Через полчаса Шведов оказался у дома, в котором жил руководитель "Петроградской боевой организации", остановился у среднего подъезда, внимательно огляделся, стараясь не пропустить мимо своего взгляда ни одной детали. Засёк двух старух, вынесших из дома скамейку и усевшихся на неё с двумя поллитровыми банками семечек, - лущили они подсолнуховые семена с такой скоростью, что плотные струи шелухи непрерывно летели в обе стороны - работали старухи, как машины; следом остановил взгляд на цыганке, гадавшей по ладони какому-то работяге, похожему на угрюмого чёрного коня; потом - на стае беспризорников, подбивавших ногами зоску - свинцовый пятак с прикреплённым к нему куском собачьей шкурки, это было сделано, чтобы зоска лучше летала и была управляема; двух подвыпивших мужиков с газетными кульками на плешивых головах - видать, ремонтировали дядьки чью-то квартиру, кульки на бестолковках не держались, постоянно съезжали набок - он ничего не пропустил, опытный человек Вячеслав Григорьевич Шведов, и ничего опасного для себя не засёк.
Стоять, светиться на улице не было никакого резона - те же старухи, любительницы подсолнуховых семян, могут запросто сдать его, и Шведов, в последний раз окинув оценивающим взглядом улицу, неспешно вошёл в подъезд.
Хвоста не было - он был в этом уверен. В подъезде постоял с полминуты, прижавшись спиной к холодной батарее - привыкал к полумраку, чутко слушал пространство; а вдруг наверху тоже кто-нибудь стоит, дышит нервно, прогоняя затхлый здешний воздух через две сопелки, Шведов обязательно его засечёт и уйдёт, даже не заглядывая в квартиру к новоявленному петроградскому подпольщику, но ничего подозрительного не заметил. Подъезд как подъезд, только очень сильно пахнет мышами - видать, на чердаке лежит слишком много книг, вот мыши и употребляют их потихоньку на завтраки и обеды. Не обнаружив ничего опасного, Шведов поднялся по лестнице наверх, к квартире, где жил профессор Таганцев.
Шаг его был твёрдым и одновременно бесшумным, в армии ходить так умеют, наверное, только пластуны: особая категория людей, которая и в разведке преуспевала, и города малым числом брала, и войны выигрывала - прообраз нынешнего спецназа.
У дверей квартиры Шведов также остановился, послушал: что там внутри, в самой квартире?
Тихо. Шведов решительно протянул руку к бронзовой бобышке звонка, с силой крутанул её. Потом крутанул ещё два раза, послабее, много слабее, таков был условный сигнал: один длинный звонок и два коротких.
3а дверью скрежетнул ключ, и на пороге возник невысокий, начавший полнеть человек с приятным улыбчивым лицом, плотными, хорошо выбритыми щеками и прищуренным, будто он заглядывал в орудийный ствол, взглядом.
- Отец просил передать вам, что он на два дня уезжает в Москву, - неторопливо проговорил Шведов. Это был пароль для связи, так было обговорено, Таганцев сам придумал этот пароль. Отзыв: "Спасибо, я об этом уже знаю", его Шведов также запомнил хорошо, из головы ножом не выскребешь.
- Спасибо, я об этом уже знаю, - с облегчением произнёс хозяин квартиры, посторонился, пропуская гостя в прихожую.
В доме было тепло, в прихожей стояли две переносные деревянные вешалки с круто изогнутыми рожками, похожими на ветки диковинного дерева. Шведов повесил на один из рожков свою фуражку.
- Прошу вас! - по-птичьи вздёрнув голову, пригласил Таганцев, рукою показал на проход, ведущий в кухню.
Шведов молча склонил голову и, сосредоточенный, прямой, неожиданно переставший излучать силу - он вновь погрузился в себя, и это Таганцев тоже почувствовал, - первым проследовал в кухню, сел на старый венский стул, стоявший у круглого деревянного стола с поблеклым и кое-где уже облезшим лаком. Стол был накрыт чистой льняной скатертью. Впрочем, неказистая скатерть эта была мала, Таганцев невольно поморщился: вечно Маша эта на всём экономит - гостей принимать неудобно, но в следующую минуту одёрнул себя.
- Извините! - пробормотал он неловко, как-то боком придвинулся к печушке, распахнул тяжёлую, отлитую из чугуна дверцу. - Эта машина такая: не подтопишь - не согреешься, - кинул в слабо горевшее нутро ещё два тёмных брикета.
- Наземным топливом топить печку?
- Сапропелем, прессованным илом.
- Сапропель, сапропель. Хорошее слово для пароля.
- Можно использовать.
- Придёт время, - Шведов улыбнулся, едва приметно раздвинув тонкие, твёрдые и невероятно сухие губы. Таганцеву захотелось как можно скорее предложить гостю чая.
- Собственно, ради этого мы с вами и встретились, - чистым и звучным голосом проговорил Таганцев и невольно покосился на дверь: а не слышит ли их кто? Квартира была пуста.
Гость в ответ ничего не произнёс, легко побарабанил пальцами по столу, произнёс задумчиво, словно бы для самого себя:
- Сапропель! Наверное, Владимир Николаевич, горит он, но всё-таки не греет.
- Хоть горит-то. Один вид пламени уже приносит тепло. Если руки не греет, то душу-то уж точно не отапливает.
- Это, Владимир Николаевич, из области философии, из высоких материй, а я земной человек, даже больше, чем земной - грешный, уязвимый, подверженный порче, - мне больше то подходит, что греет руки. Душа - дело второе.
- Считайте, что в этом вопросе мы с вами расходимся.
- Благодарю вас, - Шведов наклонил голову. Таганцев подумал, что Шведов, как военный человек, обязательно должен относиться к нему, невоенному, а значит, чужому, слабому, свысока, и это вызвало у него ноющее чувство, виски начало щипать, он приготовился в ответ на резкость сказать что-нибудь резкое, но Шведов произнёс примиряющее: - Если с вами пойдём в одной упряжке, у нас не будет, - он споткнулся, подумал немного, поправился, - у нас не должно быть разногласий ни в одном из вопросов, Владимир Николаевич!
- Я этого тоже хочу.
Что-то не складывался у них разговор. Таганцев не мог даже точно определить, в чём дело - то ли сбивала шведовская обособленность, его колючесть и высокомерие, то ли он сам не мог до конца довериться гостю, срабатывали внутренние тормоза.
Но останавливаться на полпути было нельзя.
- Простите, Владимир Николаевич, за незнание и серость, но что за должность большевики определили вам в Сапропелевом кабинете? Он за Академией наук числится?
- Совершенно верно. Должность звучная - учёный секретарь.
- Действительно пышно звучит. Люди, которые придумывают подобные титулы для разных мелких контор, относятся к двум противоположным категориям: либо они очень сильные, либо очень слабые.
- Большевиков слабыми назвать нельзя.
- Но и сильными тоже.
- Лучше преувеличивать мощь врага, чем преуменьшать, в результате неожиданностей меньше бывает, - в голосе Таганцева появились упрямые нотки.
Шведов склонил голову набок, в маленьких глубоких глазах его возникло жёсткое выражение. Этот человек не любил, когда с ним спорили, и Таганцев, опережая его, произнёс громко, тоном, не терпящим возражений:
- "Сапропель" - плохой пароль. Только для провала. Начало ниточки, за которую можно сдёрнуть с крыши ласточкино гнездо.
- Ласточки вьют гнёзда не над крышами, а под крышами.
- От "над" до "под" вообще-то большое расстояние, но в данном случае разница столь невелика, что её надо в лупу рассматривать.
- Странно, - неожиданно задумчиво произнёс Шведов, - мы с вами встретились, чтобы стать друзьями и единомышленниками, а разговариваем… - он махнул рукой. - И говорим-то ни о чём!
- Вы правы, - Таганцев понизил голос, - но лучше уж сразу обозначить все ориентиры, чем заниматься этим потом. Так в стрельбе можно промахнуться. - Помолчав немного и словно бы вспомнив о чём-то, досадливо поджал губы, на лицо его наползли морщины, он постарел. Надоели уколы, пикировка, расспрашивание, ирония над должностью "учёный секретарь", а он действительно учёный секретарь, и действительно учёный, самый настоящий. Не ровен час наступит пора, когда он будет избран президентом Академии наук. Он поставил чайник на "буржуйку". Брикеты ила в печушке разгорелись, пламя подало голос - пройдёт несколько минут, и "буржуйка" раскалится. Произнёс примирительно:
- Не будем об этом, не будем. Вы хорошо знакомы с Юлием Петровичем Германом?
- Да.
- Значит, нет необходимости характеризовать вам штабс-капитана?
- Бывшего штабс-капитана.
- Придёт время - всё вернётся на круги своя, - Таганцев подкинул в печушку ещё пару брикетов сухого ила. - И вы, конечно, знакомы с событиями, происшедшими с "Национальным центром"?
- Печальные события. Знаком и с ними.
- Меня тоже пытались под них подписать, но слава Богу, нашлись хорошие люди. Заступились. Но всё равно я предпочёл на время исчезнуть. Жил в Москве, менял квартиры, чувствовал кожей чекистов, да не дано им было… Если бы не заручительство Горького - обязательно бы взяли.
- Горького? - Шведов удивлённо приподнял брови, и Таганцев увидел, какого цвета у него глаза - тёмного, осеннего, когда идёт дождь и кругом хмарь, нет силы, чтобы разогнать темень облаков и неба, - ни ветер этого не может сделать, ни люди, - а в глуби зрачков колебалось, помигивало маленькое неяркое пламя. Увидев это пламя, Таганцев подумал: злое оно, может больно обжечь. - На что вам сдался большевистский писатель?