- Вильгельм не строит мельницы не потому, что нет достаточно высокой горы, а потому, что он лентяй, - сердито ответил Фриц.
- Прошу тебя, Фриц, будь терпелив. А вот те поля за большой дорогой и овраги - это уже не ваши? - снова обратился старик к мужику.
- Какие же они мои, раз они господские.
- Ну да, - раздраженно прервал бородач, - всем известно, что этот мужик торчит посредине помещичьих полей и нужен тут, как дыра в мосту. Грош цена всему этому делу.
- Подожди, Фриц, - успокаивал его старик. - Вас, хозяин, со всех сторон окружают помещичьи поля?
- Так оно и есть.
- Ну, довольно! - проворчал бородач и потащил отца к бричке.
- Оставайтесь с богом, хозяин, - проговорил старик, слегка приподняв шляпу.
- Ох, как вы любите болтать, - прервал бородач, грубо подталкивая отца. - Из Вильгельма ничего не выйдет, хотя бы вы нашли ему десять таких гор.
- Чего им надо? - вдруг спросил Стасек.
- И верно, - опомнился мужик. - Эй вы, господа!.. Старик повернул голову. - А вы почему про все выспрашиваете?..
- Потому что так нам нравится! - ответил бородач и насильно усадил отца в бричку.
- Будьте здоровы, до свидания! - крикнул старик Слимаку.
Бородач пожал плечами и велел трогать. Бричка покатила к мосту.
"Сколько ж народу прошло нынче по дороге, - рассуждал сам с собой Слимак. - Будто на ярмарку или на богомолье…"
- А что это за люди? - снова спросил Стасек.
- Те, что уехали в бричке? Верно, немцы из Вульки, за три мили отсюда.
- А зачем они расспрашивали про землю?
- Разве одни они спрашивали, сынок? - ответил мужик. - Иным до того нравилась наша сторона, что они лазали вон туда, на самую макушку, где сосна. Потом слезут - и поминай как звали.
Слимак окончил работу и повернул лошадей к дому. О немцах он уже позабыл: все его внимание поглотили корова и лужайка. А что, если и вправду купить корову и арендовать лужок? Мурашки пробежали у него по спине при мысли, что самое заветное его желание может исполниться.
Еще одна корова и два морга луга - да это рублей тридцать барыша в год! Тогда и землю можно лучше унавозить, и хлеба больше продать, и на зиму взять в дом старика, чтобы поучил ребятишек грамоте… Что-то другие хозяева сказали б, видя его достаток? Тогда бы уж ему уступали место и в костеле и в корчме. А как отдохнуть можно при таком богатстве!
Ох, отдохнуть! Слимак не знал ни голода, ни холода, дома у него все ладилось, с людьми он дружил, водились у него и деньги, и совсем бы он был счастлив, если б только кости не ломило от работы да мог бы отлежаться и отсидеться, сколько душа пожелает.
III
Вернувшись домой, Слимак оставил бороны на батрака, а сам принялся осматривать корову, стоявшую на привязи у плетня. Уже смеркалось, но мужик сразу увидел, что корова хороша: вся белая, в черных пятнах, и вымя большое, а голова маленькая, с короткими рожками. Разглядев ее как следует, он убедился, что обеим его коровам далеко до этой.
Ему пришло в голову, что не худо бы поводить ее по двору, но он чувствовал, что на это у него не хватит сил. Казалось, руки вылезут из суставов, а ноги просто отвалятся, если он двинется с места. Вот работает человек, гнет спину от зари до зари, но как сядет солнце, тут уж ему надо отдохнуть, ничего не поделаешь. И он не стал проваживать корову, а только погладил. А когда она, словно угадав в нем нового хозяина, повернула голову и ткнулась мокрой мордой ему в руку, Слимака охватила такая нежность, что он готов был обнять ее за шею и расцеловать, как человека.
- Непременно ее куплю, - пробормотал мужик, позабыв об усталости.
В дверях показалась хозяйка с ушатом помоев.
- Мацек! - кликнула она батрака, - как напьется корова, загони ее в закут. Староста у нас заночует, не оставлять же ее во дворе.
- Ну как? - спросил Слимак жену.
- Да как? - ответила она. - Просит тридцать пять рублей бумажками да рубль серебром за повод. Но, что правда, то правда, - прибавила она, помолчав, - корова этого стоит. К вечеру я подоила ее, так, веришь ли, хоть устала она с дороги, а молока дала больше, чем наша Лыска…
Мужик снова ощутил боль в руках и в ногах. "Господи боже мой, сколько натопчешься, намокнешь, недоспишь, покамест сколотишь тридцать пять рублей бумажками да еще рубль серебром! Хоть бы Гроховский уступил что-нибудь…"
- А ты не спрашивала, - снова заговорил Слимак, - он не сбавит?
- Ну, как же!.. Спасибо, если захочет продать. Он все толкует, будто давно уж обещался Гжибу.
Слимак схватил себя за волосы.
- И какая нелегкая его принесла! - запричитал он. - За какие грехи господь так тяжко меня наказывает!.. Я еще не знаю, отдаст ли мне пан лужок, а тут - шутка ли - этакие деньги плати за корову…
- Юзек, не дури, образумься, - наставляла его жена. - Сколько раз в имении сами тебе навязывали луг, а насчет коровы - попробуй поторгуйся. Сбавит он, нет ли, а ты угости его получше, выпей с ним водки; господь не без милости: может, староста и опомнится. Ты только зря не болтай да на меня почаще поглядывай, вот увидишь: все будет ладно.
В это время приковылял батрак и стал отвязывать корову.
- Что, Мацек, - спросила хозяйка, - правда ведь, хороша скотина?
- Ого-го!.. - ответил батрак, потрясая над головой выставленным пальцем.
- Но и деньги за нее немалые, а? - спросил хозяин.
- Ого-го!..
- А что ни говори, она того стоит, верно, Мацек? - поспешила ввернуть хозяйка.
- Ого-го!..
После столь многословного высказывания Овчаж отвел корову в закут, а она, оглядываясь по сторонам, так душевно помахивала хвостом, что Слимак не мог подавить в себе волнения.
- Видно, воля господня, - прошептал он. - Попробую ее сторговать. - И направился к дверям хаты.
- Юзек, - остановила его жена, - смотри только не болтай и уши не очень развешивай. Ты думай о том, как бы побольше выторговать, а ежели язык чересчур развяжется, на меня поглядывай. Он ведь кремень-мужик - этот Войцех, одному тебе с ним не сладить.
Слимак еще на пороге снял шапку, перекрестился и вошел в сени. Сердце у него так и сжималось: и денег было жалко, и сомнения одолевали - удастся ли ему выторговать хоть рубль.
Гость сидел на лавке в передней горнице; пламя печки освещало его и Магду, которой он по-отечески внушал, чтобы она была честной, работящей и слушалась своих хозяев.
- В воду велят тебе броситься, - говорил он, - бросайся в воду; в огонь велят кинуться - кидайся в огонь. Случись, хозяйка даст тебе тумака, а то и поколотит, руку ей поцелуй да скажи спасибо, истинно говорю тебе: благословенна рука наказующая.
Произнося эти слова, староста воздел руку кверху, лицо его приняло торжественное выражение; в красном отсвете огня он был похож на проповедника. Магде чудилось, что даже тени, прыгающие по стенам, поддакивают его словам и что вечерний сумрак, заглядывая в окошки, повторяет за дядей: "Благословенна рука наказующая!"
Она плакала навзрыд. Ей то казалось, что она слушает прекрасную проповедь, то - что от каждого слова опекуна на спине у нее взбухают багровые полосы. Она не испытывала ни страха, ни обиды, а скорее благодарность, к которой примешивались воспоминания недавнего, но уже далекого детства.
Дверь в хату скрипнула, и всю ее ширь заполнил Слимак.
- Слава Иисусу Христу, - приветствовал он гостя.
- Во веки веков, - ответил Гроховский.
Он поднялся с лавки и, выпрямившись, чуть не уперся головой в потолок.
- Спасибо вам, староста, что зашли нас проведать, - сказал Слимак, протягивая ему руку.
- Вам спасибо за ласковую встречу, - ответил Гроховский.
- Может, вам тут у нас неудобно? Вы прямо говорите.
- Э, так хорошо, как и дома не всегда бывает; не только меня, но и скотину хозяйка ваша не оставила без попечения.
- Слава богу, что довольны.
- Вдвойне доволен: по всему видать, Магде у вас живется так, что лучше во всем свете не сыщешь… Магда! - обратился Гроховский к девушке, - а ну, поклонись в ноги хозяину да скажи спасибо, что он для тебя добрее отца родного. А вы, кум, сделайте милость, не жалейте для нее ремня.
- Что ж, она девка неплохая, - ответил Слимак.
Девушка, продолжая всхлипывать, повалилась в ноги - сперва дяде, потом хозяину - и убежала в сени. Слезы снова сдавили ей горло, но глаза уже высохли. Понемногу она успокоилась и, делая вид, будто выбежала по хозяйству, стала протяжно и жалобно кликать свиней.
- Чуш, чуш, чу-ушиньки, чуш…
Но свиньи уже спали. Зато вместо них из мрака вынырнул Бурек, а вслед за собакой Ендрек и Стась. Ендрек хотел было сбить Магду с ног, но та заехала ему кулаком в глаз, он схватил ее за одну руку, Стасек за другую, и все четверо выкатились на дорогу. В темноте нельзя было различить, где собака, а где кто из ребят, так они все перемешались и такой подняли вой и лай вместе с Буреком. Так они и растаяли в тумане, повисшем над лугами.
Между тем в горнице, рассевшись у печки, хозяева вели беседу.
- Что такое у вас приключилось, - спросил гостя Слимак, - почему надумали вы избавиться от коровы?
- Видите, какое дело, - начал Гроховский, кладя руку ему на колено. - Корова эта не моя, а Магдина, ну, а жена давно меня точит: не хочу, говорит, держать чужую корову, своим, дескать, тесно в закуте. Я, конечно, не очень слушаю бабью болтовню, но тут как раз вышел случай: продают землю Комара, того, что спился и помер. А поле-то его приходится возле самой Магдиной полоски, вот я и думаю: надо продать корову и купить Магде морг земли. Ведь земля - это земля.
- Ох, правда, - вздохнул Слимак.