V. Первые шаги
Дьявол и безумие властвуют над человеком ночью; день - отец здравого смысла. С наступлением утра Вильский со стыдом вспоминал о вчерашнем наваждении и, успокоенный, стал думать об обязанностях, к которым, правда, его никто не понуждал, но которые успели пустить корни в его душе.
Голос разума и совести напомнил ему о людях, которые делали ему добро, и о планах, которые он мог теперь осуществить. Он бодро встал с постели, быстро оделся и пошел на телеграф, собираясь уведомить о своей удаче Гродского и пригласить его участвовать в общем деле.
В каком? - он и сам еще не знал.
На полдороге его остановил чей-то оклик. Оглянувшись, он увидел карету, из которой высаживался Вельт.
- Вы шли ко мне! - сказал банкир, безапелляционным тоном. - Поздравляю! Подобные происшествия редко случаются.
- Вы о чем, собственно?
- Разумеется, о ваших миллионах! Я все знаю. Сказочная удача! Моя касса в вашем распоряжении, хоть сегодня могу предложить вам сто тысяч по восьми процентов. Дешевле вы нигде не получите.
Ошеломленный Вильский молчал.
- Согласны, согласны, нечего и говорить, - продолжал банкир. - Сядемте в карету… Вам следует прилично экипироваться. Сейчас отсчитаю вам малую толику денег, а на досуге мы потолкуем о вашем проекте строительного товарищества. Я в восхищении от него! Заворачивай, кучер! Я как раз ехал к вам. Надо, надо в меру сил служить обществу, пан Вильский, - таков мой принцип. Строительное товарищество нам просто необходимо!
Когда лошади стали, банкир сказал:
- Сейчас я велю приготовить гарантийное обязательство, а вы пока что пройдите, пожалуйста, к моей Амелии.
Вильский машинально поднялся по лестнице и через секунду был уже в гостиной.
Прошла минута… две… На третьей в дверях показалась жена банкира.
Она была очень бледна; подавая Вильскому руку, она сказала изменившимся голосом:
- Давно мы не виделись!..
На мгновение ее щеки порозовели.
Наступило короткое молчание, снова прерванное пани Вельт.
- Сегодня я узнала о вашем… не знаю, как назвать… Люди называют это счастьем. Если это и впрямь счастье, тогда я искренне… от всего сердца поздравляю вас!
Вильский поцеловал ей руку. Рука была горяча как огонь, но неподвижна.
Затем заговорили о том о сем, сначала немного принужденно, потом все живее. Вдруг с лестницы донесся голос Вельта.
Пани Амелия, оборвав беседу, быстро спросила:
- Вы, говорят, собираетесь в Краков?
- Приходится…
- Когда?
- Право, еще не знаю.
- Я тоже собираюсь ехать.
- Когда? - спросил теперь Вильский, почувствовав, как у него замерло сердце.
Пани Амелия заколебалась.
- Это еще не совсем решено… - проговорила она.
Банкир поднимался по лестнице.
- В пятницу вечером… - быстро бросила она приглушенным голосом.
Вельт вошел в гостиную; с минуту поговорили втроем, затем банкир увел Вильского в свой кабинет. Там они добрый час считали деньги, после чего расстались совсем по-приятельски.
- Прошу иметь в виду, - сказал банкир на прощание, - я человек сговорчивый, из меня хоть веревки вей. Я к вашим проектам всегда питал сочувствие, и если бы не… Ну, да вы ведь знаете, что такое женская осторожность! Вы, надеюсь, не рассердитесь на мою Амелию, если я скажу, что это она больше всего мешала нашему взаимопониманию. Но вчера я ее окончательно обезоружил. Вы человек удачливый, вам везет, а это много значит в деловых отношениях.
Владислав выходил уже, когда Вельт крикнул вдогонку:
- Одну минутку!.. Знаете что… Давайте будем с вами на "ты". Между друзьями и компаньонами - никаких церемоний - таков мой принцип, Владик!
Дома Владислав нашел несколько визитных карточек от друзей, которые еще вчера не помнили его, и несколько просьб о помощи от бедных людей, которые, видно, чудом успели проведать о его богатстве.
- Вот она, натура человеческая! - сказал он иронически.
- Но ты все-таки помоги этим беднякам, Владик. Кто знает, может, и они уже давно истратили свой последний рубль, - заметила Эленка.
Владислав обещал им помочь; смеясь, описал он ей сердечный прием у Вельта, показал деньги и сообщил, что в пятницу вечером должен ехать в Краков.
- Это значит послезавтра! - шепнула Эленка, бледнея. - Мне будет так грустно…
Он обнял ее, и больше они о поездке не говорили.
На следующий день он сказал, что снял новую квартиру.
- На Краковском, пять комнат с передней и кухней, за восемьсот рублей.
- Нам тут было так хорошо! - ответила Эленка. - О!.. Увидишь, не будет нам счастья на новой квартире…
- Кроме того, - продолжал муж, - мы обзаведемся изящной мебелью, лакеем, горничной и хорошей кухаркой.
- А как же с Матеушовой?
- Действительно… Ладно, мы еще о ней подумаем.
Наступил день отъезда, ветреный, хмурый, слякотный, Вильский был задумчив. Эленка вздыхала. Оба не притронулись к обеду и тревожно ждали вечера.
Около восьми Эленка сказала:
- Я провожу тебя к поезду, хорошо?
- Зачем же, ангел мой, еще простудишься.
В девять к воротам подкатил экипаж.
Владислав медленно надел пальто, взял саквояж. В комнате царило мертвое молчание.
- Недели через две я вернусь, - сказал он глухо.
- Вернешься?.. - шепнула Эленка, кладя голову ему на грудь.
Неожиданно что-то шершавое коснулось руки Вильского. Это старая Матеушова поцеловала его.
Он поспешно вышел за дверь, но, едва спустившись на несколько ступенек, остановился. Ему казалось, будто что-то сковало ему ноги. С минуту помедлив, он вернулся наверх, охваченный сильным волнением. Эленка, еще стоявшая в передней, упала ему на грудь и горько заплакала.
- О, не забывай меня! - еле выговорила она, рыдая.
Он снова ушел; на этот раз Эленка выбежала за ним.
- Владик!
- Да, что?
Она опять бросилась ему на шею, страстно обняла и прошептала:
- Не забудешь? Вернешься?
Сидя в коляске, он еще раз посмотрел вверх и увидел отдернутую штору в окне второго этажа, а рядом какую-то тень.
- О, не забывай меня…
Улицы заволокло туманом. Фонари отсвечивали красным; кругом раздавались шаги прохожих и стук колес.
"Не забудешь?.. вернешься?.." - шептало эхо.
Вильский приехал на вокзал взволнованный и раздраженный. Отдав багаж носильщику, он без оглядки прошел прямо в зал первого класса.
Там было всего несколько человек, все чужие лица. Это его успокоило. Он перевел дыхание, как человек, избежавший большой опасности, и мысленно еще раз простился с Эленкой.
В эту минуту послышался голос Вельта:
- Чудесно! ты, значит, тоже здесь?
- Как видишь.
- Представь себе, моя Амелия тоже едет. Я посылаю ее в Краков по одному делу, где требуется… ну, сам знаешь что… То, что только она может сделать.
Пани Вельт была не в духе и молчала.
Вильский пошел за билетом. Когда он вернулся, банкир сказал со смехом:
- Нет, что значит женщина! Третьего дня согласилась поехать, сегодня весь день капризничала, а сейчас заявляет, что боится простуды и предпочла бы отложить на завтра.
- Что ж, пожалуй, и стоило бы, - холодно ответил Вильский. - Жаль, что ты меня не познакомил со своим делом, я бы его уладил.
- Куда тебе! У тебя голова забита твоими миллионами, а мое дело требует внимания и хладнокровия. Нет, только она может его уладить.
Прозвенел звонок, пассажиры стали занимать места. Вдруг кровь горячей волной ударила Вильскому в голову: между складок длинного, до земли, платья он различил стройную маленькую ножку пани Вельт…
При виде этой ножки он позабыл о жене, о своем волнении и о неприятном чувстве, которое только что испытал.
- Садись же, Владислав! - крикнул банкир.
Кругом раздавались возгласы провожающих, поезд тронулся, но Владислав ничего не замечал. Он с трудом переводил дыхание.
- Оригинальное положение! - проговорила вдруг пани Вельт. - Сейчас я видела Свеготницкого и уверена, что завтра же вся Варшава будет болтать, будто мы с вами совершили побег в присутствии и с разрешения моего мужа.
- Ну, и какое нам до этого дело? - отозвался Вильский, пронизывая ее пылающим взглядом.
- Вам нет дела, мне - есть! - многозначительно ответила она.
- Как бы там ни было, факт остается фактом, и раз уж так…
Взгляд Амелии заставил его замолчать. Только теперь он заметил, что они одни в купе.
Наступило долгое молчание; пока оно длилось, пани Вельт с равнодушным видом глядела в окно, а Вильский… утратил остатки самообладания.
Нечаянно он уронил перчатку, она упала к ногам пани Вельт. Нагнувшись за ней, он рукавом слегка коснулся ботинка своей спутницы. Тогда он почувствовал, что мускулы его тела превратились в раскаленные стальные пружины, что грудь его вот-вот разорвется, что собственное дыхание сжигает его. Он поднял глаза на Амелию и подумал: будь они сейчас разделены стеной штыков, он раскидал бы их, как охапку тростника.
- Вы, надеюсь, познакомите меня со своей женой?.. Буду вам весьма признательна!.. - произнесла жена банкира голосом, который, словно острый нож, пронзил ему сердце.
Молча, в судорожном нетерпении ждал он утра. Когда поезд прибыл на границу, Вильский послал телеграмму жене.