- Не смеешь! - говорит. - Вот как нас всех спасешь - стреляйся сколько хочешь. А раньше - не дадим, не имеешь права.
Капитан пистолет убрал. "Слушай мою команду", - говорит. И приказал всему экипажу дружно, в лад, бегать вдоль лодки от кормы до носа - раскачивать ее. Чтобы вырвать из липкого грунта. Сперва не получилось. Тогда он стал гонять экипаж от борта к борту. Кренится лодка, переваливается. Потом опять кросс пошел, от носа к корме. От кормы к носу. И что? Раскачали! Да тут еще слышно - по корпусу скрежет. Тралить лодку начали. Всплыли.
Надо тут объяснить, что в подводном положении лодка очень чувствительна к равновесию. Даже правило такое есть - экипажу равномерно рассредоточиваться в корпусе. Умелый командир с таким свойством не только грамотно борется, но и грамотно его использует. Вот один "щукарь" (так у нас командиров "щук" кличут) своего кока в этих целях приспособил. Тот настоящий кок был - сто килограммов весил.
И вот как готовится торпедная атака, так и кок, по приказу командира, наготове во втором отсеке, как на старте. Дело в том, что торпеда, вылетая из аппарата, сразу же центровку лодки нарушает. И это, во-первых, может плохо повлиять на точность стрельбы, а во-вторых, лодка может высунуть нос из воды. На радость сторожевикам.
Вот задача кока и была предупредить это вертикальное движение лодки. В момент залпа он мигом летел в первый отсек, чтобы своим весом погасить дифферент. И это не морская байка, это морская быль.
…Да, значит, всплыли. Капитана на руках на палубу вынесли. А у него волос седеть начал. Солнце сияет, волна синяя играет, чайка круги делает. Всюду флаги на кораблях плещутся. А он стоит на мостике, рука у виска, будто с пистолетом, а волос на глазах белеет.
Так он к нам седым и пришел. Правда, только на полголовы. Справа, где он пистолет к виску жал. А уж на вторую половину поседел, когда все его родные в Ленинграде под бомбами пали. И ничего у него в жизни не осталось, кроме ненависти.
Он, когда в перископ цель видит, его немного трясти начинает, как в лихорадке. Потом вдруг замрет и дает команду. Первое время каждую торпеду шепотом провожал: "За Машу! За Коленьку! За Леночку!" А потом только за Родину фашиста бил.
По тому же телеграфу мы про своего Командира еще многое узнали, да и на учениях и в походе все ближе знакомились.
Наш Командир при всей своей жесткости где-то все еще оставался романтиком. Где-то в нем еще детство жило. Он - подводник по призванию. Как художник, артист или писатель. С детских лет, как прочитал Жюля Верна "Восемьдесят тысяч километров под водой", так и забредил, замечтал проникнуть в таинственные глубины океана. В этот безмолвный, полный загадок мир. Где творится прекрасная, неведомая, сказочная жизнь.
Только вот он не просто мечтал. Еще школьником сделал свою подводную лодку. Приспособил обычный гребной тузик, накрыл его деревянным корытом - что-то вроде рубки получилось, куда он вмазал вместо иллюминаторов стеклышки от противогаза. Внутри установил велосипедные педали с приводом к гребным, вроде пароходных, колесам.
Лодка вышла хорошая, по воде бегала борзо, но под воду, к счастью, ни за что погружаться не хотела.
Как пришла ему пора призываться, попросился на флот. Потом - училище и стажировка на легендарном "Красногвардейце". Хорошую практику на нем прошел, стал грамотным и решительным командиром.
Он был, повторюсь, подводником по призванию. Чувствовал лодку, как самого себя, свои руки и ноги, голову и сердце. Управлял ею как хороший всадник любимой лошадью. И она была в его руках послушной и надежной. Каждую его команду лодка выполняла так, будто они разговаривали на одном языке.
Вы знаете, что после торпедной атаки самое главное - вывести лодку из-под ответных ударов сторожевых кораблей и самолетов, ударов глубинных и авиационных бомб. А то и из-под ответной торпедной атаки.
Чтобы понятно было - лодка управляется рулями и двигателями. Так наш Командир отдавал в критические моменты боя такие приказания, что наша "Щучка" вертелась волчком, входила в штопор, мгновенно погружалась и мгновенно, как пробка, всплывала. Это было настоящее мастерство. Мастерство умелого, умного, отважного воина. Который мог, уклоняясь от удара врага, нанести ему ответный смертельный удар.
Знаете, каждый подводник чувствует себя в глубине не очень-то спокойно. А наш Командир был под водой будто в своей среде - как рыба. Словно он родился в воде, словно там ему было предназначено жить и бороться.
Сильный был мужик. Лодка его слушалась, я бы даже сказал еще, как собака. И такая же ему преданная была. Он на ней такие виражи закладывал! Помню, пробирались мы через минное заграждение. Мины - донные, на якорях стоят, удерживаются стальным тросом - минрепом. Посильнее его заденешь - сработала мина, взрыв, гибель.
Шли в подводном положении, самым малым. В лодке тишина, только слышно, как ходовые электродвигатели журчат.
- Левый борт - скрежет! - вдруг докладывает Боцман.
Мы дыхнуть боимся, прислушиваемся. Скребет по борту стальной трос. Аж мурашки высыпали и по спине забегали. Но идем. А мысль у всех одна: скользит трос по обшивке, не так страшно, а вот зацепится за кормовой руль глубины - тогда рванет мина.
Командир приказывает:
- Лево руля. Стоп левый двигатель!
У лодки два ходовых винта - правый и левый. И вот когда кладется руль на борт и отключается один винт, лодка делает поворот чуть ли не на месте.
Нос лодки резко уходит влево, корма отходит от минрепа. Опасность зацепа миновала. Переводим дыхание. И тут же:
- Скрежет по правому борту!
Опять быстрый маневр, опять скрежет, но уже по левому борту.
Вот так мы и пробирались, виляя хвостом. Четко выполняя команды, которые хладнокровно отдавал нам капитан. Он так командовал, будто под водой видел. Будто каждую мину сердцем чувствовал.
Выбрались… И лодку не погубили, и сами в живых остались.
В общем, уверились - с таким Командиром не пропадем. Он и немцу спокойно жить не даст, и нас в беде не оставит.
Одно мне в нем не нравилось. Пугало даже. Вот сделали атаку. Вражий корабль разломан, на дно идет. Страшная картина. Экипаж пытается спустить шлюпки, сыплется с палубы в холодное море. Все кипит вокруг. Уходить пора. А Командир от перископа не отрывается - смотрит, как люди гибнут и все что-то сквозь зубы шепчет. За Машу, наверное, за детишек.
Но я тут и другое скажу: без ненависти нельзя воевать. Сердце на войне жестоким должно быть. Я ведь тоже сначала думал, что - как же - люди в ледяную воду падают, спастись надеются. А мы спокойно уходим - не мешаем им потонуть. А вот как с родной земли весточку получил, так я каждого фрица, что вдруг выплыл, готов был по башке веслом ахнуть.
И то сказать - Липовка наша под оккупацию попала. А Липовкой она недаром звалась. У каждого двора, у сельсовета старые липы красовались. Весной цвели, пчелки в них гудели. Листва легкая у липы - сквозная. Под ней посидишь - как вновь народился. Фашист, когда отступал, на каждой липе кого-нибудь из села да повесил. Просто так, без всякой вины. Писали мне, что нет больше тех лип. Срубили их те, кто в живых остался. Нет, что ни говори, а немец гадостный враг был. Никогда с ним пиво пить не буду. Никогда ему нашу Липовку не прощу. И у каждого из нас в сердце свой счет немцу был. Родина - родиной, дело святое, а ведь кроме большой Родины, у каждого еще и малая была, родня под немцем гибла…
Как-то мы недели две в рейде были, в автономном плавании. Сперва десантникам боеприпасы и почту доставили, затем вдоль Северной гряды минную банку выставляли, потом сопроводили наших рыбаков до места лова - война войной, а кушать-то надо. И пошли, наконец, в базу.
В своих водах всплыли ясным днем. Первыми нас чайки встретили. А повыше, над ними, в синем небе наши "ястребки" чуть слышно гудят. На подходе к Полярному два сторожевика нас принимают. Семафорят приветствия с благополучным возвращением, проводят до пирса.
Мы, все свободные от вахты, на палубе собрались, надышаться не можем.
На пирсе - офицеры, командир бригады, в канадке и в фуражке, рука у козырька. А рядом с ним - малая фигурка. Пригляделись - пацаненок стоит. В бескозырке, в укороченном бушлате, в руке - стальная каска с красной звездой; на поясе - немецкий тесак.
Прошла положенная церемония, рапорт Командира. И тут пацан этот делает шаг вперед, кидает руку к виску:
- Курочкин Егор, юнга с ТКА-21!
Мы все, кто расслышал, так и ахнули. Сынишка капитана Курочкина! Откуда? Как? Почему в морской обмундировке?
Командир наш не растерялся. Шагнул вперед, положил ему руку на плечо.
- Вот, - сказал Егорка вполголоса. - К вам пришел. Больше некуда.
Тут подошел капитан торпедного катера.
- Егорка у нас в экипаже…
- Временно, - буркнул Егорка. - Я на папиной лодке буду воевать.
- Кто тебя научил командира перебивать?
- Виноват, товарищ лейтенант. - Насупился.
А капитан катера пояснил, довольно спокойно:
- Из-под Гродно Егор пришел. Год добирался.
Кто б мне про это рассказал, ни за что не поверил бы!
Мальчонка десяти лет прошел полстраны, где гремела война. Шел по оккупированной территории, побывал в плену, дважды переходил линию фронта, мерз и голодал, уставал и отчаивался. Испытал и ласку, и побои. И страх смерти.
И сколько таких ребятишек, которых осиротила война, бродило без приюта по родной земле, сколько их сгинуло под немцем. И сколько таких ребятишек сражалось с врагом - наравне со взрослыми, а то и лучше - в партизанских отрядах, в воинских частях, на кораблях флота.