- Добрый день вам, - спокойно сказал Антон, подходя ближе, и мужчина поспешно снял ногу с саней, уставясь в него слегка удивленным, даже испуганным взглядом. Это был молодой крепкий парень с легкой порослью на подбородке, в черной шапке-треухе. Из-под поддевки на нем были видны поношенные армейские бриджи с характерными нашивками на коленях, и Антон с неприязнью подумал: примачок, наверно?
Похоже, так и было в действительности, парень держал а руке ломоть хлеба с салом, которым его угощала женщина, как, подойдя ближе, заметил Антон - шустрая черноглазая молодка, недобро и без страха поглядевшая на него. Тут же была и дорога с единственным на снегу следом от этих самых саней.
- Добрый день, - настороженно ответил примак, все держа в руках увесистый ломоть хлеба с положенным на него куском сала. Теперь уже оба они встревоженно смотрели на Антона, который сказал как можно спокойнее:
- Дровишки заготавливаете?
- Приходится, - сказал примак и положил на колени молодки хлеб, который та сразу прибрала в белую холщовую сумку. Антон подошел ближе и ногой в сапоге тронул толстый сосновый комель, едва шевельнувшийся на снегу,
- Ну и толщина? Как вы осилили такую?
- Во, два мужика, да каб не осилили! - неожиданно словоохотливо отозвалась молодка. Из хвойного подроста, подпоясывая веревкой ватник, выходил еще один мужик, значительно старше первого, с коротенькой, густо посеребренной ранней сединой бородкой.
- На строительство, наверно? - догадался Антон.
- Подруб под хату. Сгнила, знаете, товар был не тот. Известно, при царе еще строились, - доброжелательно, без тени настороженности заговорил подошедший и после недолгой паузы осведомился: - Издалека будете, пан-товарищ?
- Издалека, - сказал Антон, сразу отметив про себя эту неуверенность бородача относительно "пана-товарища". Однако вносить какую-то ясность Антон не собирался. - А вы откуда?
- Да вон из Стеблевки.
- Ну, из Стеблевки мы, - подтвердила молодка. Примак молчал, продолжая исподлобья изучать непрошеного лесного гостя.
- А он тоже из Стеблевки? - спросил Антон, кивнув в его сторону.
- Тоже, ага. Муженек мой, - заулыбалась молодка, соблазнительно поигрывая ямочками на щеках.
- И давно муженек?
- Не-а. Вона на спаса поженились.
- Понятно, - сказал Антон и, взглянув на прикрытую полой полушубка холщовую сумку со снедью, подумал: угостят или нет? Хотя, наверно, пока не определят, пан он или товарищ, не удосужатся.
Но он торопился определяться, он смотрел на молодку с симпатичными ямочками на щеках и на ее муженька, совсем еще молодого парня, который, если бы не война и некоторые сопутствующие ей обстоятельства, наверно, еще бы повременил с женитьбой. Молодка же с такой влюбленной ласковостью поглядывала на него, что Антону стало завидно. Черт возьми - идет война, гибнут, страдают люди, а эти вот женятся и еще надумали менять подруб. Не промах, однако, этот малый в поддевке.
- Ну ешь, ешь, Петя. На вот тебе с любовинкой, - домашним голосом ворковала молодка перед своим Петром. Антон отвернулся.
- А Стеблевка эта ваша где? В какой стороне? - спросил он бородатого.
- А вон, аккурат на взлеси. Вон тут недалечко.
- А тут что будет? - кивнул он в противоположную сторону, куда уходила не тронутая санным следом дорога.
- А туды Замошье, Гузы... Потом эта, как ее... - замялся бородатый.
- Ну, Суглинки еще, - подсказала молодка.
- Да не Суглинки, Суглинки вон куда, в сторону. А туда Загладина, вот!
- И Загладина, и Суглинки, и Островок - все в той стороне, - настаивала на своем молодка, не слезая с саней. Ее примачок принялся молча жевать, все еще бросая сторожкие взгляды на Антона. Антон смекнул уже, в каком направлении следовало держать путь, и, чтобы не выдать своего намерения, о деревнях больше не спрашивал. Спросил о другом.
- Чужие в деревне есть?
Бородатый с примаком переглянулись: молодка стрельнула в него недоуменным взглядом.
- Так ето, знаете, пан-товарищ, - замялся бородатый, - ето как посчитать. Если... Если немцы, так нет вроде, а полицейские бывають. И партизаны бывають.
- Понятно, сказал Антон. - Угостили бы хлебушком, что ли.
- Ай, так у самих мало, - неопределенно завозилась с сумкой молодка, но достала горбушку и, отрезав от нее нетолстый ломоть, протянула ему.
- А сальца там не найдется?
- Ну какое еще сальце? Самим вот по ковалочку...
- Маня, дай человеку, - с нажимом сказал бородатый, и Маня, не вынимая руки из сумки, отрезала там небольшой, длинноватый ломоть белого, наверно свежей заготовки, сала.
- Вот теперь спасибо, - сказал Антон.
- Извиняйте, мы это самое... Думали... - начал и замялся бородатый.
Ни черта вы не думали, подумал Антон, пожалели просто. Не потребуешь, не дадут, что уже он понял давно. Он снял рукавицу и затолкал хлеб с салом в карман кожушка. Бородатый, однако, оказался неробким, скромного росточка, мужичком; снизу вверх он открыто и безбоязненно ел взглядом Антона, видно по всему, не прочь поразговаривать со свежим человеком. Он только не мог взять в толк, кто этот человек и как следует вести разговор. Наконец он не выдержал:
- Вы, ето извините, однако интересно: партизан вы или, может, из полиции будете?
- А почему ты так спрашиваешь? - удивился Антон его несколько прямолинейному в такой обстановке вопросу.
- Ну, вижу, оружие у вас. Оружие оно, конечно, в моде теперь, но...
Антон машинально сунул руку за пазуху, подальше задвигая рукоятку нагана. Все трое с недожеванными кусками во рту ждали его ответа.
- А я - человек. Человек просто, Это что - плохо?
- Оно не плохо. Но, знаете... Теперь не бывает так.
- Вот он же, наверно, тоже не партизан? - указал Антон на примолкшего примака. - И вроде не полицай еще. И живет ведь? И, вижу, жить собирается, раз надумал строиться.
- Эт! - пренебрежительно махнул рукой бородатый и поддернул штаны. - Какая это жисть! Разве это жисть? Днем бойся, ночью бойся...
- А чего ж он не возьмет оружие? Да не пойдет в лес? Чтобы не он, а его боялись?
- Во! Во! Во! - вдруг недобро закудахтала молодка и соскочила с саней. Отставив упитанный зад, сварливо выгнулась перед Антоном, замахала руками. - Во! Во! Я так и знала, агитаторщик! Он его соблазнять буде. И слушать не слушай его! Ого! В лес! А можеть, у него характер не той? А можеть, он убивать не хочать? Он тихий, он курицы не обиде, а то у лес!
- Да ладно ты! - лениво протянул молодой увалень, и щеки его покраснели, наверно, от этого непрошеного ее заступничества.
- А вот и не ладно! Тоже мне - партизанщик нашелся! - все больше распалялась молодка. - Сам, как недобитый волк, по лесу шастае и других сманивае. И еще хлеба ему давай... Иди, откуда пришел!
- Ма-аня, да стихни! - снова проворчал примак. - А то вот возьму и надумаю...
Маня на секунду оторопела.
- Ах ты, недоносок! Попробуй мне! Я тебе надумаю! Я тебе покажу! Давно тебя от Параски отвадила, так теперь в лес...