Уэлш Ирвин - Сборная солянка (Reheated Cabbage) стр 5.

Шрифт
Фон

Старик с улыбкой показал на гроб в окружении горюющей родни.

– Ты чуть не опоздал на собственные похороны, – засмеялся он.

– Но как? Что со мной происходит?

– Да ты умер прямо на сестре своего друга. Врожденный порок сердца, о котором ты не знал.

Пиздец. Со здоровьем оказалось еще хуже, чем я думал.

– А ты кто такой?

– Ну, – ухмыльнулся старик, – я тот, кого вы называете ангелом. Помогу тебе освоиться в новой роли. – Он закашлялся и поднял руку к лицу, подавляя смех. – Прости за каламбур, – хихикнул он. – В разных культурах у меня разные имена. Чтобы тебе было проще, называй меня тем, которое мне меньше всего нравится: святой Петр.

Подтверждение собственной смерти вызвало у меня припадок эйфории и немалое облегчение.

– Так я помер! Охуенные новости! Значит, я не трахал друзей в жопу. А то я уж начал переживать!

Сволочной сука-ангел медленно и сурово покачал головой.

– Нет, ты еще не перешел на ту сторону.

– В смысле?

– Ты стал беспокойным духом, бродящим по Земле.

– С чего?

– Наказание. Таково твое искупление. Не догнал.

– Наказание? Мое? Хули я не так сделал-то? – спросил я этого гондона.

Старик улыбнулся, как продавец окон, который сейчас будет мне втирать, что с кривой установкой теперь ничего не поделаешь.

– Джо, тебя нельзя назвать плохим парнем, но ты был слишком ярым женоненавистником и гомофобом. Так что в наказание ты будешь бродить по Земле в виде духа-гомосексуалиста и анально сношать старых друзей и знакомых.

– Ни за что! Я в эти игры не играю! Хуй вы меня заставите… – На этих словах я сбился, потому что до меня дошло: старый извращенец уже меня заставил.

– Да, таково твое наказание за то, что ты избивал педиков, – снова улыбнулся наглый сука-ангел. – Я буду смотреть и смеяться над тем, как тебя корежит чувство вины. Мало того, что я заставлю тебя этим заниматься, тебе придется играть в эти игры, пока ты сам не начнешь получать от них удовольствие.

– Ни за что. Хуйню порешь, никогда мне это дело не понравится. Никогда! Мудак… – Я прыгнул на козла, изготовившись вцепиться ему в горло, но вспыхнул свет, раздался свист воздуха, и он исчез.

Я уселся в пустое кресло в заднем ряду часовни, сжав голову в ладонях. Осмотрел собравшихся. Люси тоже пришла, расположилась неподалеку от меня. Мило с ее стороны. Вот ей досталось… Парень на тебе жмурится от удовольствия, хлоп – и он жмурик. И Чарли здесь, сидит сзади с Иеном и Мердо.

Все встали.

И я увидел его. Сволочного гондошу священника.

Отец Брэнниган. И он провожает меня в последний путь! Этот мерзкий, злобный старый козел!

Глядя на родителей, я неслышно орал на них за это вопиющее предательство. Вспомнилось, как я сказал, мол, мама, не хочу быть больше прислужником, она так расстроилась. А отцу все было по хую. Он сказал, пусть пацан делает что хочет. Но когда я не приехал на первое причастие Анжелы, и не мог объяснить им почему…

Блядь… этот грязный мудак трогал меня, более того, заставлял делать ему всякие вещи…

Я никому не рассказал, просто не мог. Никогда. Даже думать об этом отказывался. Клялся, что он однажды за все получит. Вот он, провожает меня, и его ханжеская ложь разносится по часовне.

– Джозеф Хатчинсон, добрый, впечатлительный христианин, так несвоевременно покинул нас. Но в горечи утраты не стоит забывать, что Бог поступает по своему разумению, даже если смысл его деяний непонятен смертным. Джозеф, прислуживавший у алтаря в этом самом доме Господа, понял бы эту божественную истину лучше, чем многие из нас…

Мне захотелось воплем излить на них истину, рассказать всем, что этот грязный мудила делал со мной…

ВВУУУУУХХХХ…

Я очутился на Брэннигаие, он вопил под моим весом; его старые кости, обтянутые вонючей кожей, трещали под моей тушей. Этот грязный мудак получал за все: я драл его в жопу, а он вопил. В безумной ярости я ревел: "Ты никому не расскажешь, или Бог покарает тебя за то, что ты грешник!" – и ебал его, ебал все жестче и жестче. Он визжал в запредельной агонии, хлоп… его сердце остановилось, и я ощутил, как последнее дыхание покидает его. Тело Брэннигана дрожало подо мной, глаза закатились в небо. Сущность вознеслась из его тела сквозь мое, вложив по дороге мне в душу мысль "ТЫ МУДАК", и он уплыл прочь. Дух его издавал беззвучный крик, как воздушный шарик пердит воздухом, улетая вдаль.

Я всхлипывал и причитал, снова и снова повторяя в отвращении к себе:

– Когда же это закончится? Когда прекратится кошмар?

ВВУУХ…

Я на лучшем друге, Энди Суини, мы выросли рядом, все делали вместе. Он всегда был популярнее меня, красивее, привлекательнее, нашел себе работу получше, но он был моим лучшим другом. Я уже говорил, мы все делали вместе, ну, почти все. А теперь я лежу на нем и трахаю его в жопу… ужас.

– КОГДА, – закричал я, – КОГДА ЭТОТ КОШМАР ЗАКОНЧИТСЯ НАХУЙ?

В комнате с нами находится этот типа святой Петр с похорон. Расселся в кресле и смотрит на нас с нарочито бесстрастным видом.

– Когда тебе начнет нравиться, когда перестанешь испытывать вину, все и закончится, – равнодушно сказал он.

И я продолжал дрючить в жопу лучшего друга. Боже, я чувствовал лишь омерзение, содрогался от отвращения и вины…

…чувствовал себя больным уродом, обреченным на вечную муку, вынужденный двигать хуем, как тошнотворная секс-машина из ада, ощущая, что душу рвет на клочки…

…погружаясь далеко за грань страха, унижения и пытки, испытывая ненависть, отвращение, гадливость… боль, такую громадную и всеобъемлющую, что единственным возможным чувством для меня навечно останется полный ужас…

…по крайней мере так я твердил угорающему гондону с крыльями.

ХАХАЛЬ

Оно ведь как, с кем-то тут же скентуешься, а кого-то сразу на дух не переносишь. Взять хоть хахаля моей сеструхи Элспет, вот уж от кого с души воротит. Я и увидел-то этого хмыря только на Рождество, так еще задолго до того маманя мне все уши прожужжала: "Грег то, Грег сё, Грег такой славный парень!"

Тут уж хочешь не хочешь, а задумаешься, чем же он старуху-то мою охмурил?

Короче, Рождество, праздники, понимаешь, все носятся с выпученными глазами, а по мне так хрень это все. Одни бабки тратят, а другие их себе в карман кладут – вот и весь праздник. Ну мы-то обычно посемейному встречаем. Правда, я тут как раз к телке своей переехал, и у нас с Кейт это первое Рождество вместе. Уже и поцапаться из-за этого успели. Рождество никогда без скандала не обходится, вечно все друг другу нервы мотают.

Ну и Кейт моя, сами понимаете, разнылась, что мы к моей родне идем, а не к ее. Я, мой брательник Джо со своей благоверной и двумя их спиногрызами, да сеструха Элспет – мы всегда на Рождество у мамани собираемся. Традиция и все такое. Так я Кейт и сказал: Рождество я завсегда у мамани встречаю. Бывшая-то моя, эта корова Джун, малявок к своей мамаше поведет. Мне наплевать, а вот маманя внучат на праздник не повидает. Такая вот эта Джун злобная стерва.

С бабами на Рождество лучше не спорить. Кейт надулась и заявила, что я могу идти к своим, а она пойдет к своим. Ну я ей и ответил, чтоб сильно-то не борзела: идем к моей мамане, потому что я так сказал. Начихать на мою старушку я не позволю.

Ладно, договорились вроде. Ближе к Рождеству звоню я мамане спросить, когда прийти. А она мне: "Так, сейчас посмотрю, когда Элспет с Грегом прийти собирались".

Нет, ну что за хрекь, а? Короче, к Рождеству у нас с Джо этот дол баный ухажер Элспет, Грег ил и как там его, уже в печенках сидел. В сочельник я с кентами оттягивался, и Джо, поди, тоже – по морде видать, что хреново ему совсем. Ночка была та еще: коксика нюхнули до фига, а уж сколько шампанского высосали – бутылки только отлетали. Вот это я понимаю: Рождество такое и должно быть, чтоб оттянуться по полной программе. Шампусик я особенно уважаю, сидел бы да лакал до скончания веков. Видать, кровь у меня голубая, аристократ хренов.

Поутру потом, конечно, колбасит не по-детски, ну да хрен с ним.

С утра мы с Кейт опять хватанулись. У меня башка трещит, в носовые пазухи будто бетона налили, я кое-как пытаюсь собраться, чтоб к мамане идти, а тут еще эта коза говорит:

– Фрэнк, как ты думаешь, что мне надеть? Глянул я на нее и сказал:

– Тряпки.

Ну, она заткнулась ненадолго. Потом я ей говорю:

– Мне-то почем знать? Я ж не баба, в тряпье не разбираюсь.

Посмотрела она на меня и говорит:

– Я имела в виду, принарядиться или как?

– Да мне по фиг, хоть бальное платье надевай! – отвечаю. – Лично я не собираюсь влезать в смокинг, чтобы сидеть у мамани и пялиться в ящик. Надену джинсы, рубаху и свитер – для меня сойдет.

Она вроде отстала, оделась так неброско, но со вкусом.

Так я и знал, что Кейт надуется, ну и черт с ней. Если ей хочется все Рождество ходить надутой, то пусть ее.

Короче, заваливаемся мы к мамане, а там уже Джо со своими.

– Привет, Франко! – Это мне Сандра, его благоверная.

Ну я ей тоже "Привет!" говорю. Не перевариваю я ее, уж больно она языкастая. Не знаю, как ее Джо терпит. Дело его, конечно. Уж я бы терпеть не стал. Кейт с ней ладит, и то хорошо: хоть спиногрызы к Джо не пристают, и мы с ним можем тихо-мирно пивко пососать. Открыл я баночку и приготовился хорошенько нажраться – а для чего ж еще Рождество?

Сидим мы, значит, пивасик потягиваем, смурные с похмела, и думаем про себя, что если этот хмырь Грег, или как там его, выступать начнет, то мы ему быстро пасть заткнем, даром что Рождество.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке