Так вот, однажды, около полудня, один из приказчиков поднялся наверх к господину Гиршу узнать, нужно ли послать некоему Вайлю в Брно кожу в кредит; но Гирша в конторе не оказалось. Это было странно, конечно, но приказчик подумал, что господин Гирш заглянул к жене. Однако вскоре вниз спустилась служанка звать господина Гирша обедать.
- Как так обедать? - удивился приказчик. - Ведь господин Гирш дома.
- Да как же дома? - отвечает служанка, - госпожа Гиршова целый день сидит рядом с конторой и не видела мужа с самого утра.
- И мы, - заметил приказчик, - тоже его не видели, правда, Вацлав?
Вацлав этот был слуга.
- В десять часов я отнес ему почту, - сказал приказчик, - господин Гирш еще рассердился, потому что мы должны были настоятельно напомнить Лембергеру о дубленых телячьих кожах, - после хозяин и носу не высунул из конторы.
- Господи, - воскликнула служанка, - ведь в конторе-то его нет! Не отправился ли он куда-нибудь в город?
- Через лавку он не проходил, - ответил приказчик, - мы бы непременно его увидели, правда ведь, Вацлав? Может, он вышел через квартиру?
- Это невозможно, - твердила свое служанка, - госпожа Гиршова увидела бы его!
- Погодите, - сказал приказчик, - когда я к нему вошел, он сидел в халате и в шлепанцах, - сходите-ка да поглядите, не надел ли он ботинки, калоши и зимнее пальто. - Дело-то было в ноябре, шел сильный дождь.
- Если он оделся, - говорит приказчик, - значит, куда-то в город, а если нет, то должен быть дома, вот и все.
Служанка помчалась наверх, но тут же вернулась сама не своя.
- Боже мой, господин Гуго, - говорит она приказчику, - ведь хозяин, господин Гирш, не надевал ботинки, ничегошеньки не надевал, а госпожа Гиршова уверяет, что из квартиры он выйти не мог, потому как тогда ему пришлось бы проходить через ее комнату!
- Через лавку он тоже не проходил, - сказал приказчик, - его сегодня вообще тут не было, вот только он вызвал меня с почтой в контору. Вацлав, пойдемте его искать.
Первым делом побежали в контору. Там не было заметно никакого беспорядка: в углу - несколько скатанных ковров, на столе - недописанное письмо Лембергеру, над столом горел газовый рожок.
- Тогда совершенно ясно, - сказал Гуго, - господин Гирш никуда не уходил; иначе погасил бы лампочку, не правда ли? Он должен быть дома.
Но обыскали всю квартиру, а Гирш словно сквозь землю провалился. Госпожа Гиршова в своем кресле рыдала навзрыд. Казалось, - рассказывал потом Гуго, - будто трясется груда студня.
- Госпожа Гиршова, - сказал тогда Гуго (удивительное дело, как это молодой еврей, когда понадобится, сразу все сообразит). - Не плачьте, госпожа Гиршова, господин Гирш никуда не сбежал, - кожи идут хорошо, кроме того, он не инкассировал никаких долговых исков, не так ли? Где-нибудь шеф должен быть. Если он до вечера не объявится, сообщим в полицию, но не раньше, госпожа Гиршова, - сами понимаете: такое необычное происшествие фирме не на пользу.
Прождали, значит, до вечера и все искали господина Гирша, а о нем ни слуху ни духу. В надлежащее время господин Гуго закрыл лавку и отправился в полицию заявить, что господин Гирш исчез. Тогда из полиции прислали детективов; они прочесали весь дом, но нигде не нашли ни малейших следов; и кровь на полу искали - нигде ничего, ограничились тем, что контору на время опечатали. Потом, допросив госпожу Гиршову и весь персонал, разузнали все, что делалось с самого утра. Никто не сообщил ничего особенного, только господин Гуго вспомнил, что после десяти к господину Гиршу заходил коммивояжер Лебеда и проговорил с ним минут десять. Стали разыскивать этого Лебеду и, конечно, нашли его в кафе "Бристоль" - он играл там в рамс. Лебеда живо припрятал банк, а детектив его успокоил: - Господин Лебеда, сегодня я не по поводу рамса, я по поводу господина Гирша: он, представьте себе, пропал, и вы последний, кто его видел.
Так вот, этот Лебеда тоже ничего не знал: заходил он к господину Гиршу из-за каких-то ремней и ничего странного не заметил, только господин Гирш показался ему болезненнее обычного.
"Что-то вы похудели, господин Гирш", заметил еще Лебеда.
- Однако, господин Лебеда, - произнес полицейский, - если бы даже господин Гирш похудел еще больше, так и то не мог раствориться в воздухе, какая-никакая косточка или же челюсть должны бы от него остаться. И в портфеле унести вы его тоже не могли.
И знаете, как дело обернулось. Вам, наверное, известно, что на вокзале есть камеры хранения, где пассажиры оставляют всевозможные вещи и чемоданы. Так вот, дня через два после исчезновения господина Гирша какая-то приемщица сообщила одному из носильщиков, что ей сдали чемодан и он ей почему-то очень не нравится.
- Сама не понимаю отчего, - сказала она, - только этот чемодан прямо страх на меня наводит.
Носильщик подошел к чемодану, понюхал и говорит:
- Мамаша, знаете что, заявите-ка вы о чемодане в железнодорожную полицию.
Полиция привела собаку-ищейку; та обнюхала чемодан, зарычала, и вся шерсть на ней дыбом поднялась. Это было уж чересчур подозрительно, чемодан вскрыли, а в нем оказался труп господина Гирша в халате и в шлепанцах. Больная печень Гирша дала о себе знать - от бедняги уже пахло. В шею ему впился толстый шпагат - он был задушен. Но оставалось невыясненным, как он в халате и шлепанцах попал из своей конторы в чемодан на вокзале?
Дело это расследовал полицейский комиссар Мейзлик. Поглядел он на труп и вдруг увидал на лице и на руках этакие зеленые, синие и красные пятна; это тем более бросалось в глаза, что господин Гирш был очень смуглый. "Странные признаки разложения", - подумал Мейзлик и одно такое пятно попробовал потереть носовым платком - оно и слиняло.
- Послушайте, - сказал тогда Мейзлик остальным, - а ведь похоже, что это пятно анилиновое. Я должен еще раз заглянуть в контору.
В конторе он все искал, нет ли там каких-нибудь красок, - красок там не оказалось, но неожиданно на глаза ему попались скатанные персидские ковры. Он развернул один и потер синюю завитушку носовым платком, смочив его слюной, и на платке появилось синее пятнышко.
- Ну и барахло эти ковры, - сказал Мейзлик и стал искать дальше; на столе, на подставке чернильницы, у господина Гирша нашлись два или три окурка турецких сигарет.
- Запомните, дружище, - сказал Мейзлик одному детективу, - что при сделках с продавцами персидских ковров всегда курят одну сигарету за другой - таков уж восточный обычай.
Потом Мейзлик вызвал Гуго.
- Господин Гуго, - сказал Мейзлик, - тут после Лебеды еще кто-то побывал, так ведь?
- Да, - ответил Гуго, - только господин Гирш не желал, чтобы об этом пошли разговоры. "Ваше дело кожи, - посоветовал он нам, - а ковры вас не касаются, это мое дело…"
- Все понятно, - говорит тогда Мейзлик, - это ведь контрабандные ковры; посмотрите, ни на одном нет таможенной пломбы. Если бы господин Гирш не отправился на тот свет, у него сейчас было бы по горло хлопот на Гибернской, он заплатил бы такой штраф, что посинел бы от злости. Ну, быстро, отвечайте, кто тут еще был?!
- Гм, - ответил Гуго, - около половины одиннадцатого в открытом лимузине приехал армянский или еще какой-то там еврей, такой толстый и желтый, и спросил не то по-турецки, не то еще как - господина Гирша. Ну, я ему показал, как пройти наверх в контору. А с ним шагал этакий верзила - слуга, худой, будто щепка, и черный, как черная кошка. Он нес на плече пять большущих скатанных ковров - мы еще с Вацлавом подивились, как это он их поднял. Оба они прошли в контору и пробыли там минут пятнадцать; нас это не интересовало; впрочем, все время было слышно, как этот нечестивец говорит с господином Гиршем. Потом слуга спустился, плече у него было теперь только четыре скатанных ковра. "Ага, - подумал я, - значит, господин Гирш опять купил ковер". Да, этот армянин в дверях конторы еще раз обернулся и что-то сказал господину Гиршу, но что именно, я так и не разобрал. Ну, потом верзила швырнул ковры в автомобиль, и они уехали. Я не говорил об этом только потому, что ничего удивительного тут не было, - таких торговцев коврами у нас перебывало видимо-невидимо, и все, как один, - мошенники.