Когда я входил в свой дом, на улице уже зажглись фонари. Сестра прыгала на диване в гостиной. Мать, еще в лабораторном халате, что-то готовила в кухне. Мрачные мысли размылись и отошли на задний план.
- Эй там, в гостиной, нельзя ли уменьшить громкость? - крикнула мама сестре.
- Переключатель сломался, - шутливо отозвалась сестра.
Я вошел в кухню.
- А, это ты! А я уже стала волноваться. Почти пять, ты знаешь? - сказала мама, целуя меня в обе щеки. - Где ты пропадал?
Я ответил, что был у Нетти.
- Я вижу, вы крепко подружились.
- Нет, просто обсуждали наши дела в литературно-кинематографической группе, - возразил я упавшим голосом, защищаясь.
- Ладно, ладно, - ретировалась мама.
Я открыл холодильник, вытащил оттуда морковку и спросил маму, можно ли сказать, что она сделала выводы?
- Ты имеешь в виду мои слова о том, что вы подружились? - спросила она.
Я подтвердил, что именно это и имел в виду.
- Нет, это не называется "делать выводы". Это просто означает… поддразнивать.
Ох! Моя мама, кажется, пытается сострить. Я спросил ее, было ли то, что она сказала, остроумным.
- Нет, просто уклончивым, - парировала она, подмигивая мне.
Я терпеть не мог, когда она говорит и делает что-нибудь подобное. Я спросил, что значит "уклончивый", - она засмеялась и сказала:
- Пойди посмотри в словаре.
Я пошел в гостиную, где меня уже ждала сестра со словарем.
- Не подслушивай, - сказал я ей, открывая словарь и ища нужное слово. Когда я нашел его, то засмеялся. Как это я сразу не понял! Мать вошла в комнату и тоже засмеялась. Сестра присоединилась к общему веселью. Несколько секунд мы все вместе хохотали.
3.26
- Расскажите нам о доме, в котором вы жили.
- Наш дом был расположен в квартале странной формы - все стороны этого квартала были разной длины. Длина нашей стороны, ограниченной Тридцать третьей авеню, была наименьшей - три дома, наш посередине. К западу от нашего участка располагался огромный голландский особняк колониальной постройки с бело-зелеными ставнями - в нем жили Биллингтоны. Они вели какие-то дела по части пиломатериалов. К востоку стоял другой громадный дом - в тюдоровском стиле, черный с белым. Помню, над его дверью висела табличка, на которой золотом была выведена каллиграфическая надпись: "Левеллин", хотя фамилия живших в доме была О’Фаррелл. Эти люди были очень старыми; думаю, они там жили со времен Конфедерации. Но не важно. Наш дом был намного меньше других. У меня не было ни малейшего представления о том, в каком стиле он был построен, имел ли этот стиль собственное название, как у других домов. Я вовсе об этом не думал до тех пор, пока миссис Смарт не рассказала мне о стилях двух соседних домов. После этого я просмотрел в библиотеке кое-какие книги по архитектуре, но ничего похожего на наш дом не нашел. Это был просто белый оштукатуренный дом с красными ступенями крыльца. Вокруг него росло много кедров. Думаю, он был построен во время Великой депрессии.
- А ваша мать?
- Она выросла в Керрисдейле, торговом районе сразу к востоку от Шогнесси. Керрисдейл был исходно задуман как место, где могли жить представители разных классов. Это было тем, о чем нам как-то рассказала мисс Синглтон, когда Марги спросила ее, что такое утопия. В Керрисдейл жители Шогнесси ездили за покупками - Шогнесси был местом только для жилья, если вы понимаете, что я имею в виду. Но не важно. Моя мать была среднего роста. Она красила волосы прядями - частично в голубой цвет. Глаза у нее были зеленые, как и у меня. Когда я появлялся в Керрисдейле, кто-нибудь обязательно останавливал меня и спрашивал, не сын ли я такой-то. Они всегда улыбались, когда я отвечал положительно. Я воспринимал это как знак симпатии, которую они испытывали к моей матери, но позже понял, что большинство из них просто были счастливы, если в чем-то оказывались правы. Думаю, моя мать в молодости пользовалась репутацией "плохой девочки". И все потому, что ее отец умер, когда ей было всего десять лет. В тех местах бытовало мнение, что в доме, где нет мужчины, ничего хорошего происходить не может. Думаю, моя мать всю жизнь боролась с этим мнением. Она не хотела, чтобы люди, руководствуясь такой логикой, плохо думали о нас. Наверное, в этом крылась причина строгого соблюдения ею всевозможных условностей. Она была хорошей мамой.
3.27
На следующий день было наше последнее занятие в литературной кинематографической группе перед рождественскими каникулами. Утром в школе было торжественное собрание, на котором присутствовали все учащиеся, и все уроки были укорочены. В результате от занятия осталось всего несколько минут - как раз столько, чтобы исполнительный продюсер успела сказать нам, что мы были отличными учениками в течение всей четверти, что мы хорошо поработали и что она гордится каждым из нас. К нашему вящему удовольствию, она сообщила, что все наши пленки посланы в кодаковскую лабораторию и мы получим их проявленными в начале февраля.
Перед тем как отпустить нас, ИП спросила, есть ли у кого-нибудь вопросы.
- Придете ли вы к нам опять в январе? - поинтересовалась Марги Скотт.
Мисс Синглтон была, видимо, немало удивлена таким вопросом.
- Да, насколько мне известно, Марги, - ответила она. - Если, конечно, у вас нет на этот счет других сведений.
Марги пожала плечами. Тишина. Жужжание ламп дневного света. В воздухе повисло напряжение, совсем как при обсуждении фильма Алистера Ченя. Мы как будто окаменели и смотрели на самих себя, окаменевших. Четверть заканчивалась не на самой веселой ноте.
- Что же, - сказала после паузы ИП, хлопнув в ладоши, - ладно, приятных каникул!
Мы бросились к своим курткам и пальто, а она тем временем напомнила нам, что Рождество - время раздачи подарков и что лучше больше дарить, чем получать. Потом мисс Синглтон еще раз пожелала всем нам счастливого Рождества и сказала, что прощает всем все их проступки - за исключением меня и Нетти.
Мы с Нетти посмотрели друг на друга. Мы были по уши в дерьме и знали это. Понятное дело, это связано с кусками пленок, которые мы без разрешения смотрели.
Мне казалось, что прошли века, пока класс наконец опустел. Марги Скотт, никогда не упускавшая возможности помучить ближнего, особенно долго заматывала вокруг шеи и поправляла свой клетчатый шарф из шотландки, пока наконец исполнительный продюсер не выпроводила ее за дверь. Теперь пришло время мисс Синглтон мучить нас. Выдержав долгую паузу - из тех, что всегда сопутствуют всякому дерьмовому положению, - она сказала:
- Вчера, собирая пленки, на которых вы учились монтировать фильмы, я обнаружила, что примерно треть из них исчезла, - исполнительный продюсер стала стирать с доски - длинными вертикальными движениями - огромную пурпурную надпись "Счастливых каникул", которую она сделала перед уроком, и продолжила: - Не знаете ли, случайно, куда они делись?
Нетти была в шоке. Очевидно, она никогда раньше не попадала в столь затруднительное положение. Это было для нее совершенной неожиданностью. Но и я испытывал шок - не потому, что никогда не был в подобном дерьме раньше, а потому, что рядом была Нетти. Исполнительный продюсер принялась стирать мел горизонтальными движениями. Я бессмысленно глазел на образующуюся сетку, лихорадочно пытаясь придумать что-нибудь, что спасло хотя бы Нетти. Нетти прочистила горло - видимо, она была занята тем же, что и я. Исполнительный продюсер вымыла тряпку и продолжила мыть доску - на этот раз круговыми движениями.
- Ну? - произнесла она, выводя тряпкой странные узоры.
- Я взял их, - солгал я.
- Теперь - сказала исполнительный продюсер, поворачиваясь к нам, - зачем вы это сделали?
- Я хотел поработать с ними дома, - вновь солгал я.
- Не вы ли пару дней назад жаловались, что вам до смерти надоела работа с пленками, и говорили, что уже всему научились? - усмехнулась ИП.
- Да, - ответил я. - Но я думаю, я тогда солгал.
Исполнительный продюсер бросила на меня быстрый взгляд, сложила тряпку и положила ее на полочку доски. Затем она сказала, что Нетти может идти.
- Не знаю, за что вас наказывать: за ложь или за воровство, - произнесла мисс Синглтон, подходя к своему столу и принимаясь просматривать содержимое папки.
Долю секунды я размышлял, что было бы хуже, - все еще напутанный перспективой как того, так и другого.
- Может быть, и за то, и за другое вместе?
Я понял, что этот вариант хуже всего.
- Каково наказание за ложь? - поинтересовался я только для того, чтобы ускорить дело.
- Оно в два раза больше, чем наказание за воровство, - ответила исполнительный продюсер, закрывая папку и скользящим движением опуская ее в свою сумку.
- Ну тогда, - сказал я, - я бы предпочел наказание за воровство.
- Но вы ничего не украли, - возразила мисс Синглтон. - Пленки украла Нетти.
Я подумал, вышла ли уже Нетти на улицу из школы или еще нет.
- Я знаю, что пленки украла Нетти, - продолжала исполнительный продюсер, - потому что видела, как она тайком засовывала их в карман пальто. Подозреваю, что вы были соучастником, потому что сразу после этого она что-то прошептала вам на ухо, - она заложила руки за голову и откинулась назад. - И из черноты под ее ногтями я делаю вывод, что она просматривала эти пленки.
Я был напуган. Беги, Нетти, беги!
- А что касается вас - подозреваю, что вы тоже принимали участие в просмотре, - закончила исполнительный продюсер, и ее голос дрогнул.