Перелетный кабак - Честертон Гилберт Кийт

Содержание:

• Глава 1 - Проповедь о кабаках 1

• Глава 2 - Конец Масличного острова 2

• Глава 3 - Вывеска "Старого корабля" 3

• Глава 4 - Кабак обретает крылья 5

• Глава 5 - Удивление управляющего 6

• Глава 6 - Дыра в небесах 7

• Глава 7 - Общество простых душ 9

• Глава 8 - Vox Populi 10

• Глава 9 - Библейская критика и мистер Гиббс 12

• Глава 10 - Повадки Квудла 13

• Глава 11 - Вегетарианство в гостиной 15

• Глава 12 - Вегетарианство в лесу 16

• Глава 13 - Битва у туннеля 18

• Глава 14 - Существо, о котором все забывают 20

• Глава 15 - Песни автомобильного клуба 21

• Глава 16 - Семь состояний дорианова духа 23

• Глава 17 - Поэт в парламенте 25

• Глава 18 - Республика миролюбия 27

• Глава 19 - Гостеприимный капитан 29

• Глава 20 - Турок и футуристы 30

• Глава 21 - Дорога в Кругвертон 31

• Глава 22 - Снадобья мистера Крука 33

• Глава 23 - Поход на Айвивуд 35

• Глава 24 - Загадки леди Джоан 36

• Глава 25 - Сверхчеловек найден 38

Гилберт Кийт Честертон
ПЕРЕЛЕТНЫЙ КАБАК

Глава 1
Проповедь о кабаках

Море было таинственного бледно-зеленого цвета и день уже клонился к вечеру, когда молодая черноволосая женщина в мягко ниспадающем платье густого, медного оттенка рассеянно проходила по бульвару Пэбблсвика, влача за собой зонтик и глядя в морскую даль. Она смотрела туда не без причин; много женщин в мировой истории смотрели на море по тем же самым причинам и побуждениям. Но паруса нигде не было.

На берегу перед бульваром толпились люди, слушавшие обычных ораторов, подвизающихся на морских курортах, - негров и социалистов, клоунов и священников. Как обычно, там стоял человек, проделывавший какие-то фокусы с бумажными коробочками, и зеваки часами глазели на него, надеясь понять, что же он делает. Рядом с ним стоял джентльмен в цилиндре с очень большой Библией и очень маленькой женой, которая молчала, пока он, потрясая кулаками, громил сублапсариев, чье еретическое учение столь опасно для морских курортов. Он так волновался, что нелегко было уследить за смыслом его речи, но через равные промежутки выговаривал с жалобной усмешкой "наши друзья, сублапсарии".

Потом шел некий юноша, который и сам не мог бы объяснить, о чем он говорит; но публике он нравился, ибо носил на шляпе венок из моркови. Перед ним лежало больше денег, чем перед другими ораторами. Затем тут были негры.

Затем была "Защита детей" с необычайно длинной шеей, отбивавшая такт деревянным совочком. Дальше стоял разъяренный атеист с алой розеткой в петлице, указующий то и дело на человека с совочком и утверждающий, что лучшие дары природы испорчены происками инквизиции, которую представлял, по-видимому, защитник детей. Слушателей своих он тоже не щадил. "Лицемеры!" - кричал он, и они бросали ему деньги. "Дураки и трусы!" - они бросали еще.

Между атеистом и защитником находился маленький старичок в красной феске, похожий на сову, помахивающий над головой зеленым зонтом. Лицо у него было коричневое и морщинистое, как грецкий орех, нос напоминал об Иудее, черная борода - о Персии. Молодая женщина никогда его не видела и поняла, что это - новый экспонат на хорошо знакомой выставке помешанных и шарлатанов. Женщина эта была из тех, в ком чувство юмора всегда спорит со склонностью к тоске и скуке; она остановилась и оперлась на перила, чтобы послушать.

Прошло целых четыре минуты, прежде чем она стала улавливать смысл его речи. Говорил он по-английски с таким сильным акцентом, что ей вначале показалось, будто он проповедует на своем родном языке. Каждый звук в его произношении становился очень странным. Особенно забавно произносил он "у", немилосердно его растягивая, скажем - "пу-у-уть" вместо "путь". Мало-помалу она привыкла и стала понимать отдельные слова, хотя далеко не сразу догадалась, о чем идет речь. По-видимому, старичок пытался доказать, что англичане получили цивилизацию от турок или от сарацинов после их победы над крестоносцами. Кроме того, он считал, что скоро придет время, когда англичане сами в это поверят; и приводил в доказательство распространение трезвости. Слушала его только молодая женщина.

- Посмотрите, - говорил он, грозя кривым темным пальцем, - посмотрите на свои кабаки! На кабаки, о которых вы пишете в книгах! Эти кабаки построили не для крепких христианских напитков. Их построили, чтобы продавать мусульманские, трезвые напитки. Это видно из названий. У них восточные названия. Например, у вас есть знаменитый кабак, у которого останавливаются все омнибусы. Вы зовете его "Слон и Замок". Это не английское название. Это азиатское название. Вы скажете, что замки есть и в Англии, и я соглашусь с вами. Есть Виндзорский замок. Но где, - сердито закричал он, простирая зонтик к девушке в пылу ораторской победы, - где виндзорский слон? Я осмотрел весь Виндзорский парк. Там нет слонов.

Темноволосая девушка улыбнулась и подумала, что этот человек стоит прочих. Следуя странному обычаю, которым слушатели поощряют представителей вер на морских курортах, она бросила монетку на круглый медный поднос.

Увлеченный достойным и бескорыстным пылом, старик в красной феске этого не заметил и продолжал свои туманные доказательства.

- В городе есть питейное заведение, которое вы называете "Бы-ы-ык".

- Мы обычно называем его "Бык", - сказала молодая девушка очень мелодичным голосом.

- У вас есть заведение, которое вы называете "Бы-ы-ык", - свирепо повторил старичок. - Может быть, это смешно…

- Нет, что вы!.. - нежно заверила его увлеченная слушательница.

- При чем тут бы-ы-ык? - кричал оратор. - Чем связан бы-ык с веселым пиром? Кто думает о быках в садах блаженства? Разве место быку там, где прекрасные девы пляшут и разливают сверкающий шербет? У вас самих, друзья мои, - и он радостно огляделся, словно обращаясь к многолюдной толпе, - у вас самих есть поговорка "бы-ык в посудной лавке". Ничуть не разумней, ничуть не выгодней пускать быка в лавку винную. Это ясно.

Он вонзил зонтик в песок и ударил себя пальцем по руке, словно наконец-то подошел к самой сути дела.

- Это ясно как солнце в полдень, - торжественно сказал он. - Ясно как солнце, что прежде этот кабак называли "Крылатым быком" в честь и славу древнего восточного символа.

Голос его взмыл, как труба, и он распростер руки, словно листья тропической пальмы.

После такого торжества он немного обмяк и тяжело оперся на зонтик.

- Вы найдете следы азиатских слов, - продолжал он, - в названиях всех ваших заведений. Более того, вы найдете их в названиях всех предметов, которые доставляют вам радость и отдохновение. Дорогие мои друзья, даже то вещество, которое придает крепость вашим напиткам, вы называете арабским словом "алкоголь". Само собой разумеется, что частица "ал" - арабского происхождения, как в словах "Альгамбра" или "алгебра". Эта частица встречается во многих словах, связанных для вас с весельем, - таких, например, как "эль", искаженное "аль", или Альберт-холл.

И он торжественно распростер руки на восток и на запад, взывая к земле и небу. Темноволосая девушка, с улыбкой глядя вдаль, похлопала ему обтянутыми серой лайкой пальцами. Но старичок в феске не устал.

- Вы возразите мне… - начал он.

- О, нет, кет! - и отрешенно, и пылко проговорила девушка. - Я не возражаю. Я совсем не возражаю!

- Вы возразите мне, - продолжал ее наставник, - что есть кабаки, которые названы в честь символа ваших суеверий. Вы поторопитесь напомнить о "Золотом Кресте", о "Королевском Кресте" и о всех тех крестах, которых так много под Лондоном. Но вы не должны забывать, - и он ткнул в воздух зонтиком, словно собирался проткнуть девушку насквозь, - вы не должны забывать, друзья мои, сколько в Лондоне полумесяцев. Вы называете полумесяцем всякую площадь, круглую с трех сторон, прямую - с четвертой.

Повсюду звучит это слово, повсюду вы чтите священный символ пророка. Ваш город почти целиком состоит из полумесяцев, изредка прерываемых крестами, напоминающими о суеверии, которому вы ненадолго поддались.

Приближалось время чаепития, и толпа на берегу быстро редела. Запад сиял все ярче. Солнце опускалось в бледное море, сверкая сквозь воду, словно сквозь зеленое стекло. Прозрачность воды и небес дышала сияющей безнадежностью, ибо для девушки море было и романтичным, и трагическим.

Солнце медленно гасло, и вместе с ним угасал поток изумрудов; но поток человеческой глупости был неистощим.