VI
В час ночи к "Дельмонико" прибыл сверхмодный джаз - поистине сверхмодный, даже в эти дни сверхмодных джазов, - и музыканты, с дерзким видом рассевшись вокруг рояля, приняли на себя утомительную задачу - поставлять музыку для веселящегося студенческого братства. Управлял джазом знаменитый флейтист, прославившийся на весь Нью-Йорк тем, что играл на флейте популярные джазовые мелодии, стоя на голове и дергая плечами в ритме танца. Когда он проделывал этот фокус, в зале гасились все люстры, и только два луча прожектора прорезывали тьму: один был направлен на флейтиста, другой, переливаясь всеми цветами радуги и отбрасывая на потолок дрожащие, причудливые тени, бродил над толпой танцующих.
Эдит, как большинство девушек, которые недавно начали выезжать, танцевала до полного изнеможения и была словно в каком-то ослепительном сне - состояние, весьма близкое тому подъему, который испытывают возвышенные души после нескольких бокалов спиртного. Мысли ее парили где-то далеко, на крыльях звучавшей в ушах музыки; в мерцающем, многоцветном полумраке, нереальные, как призраки, появлялись и исчезали партнеры. Все было на грани между бредом и явью, и Эдит мнилось, что с тех пор, как она ступила на паркет, протекли не часы, а дни. С кем только и о чем только она не болтала! Кто-то поцеловал ее, и человек шесть объяснились ей в любви. В начале бала она танцевала то с тем, то с другим из студентов, но потом у нее, как у всех девушек, которые пользовались особенно большим успехом на балу, образовалась постоянная свита: с полдюжины кавалеров сделали ее своей избранницей и поочередно и безостановочно приглашали танцевать, распределяя свое внимание между ней и еще двумя-тремя признанными красавицами.
Раза два она видела Гордона. Он еще долго сидел на лестнице, подперев голову рукой, уставив тусклый взгляд в какую-то точку на полу. Он был грустный и очень пьяный, и Эдит всякий раз поспешно отводила глаза. Но все это, казалось, было когда-то давно. Теперь мозг ее дремал, все чувства были притуплены, как в сомнамбулическом сне, и только ноги продолжали скользить по паркету, а с языка сами собой слетали сентиментальные банальности.
Все же Эдит была не настолько утомлена, чтобы не почувствовать благородного негодования, когда перед ней предстал величественно и блаженно пьяный Питер Химмель. Эдит ахнула и уставилась на него.
- Боже мой, Питер!
- Я немножко выпил, Эдит.
- Прелестно! Не кажется ли вам, что это свинство, если вы пришли на бал со мной?
Но тут она не сдержала улыбки - Питер смотрел на нее растроганно-влюбленным взглядом, то и дело глупо ухмыляясь во весь рот.
- Милая Эдит, - начал он с чувством. - Вы знаете, что я люблю вас, знаете, верно?
- О да, я это вижу.
- Я люблю вас, и я… я просто хотел вас поцеловать, - сказал он печально.
От его смущения, от его замешательства не осталось и следа. Эдит - самая красивая девушка на всем свете. Самые красивые глаза - как звезды в небе. Он хочет попросить у нее прощенья: во-первых, за то, что осмелился лезть к ней с поцелуями, во-вторых, за то, что напился… Но он был так обескуражен, ему показалось, что она очень рассердилась на него…
Его оттеснил толстый молодой человек с красным лицом, которое расплылось в улыбке, когда он увидел Эдит.
- Вы приехали сюда с кем-нибудь? - спросила его Эдит.
Нет, краснолицый молодой человек явился на бал в полном одиночестве.
- В таком случае не могли бы вы… если это не слишком вас затруднит… не могли бы вы отвезти меня домой? - Эта робкая неуверенность была лишь очаровательным притворством со стороны Эдит - она отлично знала, что краснолицый молодой человек будет вне себя от восторга.
- Затруднит? Помилуй бог, я буду безумно рад! Вы даже не представляете себе, как рад!
- Я вам очень признательна. Вы страшно милы.
Она глянула на браслетку с часами. Половина второго ночи. И когда она произнесла это про себя - "половина второго", - ей смутно припомнилось вдруг, как ее брат, когда они завтракали вместе, сказал, что он всегда работает в редакции до половины второго ночи.
Эдит решительно повернулась к своему случайному партнеру:
- На какой мы улице, кстати, - где этот "Дельмонико"?
- То есть как? На Пятой авеню, разумеется.
- Да нет, какой квартал?
- А… позвольте… угол Сорок четвертой улицы.
Значит, она не ошиблась. Редакция, в которой работает Генри, на той стороне, сразу за углом. И тут же ее осенило, что она может забежать к нему на минутку. То-то он удивится, когда откуда ни возьмись к нему впорхнет такое ослепительное чудо в новом малиновом манто! Это развлечет бедняжку.
Эдит обожала такие эскапады - такие отчаянно-смелые, как ей казалось, выходки. Идея крепла, завладевала ее воображением. Поколебавшись с минуту, Эдит решилась.
- Боже, что с моими волосами! - проворковала она своему партнеру. - Вы не рассердитесь, если я пойду поправлю прическу?
- Ничуть, разумеется.
- Вы прелесть!
Через несколько минут, закутавшись в малиновое манто, она с пылающими от волнения щеками сбежала по одной из боковых лестниц, спеша осуществить свою затею. На площадке жарко спорила какая-то парочка: официант с безвольным подбородком и весьма ярко накрашенная молодая особа. Эдит шагнула мимо них, отворила дверь и окунулась в теплую майскую ночь.
VII
Накрашенная молодая особа проводила Эдит быстрым недружелюбным взглядом, затем снова повернулась к официанту и возобновила пререкания.
- Ступайте-ка лучше наверх и скажите ему, что я здесь, - решительно заявила она. - А не то я пройду сама.
- Никуда вы не пройдете, - сурово сказал Джордж.
Девица иронически усмехнулась.
- Ах, не пройду, вот как? Да у меня тут куча знакомых среди этих студентов, если хотите знать, и каждый из них рад будет пригласить меня на бал.
- Может, и так, да…
- Может, и так! - перебила она его. - Конечно, вот такие, как эта, - еще неизвестно, куда это она побежала, - могут тут приходить и уходить, сколько им вздумается, а когда я хочу повидать приятеля, ко мне высылают какого-то задрипанного официанта!
- Послушайте, - возмущенно сказал Кэй-старший. - Я не хочу потерять из-за вас место. Может, этот парень, о котором вы толкуете, совсем не желает вас видеть.
- О, не беспокойтесь, желает!
- Ну ладно, все равно - разве найдешь его в этой толкучке?
- А вы только спросите Гордона Стеррета, и вам его сразу покажут, - сказала она уверенно. - Они все там друг друга знают.
Она достала из сумочки долларовую бумажку и протянула ее Джорджу.
- Вот, - сказала она. - Вот вам на чай. Разыщите его и передайте то, что я велела. Если через пять минут он не появится здесь, я сама подымусь наверх - так и передайте.
Джордж с сомнением покачал головой, подумал, явно испытывая мучительные колебания, и наконец удалился.
Гордон Стеррет спустился по лестнице раньше отведенного ему срока. Он был еще сильнее пьян, чем в начале бала, но уже по-другому. Пары алкоголя словно затвердели на нем, как каркас. Он шатался и с трудом передвигал ноги, речь его была почти бессвязна.
- Привет, Джул, - сказал он хрипло. - Видишь, как я быстро пришел. А денег не достал, как ни старался.
- Дело не в деньгах, - оборвала она его. - Ты уже десять дней глаз не кажешь. В чем дело?
Он медленно покачал головой.
- Мне было очень плохо, Джул. Болен был.
- Почему же ты не дал мне знать, если был болен? Мне не так уж нужны твои деньги. Я бы вообще не заговорила о них, если бы ты не начал бегать от меня.
Он снова покачал головой.
- Я не бегал от тебя. Вовсе нет.
- Нет? Ты глаз не казал три недели. Если и приходил, так пьяный в доску.
- Я хворал, Джул, - повторил он, с трудом поднимая на нее глаза.
- Развлекаться здесь со своими светскими приятелями - на это ты не болен? Ты сказал, что мы пообедаем сегодня вместе, и обещал достать денег, а сам не потрудился даже позвонить.
- Я не мог достать денег.
- Я, кажется, сказала уже, что не в деньгах дело. Я хотела повидать тебя, Гордон, понимаешь? Но у тебя, должно быть, кто-то другой на уме.
Это он отверг самым решительным образом.
- Тогда бери шляпу, и пошли отсюда, - предложила она.
Гордон стоял в нерешительности, и она вдруг подошла к нему и обвила руками его шею.
- Пойдем со мной, Гордон, - понизив голос почти до шепота, сказала она. - Поедем в "Девинриз", выпьем, а потом ко мне.
- Я не могу, Джул.
- Можешь, - сказала она настойчиво.
- Я болен, вдребезги болен.
- Тем более тебе нечего делать на этом балу.
Гордон все еще колебался; он поглядел вокруг, словно ища спасения, но уже чувствуя, что сдается. Тогда она порывисто притянула его к себе, и ее мягкие влажные губы прильнули к его губам.
- Ладно, - глухо проговорил он. - Сейчас возьму шляпу.