Аяр не был равнодушен к помыслам людей о нем: каковы бы ни были сами те люди, но их помыслы о нем должны быть почтительными! Аяр очень ценил от кого бы то ни было почтительное отношение к себе, он не знал, что ненависть врагов не умаляет расположения истинных друзей, не знал, что льстивый голос врага опасней, чем укоры друга.
Аяр гордо погладил свою жидкую бородку и многозначительно ухмыльнулся:
- Мало ли дорог у гонца!
- Что говорить, много! Ой и много ж нынче дорог у царского гонца! Много дорог царь ваш прошел, по многим ходит. Подумать страшно, куда нынче зайдет!
- Повелитель свои дороги сам знает! - наставительно возразил Аяр.
- А как же! Знает! Хорошо должен знать. Потому и не везде ходит.
- Это как так?
- Где скользко, где морозно, где народ крепок, туда небось не идет!
- Это что за слова о нашем повелителе! - вскинул голову Аяр, встревожившись: не услышит ли кто-нибудь таких странных слов о Тимуре. Вокруг никого не было: мастера в такой холод занимались каждый своим делом, а случайных путников не проходило.
Назар, приметив беспокойство Аяра, усмехнулся:
- Да какие это слова! Осторожен, говорю. Дорогу свою знает… А вам-то не случится ли снова в тот Ширван сходить?
Тут глаза Аяра и Назара встретились. Взгляд мастера был спокоен, миролюбив, и Аяру вдруг стало неловко, не захотелось гордиться перед этим человеком с таким ясным и понятливым взглядом; Аяр ответил просто:
- Разве сам я себе выбираю дорогу!
- Да мне и не к чему знать. В Ширване у меня небось никого нет. А всю эту мелочь оставьте; как-нибудь сбуду. Как сбуду, так расплатимся.
- У меня и еще такой безделицы много, почтеннейший.
- Приносите - может, и ту продадим.
Аяр вернулся к невольным труженикам Синего Дворца, роздал им покупки. Доверие к Аяру у мастеров укрепилось, хотя они молча понимали, что не без изрядной корысти столь великодушен этот гонец. И с того дня повелось: из дворца он выносил, с базара приносил. Смелость и ловкость возрастали с каждым днем, и все больше серебряных "княжат" застревало у гонца между пальцами.
Едва ли выпало бы такое раздолье Аяру, будь в Самарканде сам Тимур; без Тимура здесь все шло по-другому, - и надсмотрщики стали не столь приглядливы, и стражи не те, что были. И сами мастера, словно проснулись, посмелели, поживели. Многое в городе изменялось, когда уходил Тимур, казалось, и город просторней и люди рослей.
Когда после зимних туманов задождил прозрачными ливнями конец февраля, Мухаммед-Султан вызвал Аяра: выпала гонцу дорога к самому повелителю.
Перед дорогой Аяр зашел в мастерскую. Мастера приметили и новые сапоги, и новую алую косицу на шапке гонца и поняли: собрался в путь.
Многие попытались дознаться, в какую сторону лежит эта путь-дорога. Но Аяр отмолчался, отшутился:
- Долга ль дорога, дело покажет; длинна ли, конь скажет.
Но когда о том же спросил азербайджанец, отливший бляшки и много других мелких искусных вещиц, отнесенных к Назару, Аяр многозначительно подмигнул:
- К тебе.
- В Ширван?
- Навряд ли.
- В Марагу?
- А что?
- Там, на базаре, позади Купола Звездочетов, где Медный ряд…
- Знаю.
- Ширван-базар называется…
- Многословен ты!
- Сказать там человеку два слова.
- Что за слова?
- Ждем, верим.
- Родня, что ли?
- Родня.
- Я скажу два слова, а услышат два уха. Да вдруг не те? Этак я и сам без головы останусь.
- Всего два слова, - отблагодарим!..
- Бляшками? Прошло время с ними шутить.
- Отблагодарим!
- Чем уж!..
- Намедни серьги отливал. Большой сердолик в щель закатился.
- У тебя?
- С меня взыскали б! Главный обронил. Искали - не нашли. Кругом обшарили - нету. А вам найдем.
- Хороших сердоликов давно не видал. Да хорош ли?
- Целебный камень. Если носить, кому помогает от печени, кому от…
- Знаю.
- За Куполом направо третья мастерская. Там старик, совсем стар. Вот ему сказать: из Самарканда, мол, Реза велел сказать: ждем, верим.
- А вдруг да нет того старика? Помер!
Узколицый азербайджанец, у которого усы вились из-под большого, тяжелого носа, взглянул тяжелыми, как камни, круглыми глазами, медленным, пытливым взглядом посмотрел на Аяра: "Передаст ли, не выдаст ли?" - и уверил гонца:
- Старик там всегда есть.
Разговор прервался: во мглу мастерской, пригибаясь под сводами, вошел главный. Аяр успел шепнуть:
- Вечером зайду за сердоликом.
И, сменив по дороге гонецкую шапку на простой треух, пошел к Назару получить должок за последний принос медного ковья и литья.
В мастерской работал один Борис. Он обтер о кожаный фартук черные ладони и вышел сказать Назару о приходе Аяра; вернувшись, объяснил:
- Вчера мой мастер кувалду на ногу обронил, теперь лежит. Пойдем к нему.
Борис провел Аяра через мастерскую в небольшую низенькую келью, по всему полу застланную серыми кошмами. На приземистой широкой скамье лежал мастер, до плеч накрывшись стеганым зеленым халатом.
Аяр посочувствовал:
- Заболел?
- Да не то чтобы… А не могу стоять на ноге. Лежу жду, пока она снова меня держать будет.
Аяр сел на край скамьи.
- А мне ехать пора.
- В какую теперь сторону?
Борис стоял у двери, и Аяр покосился на него:
- В какую сторону ни пойди, все стороны темны без денег.
- Ваш товар я сбыл. Выручка - вот она.
Назар приподнялся и отвернулся к стене, вытягивая из-под подушки кисет с деньгами.
Аяр смотрел на широкие плечи кузнеца, на его смуглую мускулистую шею, осененную подстриженными в кружок густыми волосами. Что-то прочное - не то воинское, не то крестьянское, - что-то очень сродни Аяру было в этом хорошо сложенном теле Назара.
Но Аяр строго напомнил:
- Цена - как уговорились. Меньше не возьму.
Назар, не поворачиваясь к Аяру, высыпал деньги на ладонь и, отсчитывая их, ответил:
- Зачем меньше? По уговору. Вот она, выручка…
Он засунул кисет обратно и повернулся к гонцу:
- Хватит на дорогу?
Аяр не ответил, деловито углубившись в подсчет денег.
Назар спросил:
- Так в какую же теперь сторону?
Аяр по привычке хотел уклониться от прямого ответа, но Назар спросил так дружелюбно и просто, что Аяр, как и в первый свой приход сюда, сам того не чая, ответил так же прямо и просто:
- К самому. К повелителю.
- За Хвалынь, значит! - усмехнулся Назар, не скрывая, что хорошо знает, где теперь находится Тимур.
Аяр насторожился: не оплошал ли? Негоже тайные дела царских гонцов выносить на базар!
Назар уловил тревожный взгляд Аяра и равнодушно сказал:
- В такую дождливую пору только у себя дома хорошо, под плотной крышей.
Перекинувшись быстрым взглядом с Борисом, он добавил:
- Поди, Борис, да поскорей, понял?
Едва Борис вышел, Назар повторил!
- Дело к весне. Дороги теперь скользкие, не расскачешься!
Аяр, соглашаясь, посетовал:
- У нашего брата гонца дороги всегда скользки.
- Все мы весь свой век векуем на оскользе.
- Весь век! - согласился Аяр.
Они не спеша разговаривали на том базарной языке, где слышались слова персидские и тюркские; на языке, которым говорили не одну сотню лет на всех базарах просторной Азии. И хотя давно было пора Аяру уйти и собираться в дорогу, ему не хотелось уходить от мастера, из этой теплой, тихой кельи, от спокойной, неторопливой речи Назара, словно прибыл Аяр наконец домой. И сам не знал, откуда взялось это чувство. Может быть, он просто устал от вечной настороженности, от долгих бездомных скитаний…
Вернулся Борис и на безмолвный вопрос Назара ответил лишь отрывистым кивком головы.
Аяр, как бы винясь, говорил Назару:
- Весь век в седле, а вашей земли не видел. Вашими дорогами не ездил. Москва далека!
- Не так чтобы… - задумчиво ответил Назар. - Не так-то и далека…
- Русских много видел, а земли вашей не знаю.
Вдруг в разговор вмешался Борис:
- А русских - где?
За Аяра ответил Назар:
- Русских кругом много. Тут без тебя гонец рассказывал: в каждом большом городе - на ремесле, на земле, в садах, - везде много нашего народу.
- Тысячи! - подтвердил Аяр.
Борис усомнился:
- Откуда же столько?
Опять ответил Назар:
- Ордынцами навезены. С Волги, с Оки - отовсюду, где ордынцы невзначай грабили, где безоружных врасплох застигали. Там нахватают, сюда сбывают. А отсюда уйти назад - длинна дорога: стража кругом, негде по пути притулиться, куда уйдешь! Вот и живут как бог даст. Иные десятки лет тут живут, в труде, в терпении, в помыслах о родной стороне, о своей земле.
Борис заметил по-русски:
- Воля божья. А я так помышляю: настанет пора - вызволят. Москва-то крепнет!
Аяр, вздрогнув, взглянул на Бориса:
- Что ты сказал о Москве?
Назар покосился на Аяра, но ничего не приметил в гонце, кроме любопытства.
Борис отмолвился по-тюркски:
- Москва мне родина.
В это время, постучав колечком, подвешенным к двери, вошел коренастый сарбадар, у которого рыжеватая борода сглажена на одну сторону.
Аяр и сарбадар быстро, настороженно оглядели друг друга, словно две тонкие, кривые сабли, звякнув, схлестнулись в воздухе, и тотчас каждая скрылась в своих ножнах.
Назар объяснил Аяру:
- Сосед наш. Шерстобой. Вишь, войлок тут на полу, - от него. А с войлоками зимой теплей.
Аяр согласился: