- Дружите, не дружите… Даже в седую старину святые отцы не разрывали отношения с языческой властью, с уважением обращались ко властителям, кои гнали церковь! В конце концов пришло время - и те самые властители уверовали, крестились. Это нам пример. Церковь не уходит от диалога с властью, и не должна этого делать.
- Ничего не понимаю… Я давно не видел попов. Храмы у нас на Алтае все уже закрыты. А у вас, оказывается, диалог?!
- Молиться надо за вразумление гонителей веры, и Господь поможет.
- Вы молились?
- Да.
- Господь помог?
- Конечно. Вот смотрите: после революции гонения были жестокие. Не по закону, а по произволу закрывали храмы. В 1937–1938 годах особенно сильно разгулялись бесы, посадили в тюрьмы и даже убили многих священников. Стенали мы, и сильна была молитва наша, и вот товарищ Сталин покончил с бесами, которые давили веру. Он их самих вверг в узилище, а безвинно ими замурованных освободил.
- Как это?
Священник удивлённо воздел брови:
- Не знаете разве? В 1939 году больше миллиона человек вышли на свободу, если считать со ссыльными.
- Сколько?!
Отец Анатолий начал что-то говорить, но протяжный паровозный гудок заглушил его слова. Открылась дверь, проводник внёс стаканы с чаем, в подстаканниках, и сахар.
- Пейте на здоровье, батюшка, - умильно улыбаясь, сказал он. - И вы откушайте, ребятишки. Путь далёкий, за чайком и время пробежит быстрее.
- Спасибо, Николай, - благодушно проговорил священник.
- Спаси, Господи, - и Николай вышел.
Всё время, пока проводник был в купе, пока расставлял он стаканы, Василий сидел как на иголках. С уходом проводника его пробило:
- Вы что же, хотите сказать, в тюрьмах и ссылках содержался миллион священников?!
- Что ты, что ты! Священников не так много. Но, говорят, по просьбе самого Сталина первыми освободили именно нас.
- Вы тоже сидели?
- Я был в ссылке. Потом обретался в Оренбурге. Теперь еду в Томск. В Томской области храмы закрыты, епархия Томско-Алтайская перестала существовать. По решению патриаршего местоблюстителя буду вести переговоры с областным руководством, а местоблюститель, митрополит Сергий - с центральным.
- Вам в Томск надо? - спросил Василий. - А наш вагон идёт в Барнаул.
- Доеду до Новосибирска, а там, с Божьей помощью, доберусь и до Томска.
- Удивительные вы нам тут вещи рассказываете, - заметил Мирон. - Я, вроде, работник прессы, но ни о чём подобном не информирован. Знаю только, что борьба с религиозным дурманом - важная задача партии и комсомола.
- Ну это уж я не знаю, сын мой, кто тебя о чём информировал. Но всё же думаю, что со сталинской Конституцией, принятой в 1936 году, ты знаком.
- А как же! Я гражданин!
- Во-от! А в Конституции провозглашено равноправие всех граждан, в том числе и служителей культа. В статье 124-й записано: "Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами". Я эти пункты, сын мой, наизусть знаю! Участвовать в выборах депутатов и быть избранными тоже имеют право все граждане СССР, независимо от их вероисповедания.
- Да, что-то такое я помню… - признался Мирон, а Вася буркнул, недоверчиво глядя на попа:
- Но ведь религия - отживший пласт культуры, согласитесь.
- Вы оба имеете право так думать, можете смело меня переубеждать. Попробуйте.
Они попробовали. Спорить с хорошо подкованным священником было трудно! Они ему про равенство в труде, а он им цитату из Писания о том же самом; они про созидание ради общего интереса - а он опять цитату; прямо-таки получалось, что коммунизм и христианство - едва ли не одно и то же.
- Коммунизм желает уничтожения частной собственности, - горячился Мирон. - А при царизме церковь поддерживала существовавший тогда порядок, то есть частную собственность и эксплуатацию человека человеком. И сама эксплуатировала крестьян.
- Церковь призывала к человеколюбию, - возражал отец Анатолий. - И разве не находим мы в трудах святого Иоанна Златоуста слов: "Для нас предназначено скорее общее, чем отдельное владение"?
- Какой вы трудный собеседник, отец Анатолий, - пожаловался Мирон. - Ничем вас не проймёшь. Наверное, оттого, что вы знаете свои тексты, а мы свои: Маркса, Энгельса - и не можем спорить на равных.
- Маркса и Энгельса мне довелось читать, - не согласился с ним священник. - В ссылке была, знаете ли, библиотека. Фонды её небогатые я все осилил. Энгельс писал, что социализм существует давно, а своего господства он достиг в виде христианства. И Ленин говорил, что классовая борьба вначале велась под знаком религии.
- Где это он такое говорил?
- Я не помню. Вам виднее, вы знатоки текстов своих кумиров.
- Ни Энгельс, ни Ленин не были верующими. И товарищ Сталин тоже атеист.
- Сталин - первый в России глава государства, имеющий семинарское образование.
- Это он нарочно там учился, чтобы обмануть царизм, - отверг этот довод Мирон.
- Помяните моё слово, со Сталиным православие получит свой шанс.
- Скорее рак свистнет, батюшка, - смеялся Мирон.
- Это вы зря, - покачал бородой батюшка. - Сталин очень умный человек, уж вы мне поверьте. Он не может не учитывать, что советский народ - в основном верующий. Перепись населения показала в 1937 году, что две трети сельских жителей и одна треть городских - верующие.
- Данные той переписи признаны ошибочными… - начал Мирон, но Вася прервал его. Он, когда дошло до цитат из Писания, как-то задумался. Сидел, морщил лоб, шевелил пальцами, будто пытаясь что-то вспомнить, и вдруг выдал:
- "Все верующие были вместе и имели всё общее. И всякую собственность разделяли всем по нужде каждого".
Священник посмотрел на него с одобрением, а новый друг-журналист просто застыл с открытым ртом. Одиноков смущённо засмеялся:
- Вот, вспомнилось, не помню, откуда. Но не Энгельс, точно.
Отец Анатолий взморщил свой лоб:
- Если не ошибаюсь, это фраза из "Деяний апостолов". Но каким чудом?..
Мирона всего корёжило, он не мог говорить. Наконец прошептал:
- Вася! Ты что, учил наизусть поповские бредни?!
- Неужели, сын мой, ты верующий? - как эхо, проговорил отец Анатолий.
- Нет! Что вы! Это из детства… Родители по всей стране возили, заводы какие-то строили, а школ там не было, ну и учили меня все кому не лень. Один старик был, химик, он ещё с Менделеевым знался, натаскивал меня по химии. А заодно преподал Слово Божие. Я маленький был, мне нравилось читать. Хорошо запоминал. Но я атеист! Комсомолец! Понимаю, что это всё сказки старых времён.
- Ладно, - махнул рукой отец Анатолий. - Ни до чего мы не договоримся. Может, лучше ещё по стакану чаю?
- Можно, - согласился Мирон, всё ещё не сводя изумлённых глаз с Василия.
- Да, батюшка, - вздохнул Василий. - Чего там спорить. Давайте чаю.
- Николай! - позвал проводника батюшка…
На другой день, в Новосибирске, отец Анатолий попрощался с ними, с проводником Николаем, с другими пассажирами. Он уходил по перрону, с саквояжем в руке - большой, заметный; некоторые встречные отворачивались, но были и такие, кто подходил за благословением. Ребята и проводник стояли у окон, смотрели.
- Этот нигде не пропадёт, - завистливо сказал Мирон.
- Сколько стоять будем? - спросил Вася проводника.
- Долго будем, - неласково буркнул тот.
- Успеем сходить купить газеты?
- Успеете. И несколько раз прочитать успеете. Вагон перецеплять будут.
Они вышли на перрон, огляделись: батюшки уже не было видно. Зашли в здание вокзала, купили газет, пива и копчёную курицу с рук. Из радиорупора лилась песня:
На просторах Родины чудесной,
Закаляясь в битвах и труде,
Мы сложили радостную песню
О великом Друге и Вожде.Сталин - наша слава боевая,
Сталин - нашей юности полёт.
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идёт!..
Мирон, только что отучившийся на филологических курсах, возмутился фразой "С песнями борясь и побеждая".
- Получается, что народ борется с песнями и побеждает их, следуя за Сталиным. Ну скажи, я прав?
- Там же запятая должна быть, - лениво отбрёхивался Василий. Он хотел спать.
- На слух поди улови эту запятую. А песня-то не абы про кого, а про Сталина! И такая халтура. Или вот: "Сталин - наша слава". Консонантное скопление согласной "н". Два "н" сливаются, и звучит как "стали наша". Так нельзя… А вот ещё лучше: "Песнями любви и изобилья", получается какой-то поросячий визг: и-и-и… Какой графоман это написал? Ты не знаешь?
- Не знаю. Зато музыка хорошая.
- Серость, понимал бы что. В песне главное - стихи…