Тогда монах, осененный свыше, сказал:
- Иди к ним, Таис! Иди! Но я не покину тебя. Я пойду вместе с тобою на пир и молча возлягу возле тебя.
Она расхохоталась. Черные рабыни уже суетились вокруг нее, и Таис воскликнула:
- Что же они скажут, когда увидят, что у меня в любовниках фиваидский отшельник?
ПИР
Когда Таис в сопровождении Пафнутия вошла в пиршественный зал, большинство приглашенных уже возлежало за столом, сооруженным в форме подковы и уставленным сверкающей посудой. В середине стола возвышался серебряный сосуд с вареной рыбой; сосуд был украшен четырьмя фигурами сатиров, которые держали в руках бурдюки и поливали рыбу рассолом. При появлении Таис со всех сторон раздались возгласы:
- Привет сестре Харит!
- Привет безмолвной Мельпомене, умеющей все выразить взором!
- Привет любимице богов и людей!
- Желанной!
- Дарующей и страдание и исцеление!
- Ракотидской жемчужине!
- Александрийской розе!
Она нетерпеливо выждала, когда иссякнут приветствия, потом обратилась к хозяину дома:
- Люций, я привела к тебе монаха из пустыни, антинойского настоятеля Пафнутия; это великий праведник, его слова жгут как пламя.
Люций-Аврелий Котта, начальник флота, поднялся из-за стола:
- Добро пожаловать, Пафнутий, проповедник христианской веры. Я и сам отношусь не без уважения к культу, отныне ставшему государственным. Божественный Константин возвел твоих единоверцев в первые ряды друзей империи. Действительно, римская мудрость не могла не допустить твоего Христа в наш Пантеон. Наши предки утверждали, что в любом боге есть нечто божественное. Но оставим это. Давайте пить и веселиться, пока еще не поздно.
Старый Котта был весел и безмятежен. Он только что осмотрел новый образец галеры и закончил шестую книгу своей истории карфагенян. Он чувствовал, что день прошел не зря, и поэтому был доволен и самим собою и богами.
- Пафнутий, - сказал он, - пред тобою несколько человек, вполне достойных уважения и любви: Гермодор, великий жрец Сераписа, философы Дорион, Никий и Зенофемид, поэт Калликрат, юный Кереас и юный Аристобул - сыновья друга моей молодости, дорогого моему сердцу, а возле них - Филина с Дрозеей, достойные всяческой похвалы за свою красоту.
Никий, подойдя к Пафнутию, обнял его и сказал тихонько:
- Ведь говорил же я тебе, брат мой, что Венера всесильна. Ты пришел сюда вопреки своему желанию, - и в этом сказалось ее ласковое насилие. Ты человек, преисполненный благочестия, однако согласись, что она - матерь всех богов, иначе ты неизбежно потерпишь поражение. Знай, что старик Меланфий, математик, всегда твердит: "Без помощи Венеры я не мог бы доказать свойств треугольника".
Дорион пристально всматривался во вновь пришедшего, потом вдруг захлопал в ладоши и восторженно закричал:
- Это он, друзья мои! Его глаза, его борода, туника! Это он самый! Я встретил его в театре, когда наша Таис чаровала зрителей своими несравненными руками. Он пришел в ярость и, могу вас заверить, неистово разглагольствовал. Этот достойный человек сейчас всех нас разгромит. Он наделен грозным красноречием. Если Марк - христианский Платон, то Пафнутий - христианский Демосфен. Эпикур в своем саду никогда не слышал ничего подобного.
Тем временем Филина и Дрозея глазами пожирали Таис. Ее белокурую головку обвивал венок из бледно-лиловых фиалок, и каждый цветочек, хоть и был немного светлее, напоминал цвет ее глаз, так что фиалки казались померкшими взглядами, а глаза - яркими фиалками. Таков был дар этой женщины: на ней все оживало, все гармонировало и одухотворялось. От ее лиловато-розового платья, расшитого серебром и ниспадавшего длинными складками, веяло каким-то особым, грустным изяществом; на ней не было ни запястий, ни ожерелий, и единственным ее украшением были великолепные, доверху обнаженные руки. Филина и Дрозея невольно залюбовались нарядом и прической подруги, однако ни слова не сказали ей об этом.
- Как ты хороша! - молвила, наконец, Филина. - Ты не могла быть красивее, когда приехала в Александрию. А между тем моя мать еще помнила, какой ты была в те годы, и она говорила, что не многие женщины могли бы сравниться с тобою.
- Но кто ж этот новый возлюбленный, которого ты привела к нам? - спросила Дрозея. - У него странный и дикий вид. Если бы существовали пастухи слонов, они, вероятно, были бы похожи на него. Где ты выискала, Таис, такого дикаря? Уж не среди ли троглодитов, что живут под землей и насквозь прокоптились в дыму Аида?
Но Филина приложила пальчик ко рту подруги:
- Замолчи! Тайны любви неприкосновенны, знать их запрещено. Правда, сама я предпочла бы, чтобы меня коснулось пламя дымящейся Этны, чем губы этого человека. Но наша нежная Таис, прекрасная и почитаемая, как богини, должна, как богини, внимать всем молениям, а не только мольбам привлекательных мужчин, как делаем мы.
- Берегитесь, Филина и Дрозея! - отвечала Таис. - Это волшебник и чародей. Он слышит даже то, что говорится шепотом, он читает в мыслях. Когда вы будете спать, он вырвет у вас сердце и заменит его губкой, а на другой день вы захлебнетесь от первого же глотка воды.
Увидев, что подруги побледнели, Таис повернулась к ним спиной и возлегла на ложе рядом с Пафнутием. Вдруг властный и приветливый голос Котты возвысился над общим гулом и прервал непринужденную беседу гостей:
- Друзья, пусть каждый займет свое место. Рабы, налейте медового вина!
Затем хозяин поднял кубок:
- Выпьем прежде всего за божественного Констанция и за гений империи. Отчизна превыше всего, даже превыше богов, ибо она заключает в себе их всех.
Гости поднесли к губам наполненные кубки. Один только Пафнутий не стал пить потому, что Констанций преследовал никейскую веру, а также потому, что отчизна христианина не от мира сего.
Дорион, осушив кубок, прошептал:
- Что такое отчизна? Текущая река. Берега ее изменчивы, а воды в ней беспрестанно обновляются.
- Я знаю, Дорион, - возразил начальник флота, - что ты мало ценишь гражданские добродетели и считаешь, что мудрец должен чуждаться дел. Я же полагаю, наоборот, что честный человек должен больше всего стремиться к тому, чтобы занять в государстве высшие должности. Государство - прекрасное установление!
Гермодор, великий жрец Сераписа, сказал:
- Дорион спрашивает: что есть отчизна? Я отвечу ему. Отчизна - это алтари богов и могилы предков. Мы сознаем себя согражданами потому, что нас объединяет общность воспоминаний и надежд.
Молодой Аристобул прервал Гермодора:
- Клянусь Кастором, сегодня я видел прекрасного коня. Это конь Демофона. У него сухая голова, маленькие скулы и широкая грудь. Голову он несет высоко и горделиво, как петух.
Но юный Кереас покачал головой:
- Не так уж он хорош, как ты говоришь, Аристобул. Копыто у него хрупкое, бабки провисшие, и он скоро падет на ноги.
Они заспорили, а Дрозея вдруг пронзительно вскричала:
- Ой! Я чуть было не подавилась косточкой - длинной и острой, как стилет. К счастью, мне удалось ее вытащить! Боги любят меня!
- Любезная Дрозея, ты, кажется, сказала, что тебя любят боги? - спросил с улыбкой Никий. - Значит, им свойственны те же слабости, что и людям. Любовь овладевает только теми, кто чувствует свою духовную нищету. Именно любовь свидетельствует о слабости человека. Любовь, которую питают боги к Дрозее, - яркое доказательство их несовершенства.
Слова философа сильно разгневали Дрозею:
- То, что ты говоришь, Никий, - глупо и ни с чем не сообразно. Впрочем, тебе свойственно не понимать того, что говорят, и на все отвечать бессмысленными рассуждениями.
Никий по-прежнему улыбался:
- Говори, говори, прелестная Дрозея; что бы ты ни сказала, нельзя тобою не любоваться, стоит тебе открыть ротик - у тебя такие ослепительные зубки.