Содержание:
Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Часть вторая 1
ПРОЛОГ К ЧИТАТЕЛЮ 1
ГЛАВА I 2
ГЛАВА II, 5
ГЛАВА III 6
ГЛАВА IV, 7
ГЛАВА V 9
ГЛАВА VI 10
ГЛАВА VII 11
ГЛАВА VIII, 13
ГЛАВА IX, 15
ГЛАВА X, 16
ГЛАВА XI 18
ГЛАВА XII 19
ГЛАВА XIII, 21
ГЛАВА XIV, 22
ГЛАВА XV, 24
ГЛАВА XVI 25
ГЛАВА XVII, 27
ГЛАВА XVIII 29
ГЛАВА XIX, 31
ГЛАВА XX, 33
ГЛАВА XXI, 35
ГЛАВА XXII, 36
ГЛАВА XXIII 38
ГЛАВА XXIV, 41
ГЛАВА XXV, 42
ГЛАВА XXVI, 45
ГЛАВА XXVII, 46
ГЛАВА XXVIII 48
ГЛАВА XXIX 49
ГЛАВА XXX 51
ГЛАВА XXXI, 52
ГЛАВА XXXII 54
ГЛАВА XXXIII 57
ГЛАВА XXXIV, 59
ГЛАВА XXXV, 60
ГЛАВА XXXVI, 62
ГЛАВА XXXVII, 63
ГЛАВА XXXVIII, 64
ГЛАВА XXXIX, 65
ГЛАВА XL 66
ГЛАВА XLI 67
ГЛАВА ХLII 70
ГЛАВА XLIII 71
ГЛАВА XLIV 72
ГЛАВА XLV 74
ГЛАВА XLVI 76
ГЛАВА XLVII, 77
ГЛАВА XLVIII 79
ГЛАВА XLIX 80
ГЛАВА L, 83
ГЛАВА LI 85
ГЛАВА LII, 87
ГЛАВА LIII, 88
ГЛАВА LIV, 90
ГЛАВА LV 92
ГЛАВА LVI 93
ГЛАВА LVII, 94
ГЛАВА LVIII, 95
ГЛАВА LIX, 98
ГЛАВА LX 100
ГЛАВА LXI 103
ГЛАВА LXII, 103
ГЛАВА LXIII, 106
ГЛАВА LXIV, 109
ГЛАВА LXV, 110
ГЛАВА LXVI, 111
ГЛАВА LXVII 112
ГЛАВА LXVIII 113
ГЛАВА LXIX 114
ГЛАВА LXX, 116
ГЛАВА LXXI 117
ГЛАВА LXXII 119
ГЛАВА LXXIII 120
ГЛАВА LXXIV 121
Примечания 122
Мигель де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Часть вторая
Посылая на днях Вашему сиятельству мои комедии, вышедшие из печати до представления на сцене 2, я, если не ошибаюсь, писал, что Дон Кихот надевает шпоры, дабы явиться к Вашему сиятельству и облобызать Вам руки. А теперь я уже могу сказать, что он их надел и отправился в путь, и если он доедет, то, мне думается, я окажу этим Вашему сиятельству некоторую услугу, ибо меня со всех сторон торопят как можно скорее его прислать, дабы прошли тошнота и оскомина, вызванные другим Дон Кихотом 3, который надел на себя личину второй части и пустился гулять по свету. Но кто особенно, по-видимому, ждет моего Дон Кихота, так это великий император китайский 4, ибо он месяц тому назад прислал мне с нарочным на китайском языке письмо, в котором просит, вернее сказать умоляет, прислать ему мою книгу: он-де намерен учредить коллегию 5 для изучения испанского языка и желает, чтобы оный язык изучался по истории Дон Кихота. Тут же он мне предлагает быть ректором помянутой коллегии. Я спросил посланца, не оказало ли мне его величество какой-либо денежной помощи. Тот ответил, что у его величества и в мыслях этого не было.
"В таком случае, братец, – объявил я, – вы можете возвращаться к себе в Китай со скоростью десяти, а то и двадцати миль в день, словом, с любой скоростью, мне же не позволяет здоровье в столь длительное пускаться путешествие, и мало того, что я болен, но еще и сижу без гроша; однако же что мне императоры и монархи, когда в Неаполе есть у меня великий граф Лемосский, который без всяких этих затей с коллегией и ректорством поддерживает меня, покровительствует мне и оказывает столько милостей, что большего и желать невозможно".
На этом я с посланцем простился, и на этом я прощаюсь и с Вашим сиятельством, давая обещание преподнести Вам Странствия Персилеса и Сихизмунды 6, книгу, которую я Deo volente 7 спустя несколько месяцев закончу, каковая книга, должно полагать, будет самой плохой или же, наоборот, самой лучшей из всех на нашем языке писанных (я разумею книги, писанные для развлечения); впрочем, я напрасно сказал: самой плохой, ибо, по мнению моих друзей, книге моей суждено наивозможного достигнуть совершенства. Возвращайтесь же, Ваше сиятельство, в желанном здравии, и к тому времени Персилес будет уже готов облобызать Вам руки, я же, слуга Вашего сиятельства, припаду к Вашим стопам. Писано в Мадриде, в последний день октября тысяча шестьсот пятнадцатого года.
Слуга Вашего сиятельства
Мигель де Сервантес Сааведра
ПРОЛОГ К ЧИТАТЕЛЮ
Господи боже мой! С каким, должно полагать, нетерпением ожидаешь ты, знатный, а может статься, и худородный, читатель этого пролога, думая, что найдешь в нем угрозы, хулу и порицания автору второго Дон Кихота , который, как слышно, зачат был в Тордесильясе, а родился в Таррагоне! 8 Но, право же, я тебе этого удовольствия не доставлю, ибо хотя обиды и пробуждают гнев в самых смиренных сердцах, однако ж мое сердце составляет исключение из этого правила. Тебе бы хотелось, чтобы я обозвал автора ослом, дураком и нахалом, но я этого и в мыслях не держу: он сам себя наказал, ну его совсем, мне до него и нужды нет. Единственно, что не могло не задеть меня за живое, это что он назвал меня стариком и безруким, как будто в моей власти удержать время, чтобы оно нарочно для меня остановилось, и как будто я получил увечье где-нибудь в таверне, а не во время величайшего из событий 9, какие когда-либо происходили в век минувший и в век нынешний и вряд ли произойдут в век грядущий. Если раны мои и не красят меня в глазах тех, кто их видел, то, во всяком случае, возвышают меня во мнении тех, кто знает, где я их получил, ибо лучше солдату пасть мертвым в бою, нежели спастись бегством, и я так в этом убежден, что, если бы мне теперь предложили воротить прошедшее, я все равно предпочел бы участвовать в славном этом походе, нежели остаться невредимым, но зато и не быть его участником. Шрамы на лице и на груди солдата – это звезды, указывающие всем остальным, как вознестись на небо почета и похвал заслуженных; также объявляю во всеобщее сведение, что сочиняют не седины, а разум, который обыкновенно с годами мужает. Еще мне было неприятно, что автор называет меня завистником и, словно неучу, объясняет мне, что такое зависть; однако ж, положа руку на сердце, могу сказать, что из двух существующих видов зависти мне знакома лишь зависть святая, благородная и ко благу устремленная, а значит, и не могу я преследовать духовную особу 10, да еще такую, которая состоит при священном трибунале; и если автор в самом деле говорит о лице, которое имею в виду я, то он жестоко ошибается, ибо я преклоняюсь перед дарованием этого человека и восхищаюсь его творениями, равно как и той добродетельной жизнью, какую он ведет неукоснительно. Впрочем, я признателен господину автору за его суждение о моих новеллах: хотя они, мол, не столь назидательны, сколь сатиричны, однако же хороши, а ведь их нельзя было бы назвать хорошими, когда бы им чего-нибудь недоставало.