- А что, взят пленный из гарнизона? - удивленно уточнил Штубер, глядя на Вильке. - Почему он до сих пор не здесь?
- Его взяли румыны, господин оберштурмфюрер, - поежился тот.
- Ах, его взяли румыны? Так доставьте его сюда вместе с вашими румынами.
Пока из ближайшего блиндажа доставляли пленного, которого специально придержали в надежде, что он обратится к гарнизону с просьбой последовать его примеру, Штубер сел в свою переоборудованную из бельгийского полицейского фургона пропагандистскую машину и приказал двум помощникам поднести громкоговорители к мертвой зоне, поближе к доту.
- Русские солдаты, - сказал он спокойно и несколько устало. - С вами говорит командир осадного отряда оберштурмфюрер СС Штубер, - он не считал необходимым скрывать свою фамилию. Откровенность должна импонировать несчастным, которых загнали в каменный мешок. - Вы храбро сражались, до конца выполнив не только приказ командования, но и свой солдатский долг. И не ваша вина, что войска вынуждены были бежать, оставив вас на произвол судьбы. - Штубер помолчал, давая русским возможность осознать истинность сказанного им. Конечно, любой другой немецкий офицер сейчас же предложил бы красноармейцам уничтожить командира и большевиков и выйти с поднятыми руками. После чего им гарантируется… Однако Штубер считал этот ход примитивным. Заставить стрелять в людей, с которыми ты только что сражался насмерть! Или поступать против воли командира… Возможно ли это в условиях дота? - Да, вы храбро выполнили свой долг, и я, как офицер, ставлю вашу храбрость и преданность в пример своим солдатам. Но вы сами понимаете, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Гарнизоны многих других дотов уже сдались. Пора и вам тоже подумать о своем спасении. Предлагаю такой план сдачи в плен. Я отведу своих солдат еще метров на триста от дота. Вы выходите с личным оружием и складываете его возле входа. После этого состоится беседа, и вас на автомашине доставляют в ближайший лагерь для военнопленных. Со временем уроженцы освобожденных нами от большевизма мест будут отпущены по домам, к своим семьям. Раненых сразу же поместим в немецкий госпиталь, где им окажут необходимую помощь. Жизнь офицеру и коммунистам также гарантируем. Я заявляю это, имея полномочия штаба группы армий "Юг" войск Великой Германии. На размышление - двадцать минут. Для уточнения условий сдачи можете выслать парламентеров.
Штубер выключил микрофон, вышел из машины и, закурив сигарету, пошел к карнизу, под которым, на нижнем ярусе склона, находился дот. Повсюду сопровождавший Штубера фельдфебель Зебольд тотчас же подал ему бинокль.
- Вы, конечно, очень хорошо обратились к ним, - плелся Вильке вслед за оберштурмфюрером. - Но уверен, что они не сдадутся. Так просто они ни за что не оставят свой дот.
- Вы пророк, обер-лейтенант, - невозмутимо заметил Штубер. - А главное, только вы один знаете, как их можно выбить оттуда. Но храните это в тайне. С какой стати?
- Вот пленный, господин э-э…
- Не экайте, капитан. Если вам трудно запомнить мое звание - оберштурмфюрер, то называйте просто: мой генерал. Вашему коллеге, обер-лейтенанту Вильке, это будет импонировать больше, чем "э-э".
Он взглянул на пленного. Узкоплечий, приземистый, лицо посеревшее, осунувшееся, все в синяках и кровоподтеках; гимнастерка разорвана, левое предплечье перевязано грязным бинтом. Лет двадцать семь - двадцать восемь. Лицо простолюдина, без каких-либо признаков интеллекта. Судя по всему - из крестьян.
- Красноармеец Рогачук, - подсказал капитан, заглядывая в подсунутую ему унтер-офицером бумажку.
- Ты из гарнизона этого дота? - спросил пленного Штубер, расстегивая кобуру.
- Нет, - замотал тот головой, пытаясь отступить на шаг назад, но натолкнулся на конвоировавшего его унтер-офицера. - Я был в прикрытии.
- А почему ты испугался? Ничего страшного, даже если бы ты был из гарнизона. Приходилось бывать в доте?
- Нет. Туда посторонних не впускали.
- Сколько там осталось солдат?
- Не знаю. Всего вроде было тридцать. Сейчас не знаю.
- Ясно. Сколько пулеметов?
- Не считал.
- Что - находясь в прикрытии, не смог определить количество пулеметов?
- Да не определял я, - болезненно поморщился Рогачук. - Мне это ни к чему.
- Боишься выдать военную тайну? - поиграл желваками Штубер. Сейчас он с величайшим удовольствием разрядил бы в этого русского всю обойму. Но не время… - Ну ладно. Не стану принуждать тебя к этому. Последний вопрос, который военной тайной не является: как фамилия коменданта дота? Если ты не ответишь на этот пустяковый вопрос, я прикажу пригвоздить тебя штыком вон к тому клену.
Пленный молчал. Но за его спиной, оттеснив румынского унтер-офицера и двух солдат-конвоиров, уже стоял верзила-фельдфебель.
- Фамилия и звание офицера, который командует дотом? - повторил Штубер.
Ударом в голову фельдфебель сбил пленного с ног. Конвоиры услужливо подняли его, но фельдфебель сбил еще раз. И так повторялось трижды. Потом один из солдат полил на него из фляги, дал возможность сделать несколько глотков и, когда тот пришел в себя, поднял на ноги. Фельдфебель молча достал из ножен узкий длинный кинжал, обтер его об штанину и пошел на пленного. Тот попятился, споткнулся, но его подхватили под руки.
- Ответь, идиот, - по-дружески прошептал ему на ухо фельдфебель, схватив левой рукой за волосы, а правой приставив кинжал к глотке. - Мне уже пятерых пришлось зарезать. Он и тебя прикажет…
- Лейтенант, - еле выговорил пленный, ибо лезвие мешало ему говорить. - Кажется, Беркут. Так его называли.
- "Беркут" - это название дота. А фамилия лейтенанта? Его тоже так называли? Зебольд, уберите свой дурацкий кинжал, дайте поговорить с пленным. Так, значит, его тоже зовут Беркутом?
- Да, и младший лейтенант наш, и сержант называли его именно так.
- А фамилия?
- Ответь, - снова прохрипел на ухо Зебольд. - Он же заставит распять тебя.
- Кажется, Громов, - еле выдавил из себя пленный. - Да, я слышал: Громов. Но точно не знаю.
- Значит, лейтенант Громов, он же Беркут. Это уже кое-что. Как с тобой обращаются здесь, в плену?
Рогачук пожал плечами и с тоской посмотрел куда-то в сторону реки.
- Капитан, дайте возможность пленному помыться, накормите его, обеспечьте сигаретами и покажите фельдшеру. Завтра мы с ним еще поговорим.
Штубер посмотрел на часы. Объявленные двадцать минут давно прошли. Из дота никто не показывался. В сопровождении офицеров он спустился ниже, приказал фельдфебелю дать ему рупор… Но воспользоваться им не успел: в эту минуту оба орудия дота открыли огонь по дороге, ведущей к переправе, а пулеметчики сразу же пригнули к земле румынских солдат, высунувшихся было из окопов в предчувствии выхода гарнизона, которого ждали, словно пришествия Христа.
- Поздравляю, обер-лейтенант, - невозмутимо сказал Штубер, видя, как тот торжествующе улыбнулся. Очень уж не хотелось Вильке, чтобы Штубер оказался удачливее и хитрее его. - Этого и следовало ожидать. У вас есть радиосвязь с артиллеристами на противоположном берегу?
- Есть.
- Сколько там орудий?
- Четыре.
- От моего имени прикажите артиллеристам в течение получаса бить по амбразурам. Под их прикрытием вройте в землю еще четыре орудия - уже на этом берегу.
- У меня их нет.
- Вон они, - показал Штубер на дорогу, ведущую вдоль берега реки. - Там, в долине, за развалинами, два орудия. Их нужно подогнать как можно ближе и поставить на прямую наводку. Кроме того, наверху ждут две танкетки. Подготовьте для них укрытия, в той стороне, где завод. Пусть бьют, сменяя друг друга. В перерывах между стрельбой и потом всю ночь держать амбразуры под ружейным огнем. Отберите в своих ротах по десять лучших стрелков. А я постараюсь заполучить для вас хотя бы одного профессионального снайпера.
- Спасибо, господин оберштурмфюрер.
- Да, вон, видите, на плато - трубы и бетонное отверстие. Это воздухонагреватели. Когда кончится обстрел, пошлите пару солдат, пусть забросают их гранатами и забьют камнями. Причем забьют так, чтобы туда не смог проползти даже муравей. Тогда русские будут дышать орудийной гарью. Это поднимет их боевой дух. И еще: через каждые два часа имитируйте пластунскую атаку. Пусть румыны, - Штубер замолчал и взглянул на стоявшего в стороне капитана, - ползком подбираются к доту, а в это время ваши стрелки будут бить по амбразурам.
2
После каждого взрыва дот вздрагивал, словно загнанный в яму-ловушку мамонт, который уже не в состоянии был ни спастись, ни ускорить свою мученическую гибель. Единственное, что ему еще удавалось, - это подавлять предсмертные стоны приступами глухой, гордой ярости: те, кто добивал его, не должны были слышать его стонов. Вот почему, когда начинались обстрелы, Громов все чаще приходил сюда, в дальний закоулок, где в углублении, уже внутри скалы, почти за пределами дота, был выдолблен небольшой колодец. Вода в нем оказалась удивительно холодной и по вкусу своему напоминала Громову воду лесного родника, который находился недалеко от его дома на Дальнем Востоке.
Возле колодца всегда стояло ведро, но, когда рядом никого не было, Андрей не пользовался им, а наклонялся и черпал кружкой. Ему казалось, что так, склонившись над колодцем, он даже улавливает источаемый им запах соснового леса. Того леса, из которого, вполне возможно, и пробилась сюда эта вода. Впрочем, пригоняла его сюда не жажда. Просто это было единственное место в доте, где, в виде небольшого подземного родничка, все еще пульсировала та естественная, завещанная Богом жизнь и где, созерцая ее пульсацию, лейтенант мог отсидеться, прийти в себя, осмыслить создавшееся положение.