"Роман без названия" (1854; немецкий перевод ок. 1879, болгарский ок. 1889) создавался Крашевским в Житомире, куда он переезжает из деревни Губино Луцкого повета. Атмосфера затхлого мирка губернского города, внутренняя раздвоенность художника, ощущающего противоречие реальности и стремящегося обрести целостное видение мира, в переломную пору безвозвратно уходящего под напором капиталистической реальности привычного традиционного уклада, - все это, остро переживаемое самим автором, обретает жизнь на страницах романа, в чем-то глубоко исповедального и поэтому проникновенного в самой тональности повествования.
Станислав Шарский - польский собрат "новых людей" русской литературы того же времени - выбирает жизненный путь вопреки шляхетским традициям, а значит - и мнению своей среды. В тяжелой борьбе за существование он теряет все, отстаивая себя - свои самостоятельно выработанные представления. Крашевский не делает из него титана и фанатика идеи. Поэтому-то так правдиво, художественно убедительно предстает этот образ наивного в быту, неискушенного и в чем-то беспомощного в житейском море, но непреклонного в верности своим принципам литератора.
Писательская среда, мир меценатов и книгоиздателей, приспособленчество и аморальность окололитературного мирка - все это документально отражает свое время, а определенными своими гранями соприкасается с современностью. Не менее интересна нравоописательная, социальная сторона романа. Здесь взаимно переплетаются достоинства Крашевского-историка, Крашевского-социолога и Крашевского-художника, во многом, как, например, в описании жизни еврейской среды, открывая пути Э. Ожешко и другим демократически мыслящим писателям Польши. Самоотверженный и трагичный образ Сары - это одновременно и далеко выходящая за рамки романа проблема, отражающая не только вызов обществу, брошенный главным героем, но и твердую позицию писателя, продолжающего в этом отношении линию таких великих своих современников, которые вынуждены были творить в эмиграции, как Мицкевич и Норвид.
Если действие этого романа происходит в польской среде на территории Российской империи в конце 40-х - начале 50-х годов, то герои "Дневника Серафины" (1875) живут "двадцать лет спустя" в Галиции - той части давней Речи Посполитой, которая оказалась в границах Австрии.
Общая система повествования отражает изменения в мировидении писателя и в его творческой манере. Еще чувствуются отзвуки социального тенденциозного романа, так свойственного Крашевскому середины 40–50-х годов. Однако как же изменился его облик! Тогда он, а теперь, в 70-е годы, его литературные ученики и последователи - Сенкевич, Прус, Ожешко, обличая общественные пороки, изображая трагические судьбы, сочетали это с оптимистической верой в решение всех проблем на пути социальных реформ. Теперешний же Крашевский обращается к традиционным моральным ценностям. Прежде всего в них он видит барьер на пути зла. И, веря в человека, в нем самом он ищет силы, способные исправлять несправедливый мир. В этих своих воззрениях он близок многим современным писателям, в том числе и русским (творчество которых хорошо знал), в частности, Тургеневу и Толстому.
По мере ознакомления с романом, написанным в форме дневника главного героя (литературный прием, восходящий к XVIII в.), (все четче и рельефнее проясняется мысль: счастье человека зависит от него самого - его порядочности и трудолюбия (Опалинский, Дель), создания семьи не по расчету, а по любви (Адель, Антося).
Серафина нарушает эти элементарные заповеди, а это оборачивается насилием над естественностью человеческих отношений, надругательством над самим естеством личности. Серафина не только душевно страдает от этого. Ей за это мстит и ее за это карает сама жизнь. Обманывая тех, с кем она поочередно заключала "брачную сделку", Серафина обманывала себя, и сама неизменно становилась жертвой обмана. Жертвой трагической и жестоко наказуемой жизнью. Эти неизменные кары судьбы, преследующие героиню как рок, - и предупреждение писателя, и отражение его веры в необходимость человечности для человеческих отношений. Отсюда тенденциозное - в пределах правдоподобия - выпрямление линии жизни, несколько упрощающее сложные и отнюдь не всегда справедливые повороты. Отсюда и последовательное сведение всех этих поворотов к неумолимо жесткой связи причины со следствием, "преступления" - с неотвратимо вытекающим из него "наказанием".
В жизни все неизмеримо запутаннее и сложнее. И эти сложности, уравновешивая нарушенное тенденциозностью равновесие в изображении "внешних" событий, автор показывает, раскрывая внутренний мир героини, со психологию. Повзросление Серафины, связанное с этим изменение характера, наблюдений и выводов, ее слабости и колебания между мнениями матери, отца, дяди, - все это показано топко и убедительно. Вообще, тенденциозность романа проявляется не столько в характерах, сколько в коллизиях, которые и предопределяют логику развития сюжета.
Внутренний мир героини и трагедия ее жизни показаны не только во взаимосвязи с развитием ее характера, но и - что вообще свойственно романам Крашевского - в непосредственной обусловленности бытом и бытием. Быт шляхетско-аристократической верхушки, бытие - общественные воззрения, представления о жизни и отношения - характерны именно для описанной среды в Галиции. Эта аграрная часть Австрии, которую не затронули буржуазные преобразования, сохранила свойственные феодальным отношениям европейского "вчера" мировидение, систему ценностей и сам стиль жизни, что существенно отличало ее от других частей Польши. Весьма показательно, что столь больной для поляков вопрос о национальной независимости, национальной культуре, национальном самоощущении ни разу не появляется не только в рассуждениях, но даже в мыслях персонажей. И не случайно глухие упоминания об "эмигрантах", как и новые концепции хозяйствования, повое мышление об экономике и - шире - жизни связано именно с одним из них - Артуром Опалинским. Участник восстания 1863 года в Королевстве Польском (часть земель бывшей Речи Посполитой в составе России) и специалист-агроном, он объединил в себе характерные черты поляков двух смежных эпох именно этой соседней части Польши: патриотизм последнего поколения романтиков, ринувшихся в неравный бой за независимость, и трезвость мышления, практическую деятельность "новых людей". В 60-е годы эта среда, в чем-то близкая русскому разночинству того же времени, выдвинула лозунги "органичного труда" (рациональная система хозяйствования по образцу передовых стран, которая призвана была преобразовать польское общество) и "работы у основ" (просвещение крестьянства и организация их жизни, труда, быта в соответствии с современными гуманно-демократичными идеалами и прогрессивно-экономическими образцами).
Критика и преодоление феодально-крепостнических традиций в общественных отношениях и стереотипах мышления, борьба за социальное и национальное равноправие, постулаты эмансипации женщин - эти "символы веры" варшавских позитивистов (как было наречено новое движение) предопределили существенные изменения в жизни Королевства Польского. Во многом это было сродни тому, что переживала Россия после 1861 года. А конкретная реализация "работы у основ" идейно была близка с одной стороны - деятельности наших земств, с другой - нашему "хождению в народ". Эта новая, меняющаяся на глазах реальность породила и другие сходные для русского и польского общества явления: народничество, нигилизм имели не только польские аналоги. Много поляков участвовало в этом движении в России, и многие из них привозили эти идеи в польские земли после пребывания в русских учебных заведениях или же становились их поборниками под воздействием "русских веяний" и русской литературы. Отсюда и "возвратная волна" - столь частое появление поляков на страницах русской нигилистической и антинигилистической беллетристики. А на таком историческом и литературном фоне весьма знаменательно, что развитие действия следующего из помещенных здесь романов Крашевского "Сумасбродка" происходит в польской среде, но на территории именно Российской империи. Журнальное издание этого романа появилось в Польше в 1880 году, а книжное в 1882 году. В 1880 году увидел свет в журнале "Еженедельное новое время" и русский перевод романа под названием "Безумная". Первое отдельное издание романа в России (1881) даже на год опередило польское. Не случайно и последовавшее затем его русское переиздание в 1892 году. И в 80-е, и в 90-е годы он органично входил в одно из существеннейших течений русской литературы, которое отражало волнующую общество проблему. Открываемая романом Тургенева "Отцы и дети", она по мере дальнейшего своего развития в жизни обретала разную интерпретацию. "Отцы и дети", "Дым" и "Новь" И. С. Тургенева, "Обрыв" И. А. Гончарова, "Взбаламученное море" А. Ф. Писемского, "Некуда" и "На ножах" Н. С. Лескова, "Панургово стадо" В. В. Крестовского, "Марево" В. П. Клюшникова, "Марина из Алого Рога" Б. М. Маркевича, наконец, великий роман Ф. М. Достоевского "Бесы" - в свое время наиболее известные, а некоторые и поныне (при всем различии авторских воззрений и талантов) волнующие умы произведения составили антинигилистическое течение. Ему противостояло другое - "Что делать?" Н. Г. Чернышевского, "Трудное время" В. А. Слепцова, "Андрей Кожухов" С. М. Степняка-Кравчинского, "По градам и весям" П. В. Засодимского, "История" А. О. Осиповича-Новодворского, "Доброволец" В. И. Дмитриева, "Нигилистка" и "Нигилист" С. В. Ковалевской и др.