Фантастические произведения Александра Грина.
Содержание:
Кошмар 1
Рай 3
Происшествие в улице Пса 9
Барка на Зеленом канале 10
Рассказ Бирка 11
Лунный свет 14
История Таурена 17
Зурбаганский стрелок 19
Всадник без головы 26
Загадка предвиденной смерти 27
Редкий фотографический аппарат 29
Покаянная рукопись 30
Происшествие в квартире г-жи Сериз 31
Искатель приключений 32
Ночью и днем 38
Наследство Пик-Мика 40
Путь 44
Убийство в рыбной лавке 45
Возвращенный ад 46
Огонь и вода 53
Таинственная пластинка 54
Пьер и Суринэ 55
Отравленный остров 57
"Продолжение следует" 60
Создание Аспера 62
Ученик чародея 63
Борьба со смертью 66
Клубный арап 67
Волшебное безобразие 70
Сила непостижимого 71
Белый огонь 72
Канат 73
Убийство в Кунст-Фише 77
Гениальный игрок 78
Крысолов 78
Ива 86
Заколоченный дом 91
Брак Августа Эсборна 92
Фанданго 93
Примечания 105
Александр Грин
Искатель приключений
Кошмар
I
Каждый вечер, перед тем, как уйти в свою комнату и лечь спать, я с женой читал вслух какую-нибудь книгу. Чтение продолжалось обыкновенно до тех пор, пока утомленный глаз переставал различать буквы. Самые остроумные, художественные места казались тогда непонятными алгебраическими формулами, смертельно хотелось спать, и сон манил так неудержимо, что никакое интересное положение, описанное автором, будь это дуэль, раскрытие преступления, любовь с сомнительным исходом, - не могло заставить меня бодрствовать и прочесть главу до конца. Книга захлопывалась, я целовал жену, желал ей спокойной ночи и, захватив свечку, отправлялся к себе.
Раньше, год или два назад, пока жизненные заботы еще не расшатали наши нервы и не сделали нас типичными, раздражительными горожанами, чтения эти не были так регулярны и происходили тогда, когда мы чувствовали общий действительный интерес к какому-нибудь литературному или общественному явлению, новому роману, критическому этюду. Тогда часто мы долго спорили по поводу прочитанного, полные искреннего сожаления о том, что в книге слишком мало страниц. А когда стало скучно спорить и читать вместе, потому что вкусы и мнения другого были заранее известны, незаметно окрепшая привычка заставляла меня каждый вечер раскрывать книгу и читать, а жену слушать, пока чрез определенное, небольшое количество страниц не приходил крепкий, здоровый сон.
В тот вечер, о котором идет речь, мы долго не ложились: жена увлеклась разборкой платьев, выбирая те, которые, по ее мнению, можно было подарить прислуге; а я шагал по комнате, машинально останавливаясь около разбросанных юбок и кофточек и время от времени делая бесполезные замечания по поводу той или иной вещи. Ольга была в добродушном настроении и не сердилась на меня, как обыкновенно, если я мешался в ее, женское дело; но все же, когда я выразил сомнение в пользе длинных рукавов, она сказала мне, не отрываясь от сундука:
- Ну и ладно. Если ты ничего не понимаешь, то, сделай одолжение, замолчи.
- Однако я не раз давал тебе советы, - возразил я, - и ты соглашалась со мной. А сейчас я высказал свое мнение только принципиально.
- Держи его про себя, свое мнение, - отрезала Ольга, расправляя пожелтевшие кружева. - Вот.
- Милая, - сказал я, смеясь, - ты бы легла. Ты сонная и раздражаешься. А платья посмотришь завтра; торопиться, кажется, некуда.
- Ну, я уж не могу, - сказала жена, нерешительно рассматривая голубой шелковый лиф. - Начала, так надо кончить. А если скучаешь, почитан мне.
Я послушно сел к окну и раскрыл новую книжку журнала, приготовляясь прочесть рассказ известного, давно не писавшего литератора.
- Ну, слушай, - сказал я. - "Тяжелые дни", глава первая.
- Знаешь, Павлик, - встрепенулась жена. - Я лучше завтра это сделаю. Надо будет и нафталином пересыпать. А?
- Конечно, - усмехнулся я, - ведь это же я и сказал тебе две минуты назад.
- Спасибо.
- Не за что.
Наступило короткое молчание.
- Крошка, - сказал я. - Ты, детка, капризничаешь. Бай-бай пора… Ложись-ка, ложись.
- Спа-ать… - зевнула Ольга. - Скучно. А ты мне почитай, пока я усну…
- Ну, разумеется.
Она стала раздеваться, и я, сидя спиной к ней, по шороху угадывал, какая часть туалета сейчас снимается Ольгой. Вот легкий, упругий треск - это расстегивается кофточка; неуловимый, интимный шум - падают юбки; мягкое волнение воздуха - распущены волосы. Стукнули отброшенные ботинки, и Ольга босиком подошла сзади ко мне, закрывая мои глаза маленькими, теплыми руками. Я поцеловал ее пальцы, встал и сказал:
- Пол холодный, и ты простудишься.
Она сонно улыбнулась прищуренными глазами и села на кровать. Потом юркнула под одеяло и выставила розовое, хорошо знакомое мне и милое лицо.
- Бр… вот холодище, - капризно протянула она. - Завтра с утра - все печи; слышишь, Павля?
- Слышу, - сказал я; разделся, поправил огонь свечки, развернул книжку и стал читать.
Ольга слушала, закрыв глаза, и дыхание ее постепенно делалось все ровнее и глубже. Читал я вяло, но одно место, довольно яркое и с претензией на философское обобщение, расшевелило меня. Я улыбнулся и тронул Ольгу за плечо.
- Оля. Не находишь ли ты, что автор врет? Оля…
Повернув голову, я убедился, что жена спит. Сладкое, медленное дыхание ее грело мои волосы. Жаль. Интересно было бы узнать, что она скажет.
Я мысленно повторил, снова улыбнувшись, строки, показавшиеся мне избитой чепухой:
- "Нет свободы; нет никакой свободы… Только мысль разве свободна, да и то, как подумаешь, что ничего-то мы не знаем, - так и в этом усомнишься. Так-то, Григорий Абрамович…"
- Нет, Григорий Абрамович, - мысленно обратился я к лицу, выведенному автором в образе юноши, жаждущего подвига, - врет ваш автор.
Мне сильно хотелось спать, и я, даже при большом усилии, не мог бы стройно продумать и высказать свое опровержение. Но казалось мне, что если я, скромный, среднеодаренный человек, бухгалтер большого банка, из мелкого, голодного ничтожества выбился повыше, к незаметному, но полезному интеллигентному труду, женат на хорошенькой доброй женщине и свободен в своем двухсотпятидесятирублевом бюджете, - то есть у меня некоторое право поспорить с автором рассказа. Я сам работал, сам прошел все стадии борьбы за право жить и быть сытым, - а никто другой.
Положив книгу на столик, я обвел глазами красивую, со вкусом выбранную обстановку жениной спальни, и мирная тишина теплой, уютной освещенной комнаты приятно отозвалась во мне спокойным, любовным сознанием трудности жизни и прочности своего места в ее сутолоке. Ольга крепко спала и смешно двигала сонными, розовыми пальцами, полузакрытыми шелком стеганого одеяла. Осторожно поднявшись, я оправил подушку, поцеловал жену в маленькое, оголившееся плечо, захватил свечку и вышел в свою, соседнюю комнату.
II
Очень хорошо помню, что за ужином в этот день не было съедено ничего тяжелого или сырого, ничего возбуждающего, что могло бы расстроить желудок или нервы. Но когда я лег, закурил папиросу и потушил огонь, то сразу неприятно убедился, что заснуть - по крайней мере сейчас - мне не удастся. Не было привычного, хорошо знакомого и приятного чувства усталости во всем теле, желания потянуться, закрыть глаза; напротив, я чувствовал себя странно легко и беспокойно, как будто теперь утро и я только что встал.
Тоскливое сознание этого было мне хорошо знакомо. Обыкновенно в подобных случаях я нетерпеливо двигался на кровати, без конца курил, думал в темноте о чем-то бессвязном, таинственном и неуловимом, чутко отмечая малейший шорох, малейший скрип потолка в уснувшей квартире. Потом тяжело засыпал и вставал поздно, с головной болью и скверным аппетитом.
Тьма, наполнявшая спальню, не была полной, напряженной чернотой ночи, настраивающей бессонного человека болезненным пугливым ожиданием неопределенных звуков и навязчивых мыслей. Поэтому я решил не зажигать огня и постараться задремать.