- Ну вот! А вы говорили! - с усталым удовлетворением выдохнул Левчук.
Одним ухом он ловил нечастые уже выстрелы с гати, а другим чутко прислушивался к обманчивой тишине этого болотного берега. Тут как раз начиналось самое опасное, на каждом шагу им могли встретиться немцы. Сторожко поглядывая по сторонам, чтобы быть готовым к любой неожиданности, он левой рукой вынул из размякшей кожаной кобуры свой парабеллум, вытер его о полу пиджака. Две картонные пачки с патронами раскисли в воде, и он выбросил их на траву, ссыпав патроны в карман. Затем подобрал с земли автомат Тихонова. Десантник был без сознания и только бормотал что-то, пока они возились с ним на болоте, а теперь и вовсе затих. Жаль, что при автомате был всего один магазин, Левчук отомкнул его и взвесил в руке, но магазин, пожалуй, был полон. Чтобы убедиться в том, он хотел снять крышку, но передумал: становилось чертовски холодно. Мокрая одежда студила тело, сушиться же пока было негде, приходилось ждать, когда поднимется солнце. Хотя небо над лесом совсем прояснилось, но до восхода еще оставалось около получаса. И тогда на стылой сырой траве задвигался раненый.
- Пить… Пить!
- Что? Пить? Сейчас, сейчас, браток! Сейчас мы тебя напоим, - с готовностью отозвался Левчук. - Грибоед, а ну сходи, посмотри, может, ручей где.
Грибоед вставил в винтовку затвор и не спеша побрел в тумане по берегу, а Левчук перевел взгляд на Клаву, тихонько дрожавшую рядом. Мимолетное ощущение жалости к ней заставило его скинуть с плеча подмоченную его телогрейку.
- На, укройся. А то…
Клава укрылась и снова прилегла боком на травяном прокосе.
- Пить! - опять требовательно произнес десантник и зашевелился, будто испугался чего-то.
- Тихо, тихо. Сейчас принесет пить, - придержала его Клава.
- Клава? - по голосу узнал девушку раненый. - Клава, где мы?
- Да тут, за болотом. Лежи, лежи…
- Мы прорвались?.
- Почти да. Ты не беспокойся.
- Где доктор Пайкин?
- Пайкин?
- Зачем тебе Пайкин? - сказал Левчук. - Пайкина тут нет.
Тихонов помолчал и, будто заподозрив неладное, испуганно зашарил подле себя по траве.
- Автомат! Где мой автомат?
- Тут твой автомат. Куда денется, - сказал Левчук.
Но раненый требовательно протянул руку:
- Дай автомат.
- На, пожалуйста! Что только ты с ним будешь делать!
Слепо придвинув к себе оружие, десантник вроде успокоился, хотя этот его покой и оставался заметно напряженным, как перед новым рывком. И действительно, вскоре без всякой связи с предыдущим Тихонов глухо спросил:
- Я умру, да?
- Чего это ты умрешь? - нарочно грубовато удивился Левчук. - Вынесем, жить будешь.
- Куда… Куда вы меня несете?
- В одно хорошее место.
Тихонов помолчал, подумав о чем-то, и снова вспомнил о докторе.
- Позовите доктора.
- Кого?
- Доктора Пайкина позовите! Или вы оглохли? Клава!
- Доктора тут нет. Он куда-то пошел, - нашлась Клава и ласково погладила десантника по рукаву.
Тот облизал запекшиеся губы и растерянно заговорил дрогнувшим голосом:
- Как же… Ведь мне надо знать. Ослеп я. Зачем я слепой? Я не хочу жить.
- Ничего, ничего, - бодро сказал Левчук. - Еще захочешь. Потерпи немного.
- Мне надо… Мне надо знать…
Раненый замолк на полуслове. Левчук с Клавой переглянулись - мало еще им забот, - и Клава сказала тихонько:
- Не повезло Тихонову.
- Как сказать, - несогласно заметил Левчук. - Война не кончилась, еще неизвестно, кому повезло, а кому нет.
Вскоре пришел Грибоед с шапкой, полной воды, которую он, не найдя ручья, зачерпнул из болота. Но десантник, видно, опять был в беспамятстве. Ездовой нерешительно потоптался с шапкой в руках, из которой лилась вода.
- Котелка нет? - спросил Левчук.
- Нет.
- Эх ты, дед-Грибоед! Незапасливый ты.
- Я такий дед, як ты внук. Мне сорок пять годов только, - обидчиво сказал ездовой и выплеснул воду.
- Тебе? Сорок пять?
- Ну.
- Гляди-ка. А я думал, все шестьдесят. Чего же ты такой старый?
- Того, - уклончиво бросил Грибоед.
- Дела! - вздохнул Левчук и перевел разговор на другое. - Надо посмотреть, может, где деревня какая.
- Залозье тут где-то, - отвернувшись, сказал ездовой. - Не спалено еще было.
- Тогда пойдем.
- А коли это самое… А коли там немцы?
Если там немцы, то, конечно, идти не годилось. Наверно, было бы лучше разведать сначала одному, а остальным подождать в кустах. А то в случае чего с раненым им не очень легко будет уйти от беды, которая могла тут настигнуть их всюду. Только ждать в этой мокряди возле болота у них не хватало терпения, и на прокосе первой зябко зашевелилась Клава.
- Левчук, надо идти, - со сдержанной настойчивостью сказала она.
- Вот видишь! Надо, значит, идти.
Они не сразу, по одному, повставали, взвалили на лошадь раненого, все не выпускавшего из рук автомата, который они кое-как приладили к хомуту. Нащупав оружие, Тихонов обхватил руками скользкую, в тине, шею лошади и положил на нее желтую, в бинтах, голову. Придерживая его с двух сторон, они повели лошадь на край лужка, где в тумане обрывался кустарник и как будто начиналось поле.
Несколько минут спустя между низкорослых кустов ольшаника показалась опушка, и они, чтобы обойти открытое поле, свернули по ней в сторону. Изголодавшаяся лошадь то и дело хватала из-под ног пучки высокой травы, раненый едва не падал с ее спины, и они с усилием удерживали его на лошади, которую Грибоед сердито пинал кулаком в бок и ругался:
- Тихо ты, вовкарэзина! Не нажрэшся…
- Ну чего ты? - сочувственно сказал Левчук. - Она ведь тоже живая, есть хочет.
Небо быстро светлело. Туман с болота почти уже сошел, стало видать далеко; впереди над лесом багровым пожаром пылал край неба, вот-вот должно было взойти солнце. В утренней лесной сырости было чертовски холодно, людей пребирал озноб, мокрая одежда не сохла и все липла к телу; в раскисшей обуви скользили и чавкали ноги. У Левчука к тому же вовсю болело плечо. Стараясь как можно меньше им двигать, он левой рукой поддерживал под мышку десантника, а сам все шарил по сторонам взглядом, с нетерпением ожидая увидеть это Залозье.
Но, судя по всему, место им попалось лесное, довольно пустынное, до деревни, наверно, надо было потопать. И они медленно шли, после суматошной ночи едва передвигая ноги и с трудом отгоняя от себя сон. Более-менее благополучно преодолев болото, Левчук немного успокоился и теперь думал о том, как там обошлось на гати - прорвался отряд или нет? Если нет, то сегодня там будет жарко. Этих карателей наперло пропасть, а в отряде давно уже было туговато с патронами и, наверно, вовсе не осталось гранат. Командир, в общем, правильно решил прорываться, но куда? Интересно еще, кого это он пустил на гать, уж не тылы ли с санчастью, которые, конечно, там и остались. Называется, понадеялись на разведку.
Когда-то Левчук тоже воевал в разведке и отлично знал цену некоторых ее докладов. Сходят в разведку, а многое ли удается узнать о противнике? А начальство требует предельной ясности, ну и понятно: немало догадок выдается за истину. И он вспомнил, как год назад, будучи разведчиком, ездил в Кировскую бригаду за первой в отряде рацией, присланной для них из Москвы.
Новость о том, что у них будет рация, наделала тогда немало радостного шума в отряде - шутка сказать, они смогут поддерживать связь непосредственно с самым главным партизанским штабом в Москве. Командиры провели по этому поводу митинг, выступали партизаны, комиссар Ильяшевич - все брали на себя обязательства, обещали, клялись. В неблизкий поход за радистами выделили троих лучших разведчиков во главе с Левчуком, который тогда тоже был лучший, не то что сейчас. Вечером перед выездом комиссар с начальником штаба долго инструктировали их: как ехать, что с собой взять, как разговаривать с гостями, что можно сказать, а чего и не надо. Такого инструктажа Левчук не помнил ни до, ни после того, отправляли как на самое важное задание.