– Кинг! Война! – воскликнул Мактурк, кивая головой в сторону стены, на которой висел небольшой деревянный военный барабан из Западной Африки – подарок Мактурку от его военно-морского дядюшки.
– Тогда нас опять выгонят из комнаты, – сказал Жук, который любил привычную обстановку. – Мэйсон нас выгнал в прошлый раз только за то, что мы немного постучали на этом барабане.
Мейсон был учителем математики, который пожаловался на них в учительскую.
– Немного постучали? Боже мой! – отозвался Абаназар. – Когда ты играл на этой адской штуковине, мы у себя в комнате не слышали друг друга. В любом случае, что с того, что тебя выгонят отсюда?
– Мы целую неделю жили в классах, – трагически произнес Жук. – Было жутко холодно.
– Да-а. Но у Мейсона каждый день бегали крысы, пока наши комнаты пустовали. Ему потребовалась неделя, что сообразить что к чему, – сказал Мактурк. – Он ненавидит крыс. Как только он позволил нам вернуться, крысы сразу перестали бегать. Мейсон теперь немного нас боится, но никаких улик не было.
– Еще бы, – сказал Сталки. – После того как я влез на крышу и бросил этих тварей ему в дымоход. Но, послушайте, вопрос в том, насколько у нас хватит характера, чтобы выдержать сейчас эту борьбу за комнату?
– На меня можно не рассчитывать. Кинг клянется, что у меня характера нет, – ответил Жук.
– Да про тебя я и не говорю, – с усмешкой ответил ему Сталки. – Ты же не идешь в армию, старый зануда. Но я не хочу, чтобы меня исключили, и ректор тоже нас побаивается...
– Ерунда! – воскликнул Мактурк. – Ректор исключает только за непотребство или воровство. Да, я же забыл, вы-то со Сталки и есть воры... обычные взломщики.
Посетители охнули, но Сталки принял эту аллегорию с широкой улыбкой.
– Видишь ли, эта мелкая бестия Мандерс видел, как мы с Жуком взломали сундук в спальне Мактурка, когда брали его часы в прошлом месяце. Мандерс, конечно, тут же понесся к Мейсону, а Мейсон всерьез воспринял это как воровство и решил поквитаться с нами за крыс.
– Так Мейсон попался прямо в наши умелые ручки, – ласково проговорил Мактурк. – Мы хорошо к нему относились: он был у нас новым преподавателем и хотел завоевать расположение. Жаль, что он сделал такие выводы. Сталки пришел к нему в кабинет и сделал вид, что рыдает, сказал Мейсону, что начнет новую жизнь, если Мейсон простит его на этот раз, но Мейсон не согласился. Он сказал, что его долг сообщить об этом ректору.
– Мстительная свинья! – воскликнул Жук. – Все из-за этих крыс! Тут и я тоже разрыдался, а Сталки признался, что уже шесть лет постоянно занимается воровством, с тех пор как пришел в школу, и что я его научил всему... такой а ля Фейджин. Мейсон просто побелел от радости. Он решил, что мы попались.
– Здорово! Здорово! – воскликнул Дик Четверка. – А мы никогда не слышали об этом.
– Конечно. Мейсон все делал втихаря. Он записал все наши показания. Он поверил каждому нашему слову, – сказал Сталки.
– И все это передал ректору без всяких обиняков. Это заняло около сорока страниц. Я очень ему помог в этом.
– Вы совершенно рехнулись, а дальше что? – спросил Абаназар.
– За нами послали, и Сталки попросил, чтобы ему зачитали "показания", а ректор толкнул его так, что Сталки упал в корзину для бумаг. Потом он назначил каждому по восемь розог... смешно... за... за неслыханные... вольности в общении с новым преподавателем. Когда мы уходили, я видел, как у него тряслись плечи. Ты знаешь, – печально сказал Жук, – что Мейсон теперь как посмотрит на нас на втором уроке, так краснеет? Иногда мы втроем смотрим на него в упор, пока он не начинает трепыхаться. Этот гад ужасно чувствительный.
– Он читал "Эрик, или Мало-помалу", – сказал Мактурк, – поэтому мы дали ему "Сент-Уинифред, или Мир школы". Они там в свободное от молитв и пьянства время постоянно воровали. Это было всего лишь неделю назад, и ректор нас слегка побаивается. Он говорит, что это сознательная дьявольщина. Все это Сталки придумал.
– Смысл ссориться с преподавателем есть только в том случае, если ты можешь выставить его ослом, сказал Сталки, с удовольствием вытягиваясь на коврике. – Если Мейсон не знал, что такое пятая комната... то уж теперь-то знает. А сейчас, мои дорогие возлюбленные слушатели, – Сталки поджал под себя ноги и обратился к компании. – В наши руки попался сильный, редкий человек – Кинг. Он прошел долгий путь, чтобы спровоцировать этот конфликт. (С этим словами Сталки застегнул свое черное шелковое домино на пуговицы, изображая судью.) – Он унижал Жука, Мактурка и меня privatim et seriatim, вылавливая нас по одному. Но сегодня, здесь, в музыкальной комнате, он оскорбил всю пятую комнату, да еще в присутствии этих... этих охвицеров из девяносто третьей, похожих на брадобреев. Пусть же, Бенжимин, теперь он кричит capivi!
Браунинг и Рёскин не входили в круг чтения Сталки.
– И кроме того, – сказал Мактурк, – он обыватель, любит висячие горшки с кошечками. Он носит клетчатый галстук. Рёскин утверждает, что каждый, кто носит клетчатый галстук, безусловно, будет проклят навеки.
– Браво, Мактурк, – отозвался Терциус, – а я думал, что он просто гад.
– Да он не просто гад, а намного хуже. У него есть фарфоровый горшочек для цветов с синими ленточками, на котором сидит розовый котенок; этот горшочек висит у него в окне, и в нем растет просвирник. Помните, когда мне досталась эта дубовая панель с резьбой из восстанавливаемой церкви в Байд-форде (Рёскин утверждает, что каждый, кто начинает восстанавливать церковь, является совершенным мерзавцем), и я приклеил ее здесь? Кинг пришел и спросил, не мы ли выпилили это лобзиком! Ха! Кинг – король фарфоровых горшочков!
Мактурк повернул вымазанный чернилами большой палец вниз, словно под ним простиралась воображаемая арена с окровавленными кингами.
– Placete, благородное дитя! – крикнул он Жуку.
– Итак, – с сомнением начал Жук, – он хоть и из Балиоля, но я дам шанс этому животному. Я всегда смогу написать стихи, чтобы он подергался. Он не будет жаловаться ректору, потому что он будет выглядеть глупо (Сталки совершенно прав). Но у него должен быть шанс.
Жук открыл наугад книгу, пробежал по странице пальцем и начал читать:
Иль тот, кто к царю вероломно
Подкрадывается в Москве,
По серому кремлевскому граниту
Ступают вместе с ним пять генералов...
– Это не пойдет. Давай другое, – сказал Сталки.
– Подожди. Я знаю, что там дальше. – сказал Мактурк, который читал через плечо Жука.
Что нюхают табак как по команде;
Табак – предлог, чтобы того не видеть,
Как он свой пояс разворачивает,
Как платок – он мягок – но, как цепь...
(Черт! Что за предложение!)
Стальная, он обовьется вкруг
Высокой белой шеи, и не останется на ней следа.
(Точка).
– Не понял ни единого слова, – сказал Сталки.
– Ну и дурак! Объясняю, – сказал Мактурк. – Эти шесть жлобов свернули шею царю и не оставили улик. Как и с Кингом – actum est.
– Эту книгу тоже он мне дал, – сказал Жук, облизнувшись.
Великолепен текст Послания к Галатам
В нем двадцать девять проклятий найдешь
И если хоть одно минуешь,
То под другое точно попадешь.
А затем совершенно другое:
Сетебос! Сетебос! Сетебос!
Он думает, что обитает в лунном свете.
– Он только что вернулся с обеда, – сказал Дик Четверка, выглядывая в окно. – А с ним и мелкий Мандерс.
– Сейчас это самое безопасное место для Мандерса, – сказал Жук.
– Тогда, ребята, вам лучше уйти, – вежливо произнес Сталки, обращаясь к посетителям. – Нехорошо вмешивать вас в этот скандал из-за комнаты. А кроме того, мы не можем себе позволить иметь свидетелей.
– Ты собираешься начать сейчас же?
– Немедленно, а может, и еще раньше, – ответил Сталки, выключая газ. – Сильный, редкий человек – Кинг, пусть же теперь прокричит "Capivi". Отпусти его, Бенжимин. – Компания удалилась в свой аккуратный просторный кабинет в томительном ожидании.