- Перикл, я не узнаю тебя, - сказал Фидий. - Ведь мы оба хотели лучшего; могущества и славы для Афин, богатства и мудрости для афинян. Кажется, ради этого только и жили. Пятнадцать лет афиняне избирают тебя стратегом. Пятнадцать лет народ внимает твоим речам и видит твои дела, которые являют собой примеры мудрости, справедливости, мужества и достоинства. Надеюсь, что и мои творения не худший образец красоты и почтения к богам отечества. Ты некогда сказал: "Афины - школа всей Эллады". И вот в твоих словах об афинском народе нет теперь пи любви, ни уважения. Мы плохо трудились и ничего не дали ему? Или он сам ничего не взял из того, что было добыто и создано нами, не принял и отверг?
- Мы поговорим об этом в другой раз, - ответил Перикл. - Теперь же - только о твоём побеге. Чтоб тебе не умереть, а афинянам не раскаиваться потом, что осудили на смерть невинного Фидия, ты должен бежать, снасти себя от смерти, а афинян - от вечного позора.
- Значит, не из презрения к афинянам, а из любви к ним? - усмехнулся Фидий.
- Можно презирать любя и любить презирая, - вставил слово Софокл. - Когда родители секут пьяного сынка, они спасают его от многих дурных поступков.
- Да, да, - похлопал Софокла по плечу Фидий. - Эту притчу я помню с детских лет, - засмеялся он.
Эвангел воспользовался тем, что в разговоре наступила пауза, и налил всем вина.
- За удачный побег, - поднял кружку Софокл. - Не огорчай нас своим отказом и не убивай своей смертью, великий Фидий.
- Ты торопишься, - не поддержал Софокла Фидий. - Ведь я ещё ничего не сказал.
- Тогда скажи, - потребовал Перикл. - Выпей вино и скажи.
Фидий осушил кружку, вытер подолом гиматия усы и бороду, кряхтя, встал на ноги - Эвангел помог ему подняться, - направился к нише, повернулся к ней лицом и шумно вздохнул, уловив, должно быть, запах свежего воздуха, проникшего через душник.
- Если я убегу, - заговорил он, не оборачиваясь, - то обо мне все скажут: убежал вор, святотатец, сводник и трус. Если меня казнят по неправому приговору, то скажут: казнён вор, святотатец и сводник. Но трусом меня не назовут, потому что я готов принять смерть без страха. Что же лучше? Жить, прослыв трусом, или умереть с достоинством?
- Умереть вором, святотатцем и сводником? - возмутился Перикл. - О каком достоинстве ты говоришь? И что ты сравниваешь? Три смертельные раны с четырьмя лёгкими? И спрашиваешь, что лучше? Тут и глупец найдёт правильный ответ, - он тоже встал, резко шагнул к Фидию. - Конечно, ты стар, - заговорил он после паузы, подавив в себе гнев. - И казнь по суду, возможно, лишь на несколько лет опередит ту, что придёт с годами сама собой. Ты много прожил и смерти не боишься. Но мёртвый ты не сможешь оправдаться. Мёртвый ты не сможешь отомстить доносчикам и клеветникам. К мёртвому прилипает всё, что о нём ни скажут. Стыдно умирать оклеветанным и без боя, в рабской покорности. Зевс, который послал тебе в Олимпии приветственную молнию, отвернётся от тебя теперь, Фидий.
- Но что скажет Афина Парфенос, если я оскорблю её любимый народ дерзким непослушанием? - тихо возразил Фидий.
- Спроси её об этом теперь же, - посоветовал Софокл.
- Есть что-то постыдное в любом бегстве, - проигнорировав слова Софокла, продолжал Фидий. - Пойти на суд и оправдаться - разве это не означает принять бой?
- Если бы оправдаться, - сказал Перикл. - Я не верю в такой исход.
- Ты не прорицатель, Перикл, чтобы предсказывать будущее.
- Но я стратег, предвидевший не раз победы и поражения. Здесь, Фидий, я предвижу поражение.
Фидий обернулся, обнял одной рукой Перикла. Перикл истолковал этот жест Фидия как желание возвратиться к столу, подвёл его к Софоклу и Сократу, усадил между ними. Сам сел на прежнее место, по другую сторону стола.
- Ты стар и слаб, Фидий, - сказал Софокл, - и не одолеешь на суде молодых и наглых обвинителей. Это будет не бой, а избиение. Избивать будут тебя под злорадное улюлюканье толпы. Ты этого хочешь?
- И ты, Софокл, не прорицатель, - ответил Фидий. - И вот вам мой ответ, друзья. Я очень рад, что вы навестили меня здесь. Это такой подарок, который превращает в ничто все мои недавние огорчения. Боги вознаградят вас за этот добрый поступок. Да и я их об этом попрошу. Попрошу, чтоб нам но всем сопутствовала удача. Словом, живите долго и счастливо.
- Ты говоришь так, учитель, будто прощаешься с нами навсегда, - заметил Сократ.
- На пиру - встречаются, в тюрьме - прощаются. На пиру думают о любви, в тюрьме - о смерти. Это уместно, Сократ, - ответил Фидий, ласково погладив плечо своего ученика.
- Так в чём же твой ответ? напомнил Перикл.
- Ответ мой краток: продолжим разговор после суда.
- Нет! - возразил Перикл, вставая.
- Да! - сказал Фидий, опустив голову.
III
Перикл обдумывал речь, которую ему предстояло произнести на Пниксе перед народным собранием, созываемым по случаю заявления мегарских послов, прибывших в Афины несколько дней назад. Мегарцы, подстрекаемые Спартой, требовали отменить декрет Перикла, по которому их судам запрещалось входить в гавани афинской державы и торговать в Аттике. Декрет этот противоречил договору со Спартой, но и Спарта нарушала давний договор, препятствуя афинянам вести торговлю в своих городах, а сами мегарцы не раз восставали против Афин и наносили им ощутимый урон, опираясь на поддержку Спарты и союзных ей городов. Мегарцы заслуживали наказания, хотя дело было не в них: могущество Афин тяготило и пугало Спарту. Нынешнее требование мегарцев стояло в том же ряду, что и требование Спарты снять осаду Потидеи во Фракии, объявившей вдруг о своём выходе из Афинского морского союза, и даровать независимость Эгине. А в отчёте афинского посольства, вернувшегося недавно из Спарты, написано много о том, что Спарта начала подготовку к войне с Афинами и что спартанский царь Архидам на тайном совете с эфорами вёл речь об игре, которую следует затеять с Афинами: втянуть афинян в длительные переговоры, усыпить их бдительность, а тем временем готовиться к войне.
Приезд мегарского посольства, таким образом, был задуман Спартой как очередной шаг в этой коварной игре. А между тем царь Архидам лучше многих других знал, чем Спарта обязана Афинам: хотя спартанцы и участвовали в битве с персами, Эллада была спасена от персидского рабства благодаря главным образом Афинам - могучему афинскому флоту, великому полководцу Фемистоклу и бесстрашию афинян, готовых всегда пожертвовать жизнью ради свободы. Справедливость требует того, чтобы Спарта с благодарностью и почтением помнила о том, кому она обязана своим спасением...
Впрочем, соображения справедливости никого ещё не заставили упустить малейшую возможность расширить своё могущество с помощью коварства и силы - об этом свидетельствует история. К тому же подвластные всегда недовольны своими правителями. Это же подтверждают и слова Архидама, произнесённые им перед эфорами: "Я советую лишь пока не браться за оружие. Давайте отправим послов в Афины с жалобами. Пусть они говорят, говорят, говорят... А тем временем мы будем готовиться к войне. Выносите решение о войне, как это и подобает Спарте. С помощью богов пойдём на обидчиков!"
Ах, Архидам, Архидам, в твоих словах звучит не сила, а страх. Страх перед тем, что могучим Афинам со временем будет принадлежать вся Эллада.