Они миновали гребень холма. Внизу раскинулся пруд, выглядевший почти как река - такой длинный и извилистый он был. Мост пересекал его посередине. Ниже моста, до того места, где янтарный пояс песчаных холмов отделял его от темно-голубого морского залива, вода представляла собой буйство множества меняющихся красок - полупрозрачных оттенков шафранного, розового, бледно-зеленого с другими неуловимыми оттенками, для которых еще никто не нашел названия. Выше моста пруд вился между рощами елей и кленов и сверкал темной водой среди колеблющихся теней. Кое-где склонялась с берега дикая вишня, словно девушка в белом, вставшая на цыпочки, чтобы полюбоваться своим отражением в воде. Из болота, окружавшего верхний конец пруда, доносился звучный, меланхолически сладкий хор лягушек. Чуть выше пруда на склоне стоял маленький серый домик, выглядывавший из яблоневого сада, и хотя еще не было совсем темно, свет горел в одном из его окошек.
- Это пруд Барри, - сказал Мэтью.
- Нет, это имя мне тоже не нравится. Я назову его… дайте подумать… Озеро Сверкающих Вод. Да, это правильное имя. Я знаю это по дрожи. Когда я нахожу имя, которое точно подходит, я чувствую дрожь. У вас что-нибудь вызывает дрожь?
Мэтью размышлял.
- Мм… пожалуй, да. Дрожь меня всегда пробирает, как увижу этих противных белых гусениц, которые ползают в огуречных грядках. Терпеть их не могу.
- О, мне кажется, это не совсем та дрожь. А вы как думаете? Ведь есть разница между гусеницами и озерами сверкающих вод, правда? Но почему этот пруд называют прудом Барри?
- Наверное, потому, что мистер Барри живет там, в том доме. Садовый Склон - вот как это место называется. Если бы не та густая роща за ним, ты могла бы увидеть отсюда Зеленые Мезонины. Но нам придется проехать через мост и кругом по дороге, это еще примерно полмили.
- А у мистера Барри есть маленькие девочки? Ну, не очень маленькие - моего возраста.
- Да, у него дочке одиннадцать лет. Ее зовут Диана.
- О-о! - протянула она, глубоко втягивая воздух. - Какое прелестное имя!
- Ну, я так не думаю. Звучит как-то ужасно по-язычески. Я предпочел бы Джейн или Мэри или еще какое-нибудь разумное имя вроде этого. Но когда Диана родилась, Барри сдавали комнату школьному учителю. Они попросили его выбрать имя, и он предложил имя Диана.
- Жаль, что не было такого учителя там, где я родилась. О, мы уже на мосту! Я зажмурюсь покрепче. Мне всегда страшно переезжать через мосты. Я не могу удержаться и не воображать, что, может быть, как раз когда мы будем на его середине, он закроется, как складной ножик, и защемит нас. Поэтому я закрываю глаза. Но мне всегда приходится открыть их, когда мне кажется, что мы уже возле середины. Потому что, понимаете, если бы мост закрылся, я хотела бы увидеть, как он закрывается. Как он весело громыхает! Я люблю, когда так громыхает. Разве не чудесно, что есть так много вещей на свете, которые можно любить? Ну, вот и проехали. Теперь я посмотрю назад. Спокойной ночи, дорогое Озеро Сверкающих Вод. Я всегда говорю спокойной ночи вещам, которые люблю, совсем как людям. Я думаю, им это нравится. Эта вода словно улыбается мне.
Когда они миновали очередной холм и дорога снова повернула, Мэтью сказал:
- Мы почти возле дома. Зеленые Мезонины…
- О, не говорите где, - прервала она, поспешно хватая его приподнявшуюся было руку и закрывая глаза, чтобы не видеть, куда он указал. - Позвольте, я угадаю. Я уверена, что угадаю правильно.
Она открыла глаза и взглянула вокруг. Кабриолет был на гребне холма. Солнце уже село, но окрестности были еще ясно видны в мягком свечении заката. На западе темный шпиль церкви высился на фоне ярко-оранжевого неба. Внизу была маленькая долина, а за ней тянулся длинный покатый склон, на котором толпились аккуратные фермерские дворики. Глаза девочки перебегали от одного из них к другому жадно и серьезно. Наконец, взгляд ее остановился на одной ферме, далеко слева от дороги, белевшей в дымке цветущих деревьев и сумраке окружающего леса. Над ней в юго-западной стороне безупречно чистого неба сверкала огромная хрустально-белая звезда, словно светильник, указывающий путь, полный надежд.
- Вот это, правда? - сказала она, указывая рукой.
Мэтью в восхищении хлестнул кобылу вожжами.
- Ну, угадала! Но, я думаю, миссис Спенсер все подробно описала, и потому ты смогла угадать.
- Нет, она не описывала… правда не описывала. Все, что она сказала, можно было бы сказать о любой из этих ферм. У меня не было представления, как она выглядит. Но как только я увидела, я почувствовала, что это мой дом. Ах, мне кажется, что я во сне. Знаете, у меня, наверное, вся рука выше локтя в синяках, столько раз я себя сегодня щипала. Каждую минуту меня охватывало страшное чувство: я боялась, что все это только сон. И тогда я щипала себя, чтобы убедиться, что это правда, пока вдруг я не вспомнила, что если даже это только сон, то лучше спать и смотреть его как можно дольше, и я перестала себя щипать. Но это не сон, и скоро мы будем дома.
Со вздохом восторга она снова погрузилась в молчание. Мэтью беспокойно ерзал на своем месте. Он был рад, что это Марилле, а не ему придется сказать этому бедному бездомному ребенку, что дом, к которому он так стремился, не станет его домом. Они проехали по Долине Линд, где уже было довольно темно, - но не настолько, чтобы миссис Рейчел не могла заметить их со своего наблюдательного пункта у окна, - и затем по холму и длинной тропинке к Зеленым Мезонинам. К тому времени, когда они подъехали к дому, Мэтью весь содрогался перед приближающимся раскрытием печальной истины с чувством, которого не мог себе объяснить. Он думал не о Марилле, не о себе, не о тех хлопотах, которые эта ошибка, вероятно, им доставит, но о разочаровании девочки. Когда он думал о том, что этот восторг погаснет в ее глазах, у него появлялось болезненное чувство, как будто ему предстояло соучастие в убийстве, - такое же чувство появлялось у него, когда ему нужно было зарезать ягненка или теленка или любое другое невинное маленькое создание.
На дворе было совсем темно, когда они подъехали к дому, и листья тополей шелестели вокруг, словно шелк.
- Послушайте, деревья разговаривают во сне, - прошептала девочка, когда он снял ее с кабриолета и поставил на землю. - Какие у них, должно быть, чудесные сны!
Затем, крепко держа саквояж, заключавший в себе "все ее земное имущество", она последовала за Мэтью в дом.
Глава 3
Марилла Касберт удивляется
Когда Мэтью открыл дверь, Марилла быстро поднялась ему навстречу. Но как только ее взгляд упал на маленькую странную фигурку в тесном некрасивом платье, с длинными ярко-рыжими косами и радостно сияющими глазами, она остановилась в изумлении.
- Мэтью, кто это? - воскликнула она. - Где же мальчик?
- Там не было мальчика, - отвечал Мэтью с несчастным видом. - Там была только она.
Он кивнул на девочку, только теперь вспомнив, что даже не спросил, как ее зовут.
- Как не было мальчика? Но там должен был быть мальчик, - настаивала Марилла. - Ведь мы просили миссис Спенсер привезти мальчика.
- Она этого не сделала. Она привезла вот… ее. Я спрашивал начальника станции. И мне пришлось взять ее домой. Нельзя же было оставить ребенка одного на ночь на станции, хоть и произошла ошибка.
- Хорошенькое дело! - воскликнула Марилла.
На протяжении этого диалога девочка не проронила ни слова, только взгляд ее перебегал с одного собеседника на другого. Все оживление погасло в ее лице. Внезапно она, казалось, поняла весь смысл сказанного. Уронив свой драгоценный саквояж, она подскочила ближе и заломила руки.
- Вы не хотите взять меня! - закричала она. - Я вам не нужна, потому что я не мальчик! Я должна была этого ожидать. Никто никогда не хотел взять меня. Я должна была знать, что это слишком прекрасно, чтобы так могло продолжаться. Я должна была знать, что на самом деле никому не нужна. О, что мне делать? Я зальюсь слезами!
Этим она и занялась. Упав на стул, стоявший возле стола, она уронила руки на стол, уткнулась в них лицом и отчаянно зарыдала. Марилла и Мэтью растерянно переглянулись поверх кухонной плиты. Оба не знали, что сказать или сделать. Наконец, Марилла неуклюже попыталась поправить дело:
- Ну-ну, не о чем тут так плакать.
- Не о чем? - Девочка быстро подняла голову, и показалось залитое слезами лицо и дрожащие губы. - Вы тоже плакали бы, если бы вы были сирота и приехали в то место, которое, как вы думали, станет вашим домом, и вдруг узнали бы, что вас не хотят оставить, потому что вы не мальчик. О, это самая трагичная минута в моей жизни!
Что-то вроде невольной улыбки, словно заржавевшей от того, что к ней так долго не прибегали, смягчило суровое выражение лица Мариллы.
- Ну, не плачь больше. Мы же не собираемся немедленно выгнать тебя из дома. Ты останешься здесь, пока мы не выясним, в чем дело. Как тебя зовут?
Девочка на мгновение заколебалась.
- Пожалуйста, называйте меня Корделией, - сказала она горячо.
- Называть тебя Корделией! Это что, твое имя?
- Не-ет, не совсем, но я хотела бы называться Корделией. Это такое изысканное имя.
- Не понимаю совершенно, о чем ты говоришь. Если Корделия не твое имя, то как тебя зовут?
- Анна Ширли, - неохотно пробормотала обладательница этого имени. - Но, пожалуйста, называйте меня Корделией. Ведь вам все равно, как называть меня, если я останусь у вас ненадолго, ведь правда? Анна - такое неромантичное имя.
- Романтичное - неромантичное, чепуха! - сказала Марилла без всякого сочувствия. - Анна - хорошее, простое, разумное имя. И тебе нечего его стыдиться.