Луч солнца падает на розовый сосок, золотит висок с прилипшими к нему завитками… Мужчина, освободившись от широких желтых брюк, впивается пальцами рук в горячие плечи девушки. Ступни его ног, в белых влажных носках, которые он не успел в нетерпении снять, теперь ритмично касаются, слегка упираясь, прогретых за целый день спиц брошенного на землю велосипеда. Крупная золотая цепь мужчины, свесившись с шеи, елозит по губам и подбородку девушки. Она, постанывая и делая вид, что ей приятно его грубое вторжение, подбирается назад, под ель, ближе к стволу, пятясь непроизвольно на мягкий бугор, словно боясь, что мужчина раздавит ее своим тяжелым телом. «Не так сильно… Ты меня убьешь…» – «А разве тебе не нравится? Женщинам нравятся такие удары…» – «А откуда ты знаешь, что нравится женщинам? У тебя было много женщин?» Она шепчет это, проглатывая слова и постанывая скорее от боли и от невозможности дышать полной грудью. «Не разговаривай, не отвлекайся… Ты хорошая мышка-малышка, и у меня, кроме тебя, никого нет… А теперь перевернись, попробуем так…» – «Подожди, здесь что-то острое… под иголками… я же сейчас щеку пораню…» –«Лежи смирно, а то дядя рассердится…»
Спустя некоторое время она уже лежит на спине, устремив взгляд в небо, и вспоминает слова матери о том, что все мужчины – животные. Налет гнусности присутствует на всем, что она сейчас видит и испытывает. Она уже начинает потихоньку ненавидеть своего жениха, ей не нравятся его грубые игры, которые больше напоминают изнасилования. Она не получает удовольствия, она еще незнакома с ним. К тому же у нее все тело ниже талии в еловых иголках и земле, бедра влажно стынут, а на щеке порез… Ей хочется плакать, но вместо этого она тупо смотрит на спокойно надевающего брюки мужчину. Глаза его еще затуманены вырванным у нее наслаждением. Наконец и он замечает кровь. Опускается на одно колено перед девушкой и начинает театрально слизывать кровь с ее щеки.
– Это чем ты так поранилась?
– Я же говорила тебе, – шепчет она, с трудом сдерживая слезы и стараясь не глядеть в его глаза, – а ты не слушал…
– Мужчины в такие минуты ничего не слышат… Это пора усвоить, девочка…
Ей не нравится, как он разговаривает с ней. Она в который уже раз вспоминает другого парня, одноклассника, – с ним они обнимались на черных мягких матах в спортзале, – и думает о том, что лучше было бы, если бы эту велосипедную прогулку она совершила с ним… Все было бы по-другому, нежнее, теплее…
Слегка разрыв землю ладонью, он вытаскивает нечто бесформенное, сначала непонятное, после чего, пожав плечами, констатирует:
– Да это же каблук! Самый настоящий каблук, от женской туфли… Надо же, какая-то росомаха потеряла его здесь… Наверно, тоже была не одна…
Мужчина берет в руки острый, вырванный «с мясом» каблук, облепленный засохшими комьями земли, и внимательно рассматривает его. Он мысленно представляет себе женщину, таинственную женщину, оказавшуюся здесь, в этой глуши, только лишь за тем, чтобы разделить это мягкое и податливое ложе из еловых веток с мужчиной. Он даже как будто слышит их голоса.
– Они играли, я думаю, она убегала от него, им было весело… Это было летом, – фантазирует он, поймав свою девушку за руку и усаживая подле себя на землю. Продолжая разглядывать каблук и даже не понимая, как она ждет от него ласки, поцелуя, он говорит вполголоса: – Он привез ее скорее всего на машине, потому что на велосипеде на таких шпильках не ездят… Да и пешком от Луговского не так уж и близко…
Он закрывает глаза и откидывается назад, подставляя лицо горячим солнечным лучам. В его возрасте, а ему двадцать пять, ему хочется ежеминутно чувствовать рядом с собой женское тело. И не одно, а много, и чтобы все они принадлежали только ему.
– На ней было цветастое летнее платье, розовое с белым… – Сквозь веки он видит в красном плывущем кадре скользящую фигурку женщины, медленно поднимающую тонкими руками подол светлого платья – все выше и выше; ему кажется даже, что он видит и ее дерзкую, призывную улыбку.
– Думаю, что синее или голубое… – робко вставляет прорезавшийся из солнечной мути голос девушки.
– О чем ты?
– О платье…
– Это почему еще голубое? Какая пошлятина…
– Да потому что здесь пуговица… синяя с голубым…
Он резко поднимается. На ладони девушки он видит маленькую пуговицу. Сине-голубую, с серебряным кантом. Мужчина подходит к небольшому пригорку, скрытому тенью, тому самому, который еще недавно служил подушкой его девушке, и присаживается на корточки.