Библиотекарь схватил свое вновь обретенное сокровище и, прижимая его к груди, понес к себе в библиотеку. Там он бережно опустил его на синее сукно стола и стал придумывать, куда бы понадежнее спрятать милую его сердцу драгоценность, перебирая в уме различные проекты, достойные ревностного хранителя. Но кто из нас может похвастаться мудростью? Недалеко простирается предвидение человека, и все предосторожности нередко оказываются тщетными. Удары судьбы неотвратимы, никому не дано избежать своей участи. Все наставления разума, все старания бессильны против рока. Горе нам! Слепая сила, управляющая светилами и атомами, из превратностей нашей жизни строит порядок вселенной. Наши бедствия находят себе место в гармонии миров. Этот день был днем переплетчика, которого круговорот времени приводил сюда дважды в год под знаком Тельца и под знаком Девы. В этот день с утра Сарьетт приготовлял книги для переплетчика; он складывал на стол новые тома, признанные достойными кожаного или картонного переплета, а также и те, одежда коих требовала починки, и тщательно составлял описок с подробнейшим их описанием. Ровно в пять часов старый Амедей - служащий от Леже-Массье, переплетчика с улицы Аббатства, - являлся в библиотеку д'Эспарвье и после двойной проверки, произведенной г-ном Сарьеттом, складывал книги, предназначенные для его хозяина, на кусок холста и, связав концы крест-накрест, вскидывал узел себе на плечо, после чего прощался с библиотекарем следующей фразой:
- Счастливо оставаться честной компании, И спускался по лестнице.
И на этот раз все произошло обычным порядком. Но Амедей, найдя на столе "Лукреция", положил его по простодушию в свою холстину и унес с другими книгами, а г-н Сарьетт этого не заметил. Библиотекарь вышел из залы Философов и Сфер, совсем забыв о книге, отсутствие которой сегодня днем доставило ему столько тревожных минут. Строгие судьи, пожалуй, поставят ему это в упрек как непростительную забывчивость. Но не лучше ли сказать, что таково было веление свыше, ибо это ничтожное обстоятельство, которое привело к невероятным последствиям, было вызвано, с человеческой точки зрения, так называемым случаем, а в действительности естественным ходом вещей. Г-н Сарьетт отправился обедать к "Четырем епископам" и прочел там газету "Ла Круа". На душе у него было спокойно и безмятежно. Только на следующее утро, войдя в залу Философов и Сфер, он вспомнил о "Лукреции" и, не обнаружив его на столе, бросился искать повсюду, но нигде не мог найти. Ему не пришло в голову, что книгу мог нечаянно захватить Амедей. Первой его мыслью было, что библиотеку опять посетил незримый гость, и его охватило страшное смятение.
В это время на площадке лестницы раздался какой-то шум, и несчастный библиотекарь, открыв дверь, увидел маленького Леона в кепи с галунами, который кричал: "Да здравствует Франция!" - и швырял в своих воображаемых врагов тряпки, метелки и мастику, которой Ипполит натирал полы. Эта площадка была излюбленным местом мальчика для его воинственных упражнений, и нередко он забирался даже в библиотеку. У г-на Сарьетта тут же возникло подозрение, что Леон взял "Лукреция" и воспользовался им в качестве метательного снаряда; он внушительно и грозно потребовал, чтобы мальчик сейчас же принес книгу. Леон стал отрекаться; тогда Сарьетт сделал попытку подкупить его обещаниями:
- Если ты принесешь мне маленькую красную книжку, Леон, я дам тебе шоколаду.
Ребенок задумался. В тот же вечер г-н Сарьетт, спускаясь по лестнице, встретил Леона, который, протянув ему растрепанный альбом с раскрашенными картинками - "Историю Грибуля", сказал:
- Вот вам книга, - и потребовал обещанный шоколад.
Спустя несколько дней после этого происшествия Морис получил по почте проспект некоего сыскного агентства, во главе которого стоял бывший служащий префектуры. Оно обещало быстроту действий и полное сохранение тайны. Явившись по указанному адресу, Морис нашел мрачного, усатого субъекта с озабоченным лицом, который, взяв с него задаток, пообещал тотчас же приступить к поискам.
Скоро Морис получил письмо от бывшего служащего префектуры, в котором тот сообщал ему, что начал розыски, что это дело требует больших расходов, и просил еще денег. Морис денег не дал и решил искать сам. Предположив, - не без основания, - что ангел, раз у него нет денег, должен общаться с бедняками и такими же отщепенцами-революционерами, каким был он сам, Морис обошел все меблированные комнаты в кварталах Сент-Уан, Ла-Шапель, Монмартр, у Итальянской заставы, все ночлежные дома, где спят вповалку, кабачки, где кормят требухой и наливают рюмку разноцветной смеси за три су, подвалы Центрального рынка и притон дядюшки Моми.
Морис заглядывал в рестораны, куда ходят нигилисты и анархисты, он видел там женщин, одетых по-мужски, и мужчин, переодетых женщинами, мрачных, исступленных юношей и восьмидесятилетних голубоглазых старцев с младенческой улыбкой. Он наблюдал, расспрашивал, его приняли за сыщика, и какая-то очень красивая женщина ударила его ножом. Но на следующий же день он продолжал свои поиски и опять ходил по кабачкам, меблированным комнатам, публичным домам, игорным притонам, заглядывал во все балаганы, харчевни, лачуги, ютящиеся подле укреплений, в логова старьевщиков и апашей.
Мать, видя, как Морис худеет, нервничает и молчит, встревожилась.
- Его нужно женить, - говорила она. - Какая досада, что у мадемуазель де ла Вердельер небольшое приданое!
Аббат Патуйль не скрывал своего беспокойства.
- Наш мальчик, - говорил он, - переживает душевный кризис.
- Я склонен думать, - возражал г-н Ренэ д'Эспарвье, - что он попал под влияние какой-нибудь дурной женщины. Надо подыскать ему занятие, которое бы его увлекло и льстило бы его самолюбию. Я мог бы устроить его секретарем комитета охраны сельских церквей или юрисконсультом синдиката водопроводчиков-католиков.
Глава семнадцатая,
из которой читатель узнает, о том, как Софар, алчущий золота, подобно самому Маммоне, предпочел своей небесной родине Францию, благословенную обитель Бережливости и Кредита, и в которой еще раз доказывается, что имущий страшится каких бы то ни было перемен