6 – Майк Райко
Во вторник у всех трещала голова от перно. Барбара в девять утра убежала на занятия, а мы с Джейни проспали до одиннадцати. Нас разбудил Фил, он спал на диване. За окном стояла влажная духота.
Джейни пошла на кухню и подогрела суп. Фил достал из своего мешка новую пару брюк и рубашку хаки и стал одеваться. На мне была точно такая же одежда, только заношенная и грязная.
– Ну и бардак, – покачал я головой, оглядев комнату. – Чем это мы тут занимались ночью?
– А где кошка? – спросил Фил.
Мы стали искать ее и нашли в открытом ящике комода.
Покончив с супом, я сказал Джейни:
– Вернемся к вечеру.
– Хорошо бы, – буркнула она и залезла обратно в постель.
Мы с Филом отправились в Юнион-Холл, где размещался профсоюз моряков. Он находится на Семнадцатой западной в десяти минутах ходьбы от Вашингтон-сквер. На углу Четырнадцатой и Седьмой авеню я купил "Пикчерс магазин", и мы постояли, рассматривая карту военных действий во Франции.
– Они расширят Шербурский плацдарм, а потом пойдут на Париж, – показал Фил. – Кан и Сен-Ло вот-вот падут.
– Будем надеяться.
Мы поспешили дальше, чувствуя приятное возбуждение, потому что должны были оказаться совсем рядом с фронтом. На Семнадцатой улице возле здания профсоюза толпились люди, шумно разговаривали, ели мороженое, купленное у лоточника.
– Сперва давай промочим горло, – предложил я.
Мы перешли на другую сторону и взяли по пиву в "Якоре". Пиво оказалось хорошее и холодное.
– Гляди, это все моряки, – показал я в окно. – Самая буйная компания на свете, во всяком случае, так было раньше, когда я в сорок втором ушел в свой первый рейс. Морские волки, все как один, особенно на бостонских линиях.
В толпе выделялся один с большой рыжей бородой и глазами, как у Иисуса, больше похожий на богемного типа из Гринвич-Виллидж, чем на моряка. Фил смотрел на него как зачарованный. "Совсем как художник, – сказал он и нетерпеливо повернулся ко мне. – Допивай скорее, пошли записываться".
Стены в вестибюле Юнион-Холла расписаны фресками. На одной картине моряк-негр спасает товарища по плаванию – мощная шоколадная рука обвилась вокруг бледного испуганного лица. Рядом книжный прилавок, где продают "На пути к славе" Вуди Гатри, "Грядет новый мир" Роя Оттли и разные левацкие памфлеты, а также "Дэйли уоркер", "Пикчерс магазин" и профсоюзный еженедельник "Лоцман".
Мы показали вахтеру свои профсоюзные билеты и вошли в переполненный людьми зал, где стояли ряды стульев, а в дальнем конце виднелись столы для пинг-понга и журнальные стойки.
Всю переднюю стену занимал огромный щит, на котором пестрели буквы и цифры: названия судовых компаний и кораблей, место и время стоянки, число вакансий и прочая информация. Толпа моряков, одетых по большей части в гражданское, представляла собой настоящий калейдоскоп рас и национальностей, от оливковых черноволосых пуэрториканцев до белокурых норвежцев из Миннесоты.
На другом конце зала, рядом с журнальными стойками, стоял стол, над которым было написано "Конгресс производственных профсоюзов – Комитет политических действий". Мы подошли и стали разглядывать разложенные там памфлеты и листовки.
Девушка, сидевшая по ту сторону стола, предложила подписать петицию, что-то насчет борьбы в сенате за новый закон, и мы с Филом подписались – как Артюр Рембо и Поль Верлен. Потом протолкнулись поближе к щиту объявлений и начали его изучать. Конвоев в последнее время не приходило, и вакансий оказалось немного, но мы все равно встали в очередь к окошку, чтобы зарегистрироваться.
Меня сразу завернули – пришлось сначала побегать по кабинетам из-за большой задолженности по членским взносам и просроченного на пару месяцев отпуска на берегу. Профсоюзный чиновник, развалившийся за столом не снимая шляпы, прочитал мне целую лекцию, мол, какого черта я себе позволяю. Я понуро кивал, глядя в пол, и в конце концов он смилостивился и позволил зарегистрироваться в категории должников. Это означало, что попасть вместе на один корабль будет проблематично.
У Фила все прошло без сучка без задоринки. Я попросил его подождать минутку и подошел к окошку горящих вакансий, которые только и доступны для нарушителей регламента военного времени вроде меня. Там предлагают работу, от которой другие отказались, к примеру, гонять угольные баржи в Норфолк или возить руду вверх по Великим Озерам.
Я спросил, нет ли вакансий на рейсах через океан, но диспетчер лишь покачал головой. Вернувшись к Филу, я сел рядом и стал читать газету. Мне хотелось еще подумать, прежде чем говорить ему о новых проблемах.
Главный диспетчер тем временем объявлял через громкоговоритель о вакансиях. Он говорил с приятным тринидадским акцентом, просто заслушаешься. Например: "Барбер-лайн, судно класса "либерти" на восьмой линии. Требуются два матроса первого класса, два второго класса, один кочегар, три моториста второго класса, двое в столовую. Корабль уходит очень далеко и надолго, в холодные края, не забудьте теплые кальсоны". Или так: "Имеется вакансия помощника повара на грузовом судне старого типа. Уроженцы Чили имеют шанс попасть домой". Или же: "Сторонний заказ, судно ждет в Норфолке, нужны три моториста первого класса, проезд до Норфолка за счет компании, контракт с сегодняшнего дня. Не упустите шанс прокатиться в спальном вагоне!"
Наконец, диспетчер объявил о наборе полной команды. Фил достал свою регистрационную карточку и обернулся ко мне: "Пошли!" Я еще не сказал ему, что моя карточка не годится.
– Судно отправляется за океан, – сообщил диспетчер.
У Фила загорелись глаза.
– Слышал? – воскликнул он. – Прямо во Францию!
– Знаю, – вздохнул я, – но мне придется ждать горящей вакансии. Если хочешь вместе, тебе в то же окошко.
– Это все усложняет, – погрустнел он. Я пожал плечами.
– Можно попробовать подчистить категорию на моей карточке, или пойти завтра еще поругаться, чтобы дали новую. Надо подумать.
Фил расстроился.
– А заплатить взносы ты не можешь?
– За пять месяцев? – хмыкнул я. – У меня в карманах пусто, ты же знаешь… Да ты не волнуйся, поплывем вместе, предоставь это мне.
– До Аллена успеют дойти слухи, – мрачно произнес он, – и еще неизвестно, получится ли у нас.
– Брось, не переживай, – отмахнулся я. – До конца недели будем на борту. Я уже пять раз плавал, что-нибудь придумаю.
Я вышел в туалет и там встретил старого корабельного знакомого.
– Привет, Чико! – обратился я к нему. Это был коротышка-пуэрториканец, мойщик посуды. – Помнишь, как мы вместе ходили в Ливерпуль на "Джордже Вимсе"?
Чико вежливо улыбнулся. Он столько раз плавал, что едва ли мог отличить одно плавание от другого, если вообще что-нибудь помнил.
– Ну что ж, пока, Чико! – сказал я, застегивая ширинку.
– Пока! – ответил он.
Я вернулся в зал, время близилось к закрытию. Фил так и сидел на своем стуле. Ко мне подошел какой-то моряк и попросил:
– Слушай, друг, дай десять центов!
Я молча достал монетку. Он обходил зал и у всех стрелял монетки. Таких много было в сорок втором на Бостонских линиях. Что ж, пускай выпьет человек, если приспичило. Большинство его товарищей налетели на торпеды и утонули, когда война на суше еще не начиналась.
В зале преобладали моряки нового поколения. Многие носили униформу с золотыми галунами, купленную в армейских магазинах. Такие обычно не пьют и проводят все время в клубах "для своих" с девушками из общества и актрисами. Встречались в толпе и потрепанные личности с явно небезупречной репутацией, возможно, искавшие в торговом флоте убежища от многочисленных проблем. Была там и неизбежная кучка зеленых юнцов, которые собираются со всех концов страны, мечтая о море, – но чаще спят в вагонах подземки, раскрыв рты и вытянув ноги поперек прохода.
Толпа понемногу рассасывалась, уборщик-швед уже шуровал по полу шваброй. Диспетчер ушел домой, ушла и девушка с наушниками, которая обслуживала щит объявлений. Наверное, даже председатель профсоюза Джо Курран, и тот убрался. За окнами стояли душные сумерки. Мы с Филом сидели в пустом ряду и докуривали последнюю сигарету.
– Если поплывем во Францию, – вдруг сказал он, – давай сбежим с корабля и пойдем пешком в Париж. Хочу жить в Латинском квартале.
– А про войну ты забыл?
– Она тогда уже закончится. Я задумчиво усмехнулся.
– Вряд ли я решусь на такое в трезвом виде.
– Напьемся в порту и двинем в Париж прямо среди ночи.
– А военная полиция, французские власти?
– Да что сейчас думать, – отмахнулся Фил, – будем решать проблемы по мере поступления.
– Ну, пьяный я на все способен.
Мы посидели еще, обдумывая новый план, и чем больше я думал, тем больше он мне нравился, хотя в самой глубине души я понимал, что план не сработает, и нас арестуют.
Фил молчал, погруженный в размышления.