Майор почувствовал, как по спине побежал холодок. Он довольно спокойно пережил тридцать седьмой год (их управления беды почти не коснулись). Так что же теперь-то, когда у всех один враг - гитлеровский фашизм? Да он скорее даст разрезать себя на части, чем предаст! Впрочем, если бы в нём видели предателя, он наверняка уже не сидел бы в своём кабинете. Выходит, где-то "наследил". Но где, когда?
Игнатов искал прорехи в подготовке операции и не мог ни на чём остановиться. Вот разве что радистка…
Из центра сообщили, что Таня только что прибыла в город под видом беженки, устроилась у какой-то старухи. Им необходимо срочно увидеться и разместить Таню с рацией в надёжном месте, куда Морозов мог бы заходить под видом родственника, например, дяди. Сам Игнатов должен держать связь с Таней через Морозова, а явиться к ней может только в особо экстренном случае. Сообщили её адрес и пароль.
В тот же день Игнатов через Колю Чернова известил Морозова о предстоящей встрече, а вечером и сам отправился на улицу Заречную. Было ещё достаточно светло, хотя солнце уже висело над самыми крышами одноэтажных домиков, тянувшихся неровной цепочкой к реке с немного странным названием Подкумок. В этой глухой части города всегда мало людей, и сейчас не было никого видно, кроме двух ребятишек, которые, бегая друг за другом, вскоре забежали в какой-то двор.
Игнатов увидел дом под номером 27, стал на противоположной стороне за деревом. Сейчас Морозов и Таня выйдут из ворот. Таня пойдёт провожать "дядю" до угла и вернётся. Поворот в проулок всего через три дома. За это время Игнатов успеет пересечь улицу и поравняться с Таней. Он пройдёт мимо, вытирая платком пот с правого виска - это условный знак. Им достаточно мимоходом взглянуть друг на друга, чтобы запомнить лица. На всякий случай.
Морозов вышел первым. В руке у него был потрёпанный чемоданчик. "Рация", - догадался Игнатов. Всё как договорились. Завтра Морозов доставит её на конспиративную квартиру, куда переедет и Таня. Морозов в своём амплуа. Из-под ворота плохо застёгнутой рубашки выглядывала полинявшая тельняшка. Примятые мешковатые брюки дополняли костюм "мастерового" человека, который в мастерской около рынка будет чинить обувь населению и чистить сапоги представителям "нового порядка". "Хорошо", - мысленно одобрил Игнатов. И Таня ему под стать. Невысокая, простенькая девушка с окраины или из села. Короткая стрижка прихвачена полукруглой гребёнкой. Ситцевое платьице, старенькие босоножки. В общем, как и полагалось, вполне неприметные люди.
Игнатов стоял всего две или полторы минуты, делая вид, что ищет что-то в кармане. Наконец, вытащив платок, медленно двинулся навстречу Тане, вытирая на ходу вспотевшее лицо. Таня махнула на прощание Морозову и повернула назад. Игнатов понял, что она его заметила.
То, что произошло в следующие секунды, Валентин пытался восстановить наиболее отчётливо и подробно, но всякий раз выходило одно и то же. Из проулка стремительно выскочил мотоциклист в защитных тёмных очках и чёрном кожаном шлеме, сходу налетел на Таню, с силой отбросив её на булыжную мостовую, и так же стремительно помчался по улице, свернув в следующий переулок.
Обыкновенный несчастный случай. Догонять мотоциклиста было бессмысленно. Игнатов успел только заметить, что номерной знак на мотоцикле сильно запылён, поэтому прочесть его невозможно. К Тане уже подбежали женщины, выскочившие из соседних домов. Игнатов приостановился, будто случайный прохожий. Таня лежала без сознания, лужица крови около разбитой головы быстро увеличивалась. Кто-то из женщин побежал вызвать "скорую". Он потом лично проследил за тем, чтобы Таню на следующий же день отправили из больницы в Москву на санитарном самолёте. И вот теперь думал: был ли это обыкновенный несчастный случай? А что, если кто-то опознал радистку и связал его имя с ней в тот короткий миг, когда он подошёл к окровавленной девушке на улице?
Без радистки связь можно осуществлять, только посылая людей через линию фронта. Путь слишком опасный и долгий, хотя и он не исключался. Связных предполагалось использовать, но для других целей. Для постоянных контактов с разведгруппой, а через неё - с центром нужна была радистка. Прошло два дня, как Таню отправили в столицу, а центр ничего не сообщал о замене. Между тем, гитлеровцы уже подошли к Сальску. Надо было спасать хорошо продуманную операцию, срочно самим искать радистку, и майор предложил свой вариант.
Валентин как-то видел эту девушку. Он стоял у входа в помещение радиокурсов ДОСААФ, разговаривая с давним знакомым - Алексеем Матвеевым, руководителем этих самых курсов. До занятий оставалось минут пять, и слушатели, поспешно здороваясь с Матвеевым, проходили в помещение. Никто из них не привлёк внимания Игнатова. И вдруг прошла тоненькая миловидная блондинка, очень похожая на девушку с праздничной открытки. Во всём её облике было что-то утончённое, и она никак не вписывалась в отряд будущих радистов, которые мечтали о фронте.
- К вам и такие ходят? - удивлённо спросил Валентин у Матвеева.
- А что? - ответил тот. - Одна из лучших учениц. Очень способная. Учительница из первой школы.
- Не слишком ли интеллигентная для такой работы?
- Ну ты даёшь!
- Но ты же знаешь: там характер нужен, выдержка.
- А вот это у неё есть! Ты не смотри, что она с виду слабая. Очень работоспособная, добросовестная. Если что-то сразу не даётся, будет отрабатывать до тех пор, пока не научится выполнять лучше всех. И, знаешь, без лишних разговоров, тихонько так. Сидит и отрабатывает. А потом - язык! Это же для фронта находка. Она из австрийских переселенцев, Вагнер её фамилия. Анна Вагнер. На немецком говорит как на родном.
- Вот как, - сказал Игнатов, - тогда она нужнее как переводчица.
- Ну не прогоню же я её! - возразил Матвеев. - Пусть учится.
На том и кончился их разговор. Когда Таню пришлось отправить в Москву, Игнатов вспомнил об Анне Вагнер. Навёл справки в школе (якобы военкомат интересуется) - характеристику получил отличную. Предложил Панову новую кандидатуру радистки, разработал план её ввода в операцию. Оставалось получить согласие девушки.
Долго думал, как с ней встретиться, не навлекая возможных подозрений и до поры, до времени не открываясь ей полностью - всё-таки посторонний человек, а это риск. Пригласить к себе в кабинет нельзя, пойти к ней домой - тоже, у неё, оказывается, есть отец. Что-то в случае с мотоциклистом беспокоило его, и он решил проявить предельную осторожность.
Вечером Игнатов подошел к школе ДОСААФ, ожидая, когда Анна выйдет с занятий. Но, как нарочно, на этот раз она вышла не одна, а вместе с какой-то девушкой. Скользнула по лицу Игнатова спокойным, но чуть заинтересованным взглядом, и Валентин по глазам её понял: запомнила его, когда он стоял с Матвеевым. Валентин улыбнулся ей и подумал: "Что ж, здесь и нужен человек с цепкой памятью". Но подойти было нельзя, и он немного спустя пошёл следом по другой стороне улицы.
Около булочной девушки расстались, Анна вошла в магазин. Игнатов быстро пересёк улицу и, увидев Анну, тотчас оказался у входа, будто намереваясь войти в магазин. Она не скрыла удивления, столкнувшись с ним в двери, а он быстро прошептал:
- Жду вас завтра на старом кладбище ровно в полдень. Очень нужно!
Игнатов вошёл в магазин. Расплачиваясь за хлеб, видел, как Анна торопливо, не оглядываясь, шла к дому. Он был почти уверен, что она не испугается, придёт.
Анна весь вечер вспоминала нежданную встречу и думала о том, что сказал этот странный человек. Она не испугалась: мужчина с виду интеллигентный, привлекательный и постарше её, пожалуй, лет на пятнадцать или около того. К тому же, знаком с Матвеевым - она сама видела, что они разговаривали как старые друзья. Вряд ли он задумал что-нибудь плохое по отношению к ней. Скорее всего, она действительно очень нужна. Не ему лично, а для какого-то тайного дела - ведь того и гляди враг нагрянет. Но почему такая секретность, такая осторожность? А впрочем, и тут удивляться нечему: фронт совсем близко, возможно, формируется подполье. Значит, не нужно задавать глупых вопросов, а просто пойти на старое кладбище. Это не опасно. Там уже несколько лет не хоронят. Его и расположенную поблизости небольшую церковь посещают туристы. Господи, какие же сейчас туристы? Их, конечно, нет, но всё равно днём там всегда тихо, спокойно и красиво, как в парке. Она-то знает, потому что ходит на могилу матери.
Мать свою Анна помнила плохо - она умерла, когда девочке не было и шести лет. Видно, с тех пор отец и остался на всю жизнь неразговорчивым. Мачеху в дом не привёл, сам воспитал дочь, дал ей возможность окончить институт, подрабатывая где только можно к своему заработку истопника. Например, топил каминные печи на вилле у профессора с октября по май. А летом не гнушался подёнщины: кому что починить, поправить. Благо, руки умелые. Он считал, что дочь должна была учиться в институте, чтобы потом могла работать в школе. Ему очень хотелось, чтобы Аня стала учительницей немецкого языка, - видно, сказывался голос австрийских предков. Правда, австрийцами-то были его дед и бабка, а сын их, путешествуя по Кавказу, женился на русской, поселился в этом городе, купил дом из трёх комнат. Только дом да фамилия и перешли по наследству к Питеру Вагнеру, когда отец его внезапно скончался, а мать уехала в Сибирь с каким-то инженером и пропала.
Питер, или Пётр Федорович, как его звали соседи и сослуживцы, был тихого нрава, болезненный, ни во что не вмешивался, поэтому, несмотря на все сложности классовых и социальных отношений во время революции и гражданской войны, уцелел вместе со своим домом. Потом женился. Потеряв жену, посвятил жизнь дочери.