, и ваш прямой долг встать на ее защиту. А нового ревизора - найдут. Уверяю вас.
- Найдут! - поддержал Филиппа веснушчатый, рыжеватый красноармеец Василий Петухов, работавший с кайлой в руках и до сих пор молчавший. - Я тоже был не на маленькой должности, - продолжал он. - Шесть лет ходил председателем колхоза "Красные зори". Колхоз - ничего себе, жить можно. В прошлом году одних зерновых выдали по семь кило на трудодень, да овощи были, да мясо, да мед, да деньгами по три рубля… Баланс тоже славный - миллион сто тысяч рублев. А вот нашли замену, из своих же, из бригадиров нашли. И мне можно было зацепиться за бронь, а только разве я утерпел бы? Тут враг на нашу землю лезет, а я сидел бы там! Да я бы и райком и военкомат разнес, а своего б добился.
- Ну вот ты и добился! Привезли тебя в забайкальские сопки, к черту на кулички, за десять тысяч километров от фронта. Воюй! - с ехидцей проговорил Шлёнкин.
- Придет срок - буду! - воскликнул Петухов и, ожесточаясь, заговорил так громко, будто выступал на митинге: - А обедами ты не хвались! Подумаешь, удивил - восемь персон! Я на сорок персон обеды давал, и костюмов у меня было шесть, и велосипеды у всех членов семьи были, и чего только у меня не было… Да у меня ли одного? У всех колхозников так было… Я так жене сказал: "Не жди меня. Раз немец хочет нашу жизнь распорушить, прятаться я от него не буду. Гордость мне этого не позволит".
- Э, да ты о фронте опять толкуешь! Будь я на фронте, и я бы по-другому пел, - поспешно проговорил Шлёнкин.
- А что бы вы там делали, необученный, не умеющий владеть даже винтовкой. Вы вон и лопатой-то не научились работать, а собираетесь воевать. Вас в первой же стычке отправят на тот свет, - послышался громкий, уверенный голос. Все оторвались от работы и увидели капитана Тихонова. Он подошел сюда никем не замеченный и долго стоял молча, слушая разговор молодых красноармейцев.
Капитан Тихонов был невысокого роста, с крупным продолговатым лицом, с мясистым носом и пухлыми обветренными губами. Глаза у него были какого-то неопределенного цвета, пристальные, с усмешкой. Капитан щурился и частенько подергивал носом. Казалось, он к чему-то присматривается и принюхивается. Эта привычка была не из приятных, и капитан на всех, с кем он встречался впервые, производил впечатление бесчувственного службиста.
- Ну, пропал Шлёнкин, он ему сейчас покажет фронт, - толкнув Соколкова в бок, с ноткой сожаления в голосе сказал Егоров.
- Дернул же его черт подойти. Мы бы и сами поставили Шлёнкину мозги на место, - не прекращая работы, отозвался Соколков.
А капитан Тихонов, ссутулив плечи, продолжал между тем стоять возле Шлёнкина и все тем же громким, уверенным голосом говорил:
- Нет, нет, Шлёнкин, фронт гораздо сложнее, чем вы предполагаете. Фронт требует выучки, тренировки, знаний. А вы вот лопатой в землю тычете, и я вижу: сноровки у вас пока нет никакой…
Все бойцы ожидали, что капитан Тихонов после этих резких слов накажет Шлёнкина. Но, помолчав, капитан совсем спокойно сказал:
- Дайте мне вашу лопату.
Шлёнкин все еще стоял по команде "смирно", с тем подчеркнуто неловким видом, который бывает у всех необученных бойцов. Он неумело, раскачиваясь всем туловищем, повернулся через правое плечо "кругом", поднял с земли лопату и подал ее капитану. Тихонов зачем-то подбросил лопату в воздух, схватил ее на лету, ощупал гладкий, будто отполированный, черенок.
- Смотрите, Шлёнкин, как нужно работать, - сказал капитан. - Лопату вы берете так, чтобы одна рука была ниже, а другая выше. Дальше, так как грунт здесь каменистый, вы лопату втыкаете не под прямым углом, как это бывает обычно, а как бы кладете ее. Ваша роль вспомогательная. Вы выбрасываете то, что наковыряли вам ломами и кайлами. Глубже вам не проникнуть, не тычьтесь зря и не тратьте свои силы попусту.
Тихонов нагнулся и быстрым движением рук показал Шлёнкину, как надо работать.
- А ну, попробуйте теперь вы, - сказал он, подавая Шлёнкину лопату.
Тот принялся за работу.
- Вот хорошо! Хорошо! - с какой-то по-детски искренней и бурной радостью воскликнул Тихонов. - Только двигайте руками еще быстрей! Быстрей! Поддел - и в сторону! Раз, два! - Тихонов замахал руками в такт движениям Шлёнкина.
- Ну, вот и освоились! Наука хоть и не хитрая, а сноровки требует, - заключил Тихонов, продолжая наблюдать за работой Шлёнкина.
Когда Шлёнкин разогнулся, чтоб передохнуть, Тихонов взглянул на него и весело засмеялся:
- Употели? Жаркая работка!
Шлёнкин молча вытер рукавом лицо, стоял, тяжело отдуваясь. Тихонов переждал минуту-другую, пока Шлёнкин придет в себя, спросил:
- Каково самочувствие-то?
- Какое там самочувствие, товарищ капитан, - вяло сказал Шлёнкин, полузакрыв глаза.
Тихонов всмотрелся в Шлёнкина, заговорил с той ноткой участия в голосе, которая сразу настраивает даже незнакомых людей на задушевный разговор:
- Тяжеловато, знаю. Я-то здесь привык - восьмой год служу. А когда приехал - небо казалось с овчинку. Я попал сюда прямо из Ленинграда, из училища. Всю жизнь до армии я провел в большом городе, среди людей. Туго мне тут вначале было. Не скрою - случались минуты тягостные. Но ничего, все пережил, все преодолел… Что ж, надо! Да и кому надо? Народу, государству! Бывало, как подумаешь об этом - и тоска долой! Наоборот, даже гордость почувствуешь. Как-никак, мол, Тихонов, ты ведь на краю земли советской стоишь, ты страж ее. Как раскинешь вот так мозгами, смотришь, на душе у тебя светло, празднично станет, и ничто уже тебя не страшит…
Вступив в разговор с Терентием Шлёнкиным, Тихонов преобразился даже внешне. Его загоревшее на ветру и солнце крупное лицо необыкновенно одухотворилось. Глаза заблестели, резкие, грубоватые черты приобрели сосредоточенность и строгость.
- Вам раньше приходилось служить в армии? - спросил Тихонов.
- Впервые я… - еще более вяло промолвил Шлёнкин, как-то страдальчески вытягивая шею.
- Прожить почти тридцать лет на свете и ни одного дня не служить в армии… Как вам это удалось? По состоянию здоровья?
- Нет. Система хлопотала… Отсрочку от призыва давали, потом в терчасти зачислили, а уж тут проще простого. Летом надо на сборы идти, а мне командировочное удостоверение в зубы - и на периферию.
- Система системой, а вы-то полноправный гражданин, вам надо было возмутиться такими порядками. Ну, не беда, не отчаивайтесь! Все это дело наживное, сегодня вы - боец молодой, неопытный, завтра у вас будут и знания и закалка.
Тихонов посмотрел на Шлёнкина с доброй, ободряющей улыбкой, которая как бы говорила: "Выше голову, дружище!", и хотел отойти.
- Товарищ капитан! - остановил его Шлёнкин.
Тихонов задержался.
- Вопрос задать разрешите?
- Пожалуйста, товарищ Шлёнкин, - сказал Тихонов, настораживаясь.
- Видите ли, это даже не вопрос, а, скорее, просьба, - понижая голос, сказал Шлёнкин. - Довелось от бойцов слышать, что вы ищете писаря в штаб батальона.
- Да, писарь мне нужен.
- Я хотел просить вас назначить на эту должность меня, - стараясь смотреть Тихонову в глаза, сказал Шлёнкин.
- Кого? - зачем-то переспросил Тихонов.
- Меня, товарищ капитан, - поспешил Шлёнкин. - У меня есть некоторый опыт: в системе мне приходилось работать и делопроизводителем, и секретарем, и управделами. Даю слово - быстро овладею техникой.
Тихонов отступил на полшага и пристально вгляделся в Шлёнкина, будто видел его впервые. В глазах капитана запрыгали чертики. Можно было ожидать, что он закричит на Шлёнкина. Некоторые бойцы прервали работу - это были те, которым удалось невольно слышать этот разговор, - и напряженно ждали ответа Тихонова.
- Нет, Шлёнкин, взять вас писарем не могу, - неожиданно спокойно сказал капитан.
Шлёнкин кинул на Тихонова вопросительный взгляд.
- Вы ищете место, где бы вам было легче. Я не могу в этом пойти вам навстречу. Это не вяжется с общими интересами и вредит лично вам. Вы меня поняли?
Шлёнкин опустил глаза, пробормотал:
- Ваше дело, а только в системе никто меня не попрекал…
- Ну, этим не хвалитесь, - жестко сказал Тихонов. - Я не уверен, что это пошло вам на пользу… Приступайте к работе.
Тихонов быстро повернулся и пошел по линии, прочерченной лопатами и обозначавшей порядок расположения будущих землянок.