– Ну что тут скажешь? – Он пожал плечами. – Никто ведь не уймется. Я нормальный. Мне нравятся девушки. Но что я делаю, это только мое дело…
(Вскоре после того телефонного разговора в Сан-Вэлли я узнал, что, когда я позвонил, его действительно "развлекали", и я так и не понял, что там происходило, если он три четверти часа провисел на телефоне. Бедная девушка.)
Я постарался быть со Стэннером откровенным. Еще в начале моего знакомства с Килли он в одном разговоре сказал:
– Послушайте, я помогу вам чем смогу и думаю, я в состоянии оказать вам ту помощь, которая необходима. Разумеется, я ожидаю, что в фотоматериалах к статье будет фигурировать "Хид Ски", это ведь моя работа…
– Плевать на лыжи, – ответил я. – По мне, пусть хоть в железных тазах катается, я хочу лишь поговорить с ним по-человечески и узнать, что он думает о том или об этом.
Стэннер вовсе не это хотел услышать, но из положения вышел ловко.
– Ладно, – сказал он после короткой паузы. – Думаю, мы друг друга поняли. Вам нужны входные данные и не самые заезженные, так?
– Входные данные? – переспросил я. Он не в первый раз употребил этот термин, и я решил, что лучше бы его прояснить.
– Вы знаете, о чем я,- отрезал он. – И я постараюсь для вас договориться.
Я начал строить планы, как поеду в Сан-Вэлли, но их нарушил Стэннер, внезапно предложив устроить, чтобы не редактор Ski Magazine’s, а я летел с Ж.-К. на восточное побережье.
– У вас будет с ним целый день, – сказал Стэннер, – и если решите приехать на следующей неделе в Бостон, приберегу для вас место в автобусе компании, который пойдет в Уотервиль-Вэлли в Нью-Гэмпшире. Жан-Клод тоже едет. Если хотите, можете разговаривать с ним всю дорогу. Она займет около двух часов. Черт, может, вам это больше подойдет, чем надрываться; чтобы успеть на полет с ним через всю страну.
– Нет, – возразил я. – Я сделаю и то и другое: сначала перелет, потом поездка в автобусе, это даст мне все входные данные, какие нужно.
Он вздохнул.
* * *
Килли я нашел в кафе при аэропорте Солт-Лейк: глаза красные, издерган, на столике "кола" и сэндвич с ветчиной. С ним сидел тип из "Юнайтед Эйрлайнс". Официантка остановилась попросить автограф. Люди, понятия не имевшие, кто он, задерживались кивнуть и поглазеть на "знаменитость". Местная телестанция прислала бригаду с камерой, из-за чего вокруг выхода на наш рейс собралась толпа.
– Откуда они узнали, что я тут? – сердито пробормотал Килли, когда мы спешно шли по коридору к толпе.
– Да брось, – я улыбнулся, – ты сам, черт побери, знаешь, кто им позвонил. Надо ли и дальше играть в эту игру?
Он слабо улыбнулся, потом подобрался как ветеран.
– Иди вперед. Займи нам места в самолете, пока я поговорю с телевизионщиками.
Что он и сделал, а я поднялся на борт и тут же вляпался в игру в "музыкальные стулья" с супружеской парой, которую как раз пересаживали в туристический класс, чтобы мы с Жан-Клодом могли занять их места в первом.
– Я для вас их заблокировал, – сообщил мне тип в синей форме.
Неряшливая коротышка-стюардесса снова и снова говорила жертвам, как ей жаль, а мужик орал в проходе. Скорчившись в кресле, я смотрел прямо перед собой, желая ему всего доброго. Появился Килли и, не обращая внимания на суматоху, с усталым стоном обмяк в кресле. У него не {дело ни тени сомнения, что место приберегли для Жан-Клода Килли. Мужик в проходе как будто понял, что его протест обречен: его места захватили высшие силы, уж никак ему не подвластные.
– Сволочи! – орал он, грозя кулаком экипажу, подталкивающему его к туристическому отсеку.
Я надеялся, что он вмажет кому-нибудь или откажется лететь, но он сдался, позволив вытолкать себя как шумного попрошайку.
– Из-за чего сыр-бор? – спросил меня Килли. Я рассказал.
– Мерзкая сцена, да?
Потом он достал из портфеля журнал о гоночных машинах и углубился в него. Я подумал было: не сходить ли назад и не посоветовать ли мужику потребовать возвращения полной стоимости билета, что он даже провернет, если будет продолжать орать, но взлет задерживали по меньшей мере на час, и я боялся покинуть место из страха, что его займет какая-нибудь запоздавшая знаменитость.
Через несколько минут возникла новая перебранка. Я попросил стюардессу принести мне выпить, а она ответила, мол, по правилам алкоголь подают, только когда самолет уже в воздухе. Полчаса спустя, все еще на взлетной полосе, я получил тот же ответ. Что-то в корпоративной манере "Юнайтед Эйрлайнс" всегда напоминает мне Калифорнийский дорожный патруль: преувеличенная вежливость людей, которые были бы до чертиков счастливы, если бы все их клиенты оказались в тюрьме – особенно вы, сэр,
Лететь на "Юнайтед" для меня – все равно что пересекать Анды в тюремном автобусе. У меня не возникает сомнений, что всех стюардесс "Юнайтед" лично утверждает своего рода Пэт Никсон. Нигде в западном мире не найдешь ничего подобного стаду самодовольных сварливец, обслуживающих "сердечные небеса "Юнайтед"". Я делаю все возможное, лишь бы не летать самолетами этой компании, зачастую с немалыми затратами и личными неудобствами. Но я редко сам себе заказываю билеты, а "Юнайтед" как будто вошла в привычку – как "желтое такси" у секретарей и пиарщиков. И, возможно, они правы.
Постоянные просьбы принести выпивку, чтобы скрасить задержку, встречали все большее сопротивление той же стюардессы, которая до того защищала мое право присвоить место в первом классе. Килли старался не обращать внимание на склоку, но наконец отвлекся от журнала, чтобы с нервозной тревогой наблюдать за происходящим. Он приподнял темные очки, чтобы вытереть глаза, исчерканные красными: сосудиками. Выглядел он много старше своих двадцати шести. Тут к нам подошел тип в синем блейзере, толкавший перед собой маленькую девочку.
– Вы, наверное, не помните меня, Жан-Клод, – запинаясь, начал он. – Мы познакомились два года назад на коктейле в Вейле.
Килли кивнул, но промолчал.
Смущенно улыбаясь, тип протянул ему конверт из-под авиабилетов.
– Вы не могли бы дать автограф для моей дочки? Она так счастлива, что очутилась на одном с вами рейсе.
Нацарапав неразборчивую закорючку на конверте, Килли пусто уставился в фотоаппарат, который нацелила на него девочка. Тип отступил, расстроенный тем, что Килли его не узнал.
– Простите за беспокойство. Но, сами понимаете, моя дочка… Поскольку нас тут задержали… Ну, спасибо большое.
Килли пожал плечами. Он ни слова не произнес, и мне было жаль отвергнутого – судя по виду, брокера.
Малютка вернулась с фотоаппаратом за вторым снимком – "на случай, если первый не получится". Щелкнула она очень быстро, а потом попросила Ж.-К. снять очки.
– Нет! – отрезал он. – У меня от света глаза болят.
В голос ему вкралась болезненная нотка дрожи, и малышка, чуточку восприимчивее отца, ушла без извинений.
Сейчас, почти год спустя, Килли выступает в очень дорогостоящей и гораздо более сложной рекламе "Юнайтед Эйрлайнс". Недавно он был в Аспене, где "тайком" снимали лыжную гонку, чтобы через несколько месяцев показать по национальному телевидению. Мне он не позвонил.
Килли отказался и от еды, и от выпивки. Он явно был на грани, и я с удовольствием обнаружил, что злость сделала его разговорчивым. К тому моменту я уже расстался с надеждой, что мы придем хоть к какому-то взаимопониманию: его привычные улыбки были заготовлены для тех, кто задавал привычные вопросы, – для идиотии болельщиков и дешевой философии: как вам Америка? (Поистине чудесная. Мне бы хотелось объехать ее всю на "камаро".) Что вы почувствовали, завоевав три золотые медали на Олимпиаде? (Поистине чудесно. Я намерен закрепить их на приборной доске моего "камаро".)
В середине полета, когда наш разговор едва тащился, я вернулся к голливудскому стилю журналистики, который Килли тут же подхватил.
– Расскажи, где, на твой взгляд, лучше всего на свете? -попросил я. – Если бы ты сейчас мог поехать куда угодно не по работе, не по контракту, а просто отдохнуть, куда бы ты поехал?
Его первый ответ был "домой", а потом пошли Париж и горстка французских курортов, пока я не переформулировал вопрос, вычеркнув Францию.
Наконец, он остановился на Гонконге.
– Почему? – спросил я.
Его лицо расплылось в широкой, озорной улыбке.
– Потому что тамошний начальник полиции мой друг, -сказал он, – и в Гонконге я могу делать все, что захочу.
Я рассмеялся, мысленным взором видя все на пленке: приключения свински богатого французского ковбоя, распоясавшегося в Гонконге при полной защите полиции. С Ж.-К. Килли в роли озорника и, может, Род Стайгер в роли дружка-копа. Определенно блокбастер…
Задним числом я понимаю, что замечание про Гонконг было самым правдивым из всего, что когда-либо сказал мне Жан-Клод. Определенно, оно было самым характерным, и вообще тот вопрос был единственным, на который он с удовольствием ответил.
К тому времени как мы приземлились в Чикаго, я решил избавить нас обоих от мук продолжать "интервью" еще и по дороге в Балтимор.
– Думаю, тут я соскочу, – сказал я, когда мы спускались по трапу.
Он кивнул, слишком усталый, чтобы расстраиваться, как вдруг перед нами возникла мощная блондинка с папкой бумаг на зажиме.
– Мистер Килли? Ж.-К. кивнул.
Девица пробормотала свою фамилию и сказала, что проводит его на балтиморский рейс.
– Как вам Сан-Вэлли? – спросила она. – Хорошо на лыжах покатались?
Килли, быстро шагая по коридору, затряс головой. Девица перешла почти на рысь.
– Ну, надеюсь, прочие развлечения пришлись вам по вкусу, – улыбнулась она.