Ясно доносится каждое слово к царю. Он переглянулся насмешливо с Адашевым, опять слушает.
- Не повестил меня сам-то! - отвечает хозяйка. - Только и сказано: из Новагорода… Може, сродник али так, из былых дружков какой…
- Холостой? Женатый ли? И того не чуть? - живо спросила небольшого роста, задорная и смешливая Оля Туренина, прежняя соседка по двору Адашевых.
- Не, и того не чуть… А ты не замуж ли сбираешься?..
- Куды мне! Знаешь: уже и рукобитье было… Пропил меня осударь-батюшка. Последние денечки с моей черной косой дохаживаю. Снимут скоро головушку, отымут волю девичью. Шлык-колпак напялят, как и на вас вот, не лучше.
- Чего же забегалась: холост? женат?
- Так пытаю. Поди, угощать гостя позовут. И мы бы вышли… целовать - то ваше дело… А мы бы, красные девицы, хошь подозрили на добра молодца.
- Поди ты, хохотушка! А еще невеста. Не грех такое болтать?
- На языке греха нетути. Жених-то мой вдовый. Не молодой и не скорый. Ни на што не гожий! Дьяк из приказу разбойного… Вот кто он. Только што с матушкой, с батюшкой не рука воевать… О-ох… А, другое дело: вон сестра у меня, Оринка, налегке ошшо. 16 лет, а жениха не видно.
- Брось… О себе думай! - досадливо отозвалась сестра хохотушки, тоже миловидная русоволосая девушка.
- Ты што ж молчишь? Слова не скажешь, - обратилась Адашева к одной из подруг, погруженной в глубокую задумчивость.
Как раз в эту минуту и царь из своей засады обратил на нее внимание. Смугловато-бледное, с матовой, нежной кожей лицо девушки не поражало на первый взгляд своей красотою. Только глаза, миндалевидные, большие, темные, но не сверкающие, а словно бархатные, излучали какой-то особенный свет. Если раз взглянуть в них, так невольно тянуло глядеть еще и еще, как в бездну опасную, под ногами раскрытую. Но не опасностью грозили глаза, нет. Скорбное что-то чудилось в них, словно это были глаза прозорливого ангела, видящего скорбь людскую и вечно тоскующего за этих людей… Так, по крайней мере, показалось Ивану.
В тонких пальчиках белой, нервной руки девушка держала накосник своей пышной светло-русой косы и в раздумье покачивала им. Пряди пышных волнистых кудрей, выбиваясь из-под повязки, составляли красивый контраст с темными глазами девушки.
- Нюша, ай оглохла! - громко позвала Адашева.
- Нет, милая Настюша… О чем ты? Я слышу! - глубоким, грудным голосом отозвалась Анна Романовна Захарьина, роду Кошкиных, подруга хозяйки еще из Новгорода, где жил ее отец на воеводстве.
- О чем? О женихах толкуем, слышишь… тебе не охота ли?
Анна потупилась только и слабо отмахнулась рукою.
- Ей простого не надо. Ей - королевича! - пошутила Арина Туренина.
- Куды! Гни выше. Сама ведь - государыня-царевна… Ей из земель неведомых самово царя самоглавного подавай… Меньше не берет…
- Царевна? Што это значит? - не то звуком, не то движением спросил Иван у Адашева.
Тот зашептал:
- Пожди… Постоим послушаем уж, коли стоим… Я все скажу. Потерпи, осударь…
- Кто она? - зашептал Иван, очевидно, на этот раз соглашаясь послушаться своего спальника.
- Анна… - начал было Адашев…
Но тут произошло нечто совсем неожиданное.
Две девочки, резвясь по лужайке, прятались друг от дружки за кустами. И в эту самую минуту одна из них влетела туда, где стояли оба соглядатая. Мгновенно с пронзительным визгом кинулась перепуганная шалунья к беседке, восклицая:
- Парни… Разбойники там… Ай! Парни за кустами!
Все вскочили, всполошились. Поднялась и старуха, протирая глаза и ничего не разбирая спросонок.
Анна Захарьина, стоя на пороге, прижала к себе перепуганных девочек и старалась успокоить их. Адашева, догадываясь, в чем дело, пошла навстречу гостю и мужу, который приближался, громко возглашая:
- Простите, гостьи дорогие, что всполошил ненароком. Я сам, хозяин дому, пошел прямо садом по следам гостей желанных. Да еще гостя веду… Уж не взыщите: приезжий человек. Не томашитесь. Не осудит!
Все женское гнездо, так и заметавшееся при визге девчонки, снова стало успокаиваться, замужние задернули лица фатой. Девушки в кучу сбились, стояли, рдели, рукавами прикрывались. После обмена поклонами сели все. Анна Захарьина, растерявшаяся меньше всех, держалась спокойнее и проще других. И даже решилась не украдкой, как подруги, а прямо взглянуть на незнакомца, так неожиданно попавшего в их среду. Глаза их встретились, и девушка почему-то невольно вздрогнула. Вздрогнул против воли и царь. Адашев между тем обратился к жене:
- Вот, жена, примай гостя дорогого, приятеля мово давнего. Князь Иван, сын Васильевич, роду князей Белоозерских, осчастливил домишко наш, честь оказал, припожаловал… Угощай, женка. Што получше есть - все выкладывай. Сама обноси, о чарке проси!..
В пояс поклонившись гостю, потом мужу, Адашева отвечала:
- Твоя раба. Гость желанный - велика радость в дому!.. Ничего не пожалею, не осудил бы только нашего убожества да за проволочку не гневался бы. Не ждали такой Божьей милости… Все сейчас в дому изготовить велю.
- Зачем в дому, хозяин ласковый? - вмешался Иван. - Здесь бы куда как хорошо. Ежели вам, хозяевам, не в отягощенье.
- За радость сочтем угодить гостю, - в один голос слились и муж и жена.
И быстро скрылась хозяйка, чтобы сделать все распоряжения.
- А еще у меня просьбишка будет, уж не обессудь, хозяин! - не вытерпев, после небольшого молчания заговорил Иван. - Не посетуйте, осударыни. И вы, девицы-красавицы. Подходили мы с хозяином неторопко, на вас залюбовались издали и слова речи последние слышали краешком уха энтак… За што-прошто тебя, красавица… как звать-величать - не ведаю, уж не взыщи.
- Анной, по отцу - Романовой, роду Кошкиных, Захарьиных, - подымаясь с места, ответила девушка. И снова села.
- Вот, вот оно што?! Славного роду. Почетного… Много про всех слыхал, и того и другого случалося. А про Захарьиных род одна добрая слава идет в народ! По роду и девице честь. Оттого, поди, и царевной-королевной позывали тебя подруженьки. Оттого ты и…
- Нет, вовсе не оттого! - бойко заговорила Ольга Туренина. - Прорицанье было Анночке. Оттого вот…
- Прорицанье? А знать не можно ль какое? Кто произрек? Когда? Челом бью: нам не скажешь ли, Анна Романовна? Лиха не будет оттого!
- Скажи, боярышня! Приятель мой - добрый человек, не зазорный, - поддержал просьбу гостя хозяин.
- Што ж, сказать можно… Тут ни греха, ни тайности нет никакой, - спокойно и скромно заговорила Анна. - Только, вестимо, я по-своему разумею. А подружки по-своему. Мне старец блаженный про Небесное Царство прорицал, про жениха - Царя Небесного, Спаса нашего Многомилостивого. А он на земное. Старец провидел, что в келью у меня душа просится…
- В келью? Тебе?.. - пылко начал было Иван, но сдержался, умолк.
Затем снова спросил уже обычным тоном:
- Что же тебе сказано? Кем? Все поведай… А мы разберем…
Анна уже готовилась заговорить. Но старуха-барыня, княгиня Троекурова, пришедшая в гости к Адашевой с дочкой и теперь только очнувшаяся совсем от своей дремоты, вдруг засуетилась, завертелась на месте, зашамкала торопливо своим беззубым ртом, скрипучим, дрожащим голосом:
- Стойте… Подождите… Девушки!.. Ахти мне!.. Да ослепли вы, што ли?.. Царь вить энто… Сам царь-осударь!
Да так и распласталась перед Иваном, которого нередко видала у бабки его и потому узнала теперь.
Все гости вскочили, сбились в одну кучу и застыли, еще более напуганные сейчас, чем раньше вестью о парнях-разбойниках… Кто не знал на Москве, каков с девицами был юный царь…
Наконец опомнились, отвесили поклон земной, застыли на местах. И новым, странным взором глядели все эти юные созданья на красавца царя, на гостя нежданного, кидая взгляды украдкой из-под опущенных долу ресниц…
Смутилась и Анна. Но не так, как другие. Какой-то ужас священный, предчувствие чего-то большого, неотразимого холодом сдавило ей грудь, змеей проползло по плечам. И странно, но Иван тоже вдруг почувствовал, что его сейчас нечто важное ждет.
- Што же? Видно, рожна в калите не укроешь! - с улыбкой начал Иван, желая сломить лед, вдруг оковавший все кругом. - Хоша и царь я, а все же человек. Не бука из бучила. Бояться меня нечего… Вижу я, Анюта, ты меней подружек твоих от меня отпятилась. Так и я на своем постою. Сделай милость: поведай про твое прорицание. Охоч я до всяких делов таких.
- Изволь, осударь! - звенящим, рвущимся, не своим голосом заговорила Анна, стараясь концом языка увлажнить внезапно пересохшие от волнения губы. - Поведаю, как все было оно… Вдовая моя матушка… четвертый год честно вдовеет.
- Ведаю, ведаю. Любил и знал я отца твово. Не помри он - и мы бы, поди, ранней повстречались с тобою. Далей…
- Добра к странным, к блаженным, к сирым людям моя матушка. Хоша и не велики достатки у нас. На Москве уж мы жили, после воеводства батюшкиного. Из Нова-города переехавши. И прибыл в град твой стольный, осударь, преподобный старец Геннадий.
- Из пустыни Любимоградской? Костромской он? Знаю, знаю.