- Я затем и пришел, понял? Ты не женат, тебе не за что мстить мне. Мне они не поверят. Ты им скажешь, Миша? Пусть поймут, что пришлось нанять батрака, раз хозяин был в отлучке. Полана на чердаке запиралась, крючок крепкий такой, я сам видел... А Герич городит всякую чушь! Мол, восемь лет и все такое. Скажи, кто знает ее лучше - Герич или я? Поведет плечом - и грудь опять под рубашкой... Тот парень, что был внизу у потока, не наш, он леготский, я сам видел. Он пришел с той стороны. А люди - сразу за сплетни.
Миша качает головой.
- На, выпей-ка это, помогает.
Юрай глотает горячий отвар и глядит в огонь.
- Хорошо у тебя тут, Миша. Ты им все расскажи, тебе поверят. Ты, говорят, все знаешь. Скажи, что была она хорошая, верная жена... - Дым ест глаза, у Юрая навертываются слезы; нос у него совсем заострился. - Я, я один знаю, какая она! Эх, Миша! Хоть сейчас бы поехал опять в Америку, чтобы копить для нее деньги...
- Выпей-ка это разом, - говорит Миша. - Сразу согреешься.
У Гордубала на лбу выступает обильный пот. Его охватывает приятная слабость.
- Многое я мог бы порассказать про Америку, Миша, - произносит он. - Многое позабыл, да подожди, вспомню...
Миша не спеша подбрасывает дров в костер, Гордубал прерывисто дышит и что-то бормочет сквозь сон. Дождь перестал, лишь с елки над шалашом падают тяжелые капли. А туман все сгущается.
Порой замычит вол, и Чувай бежит поглядеть на стадо.
Миша чувствует на спине напряженный взгляд Гордубала. Юрай уже несколько минут не спит и глядит запавшими глазами на Мишу.
- Миша! - хрипит Гордубал. - Может человек сам с собой покончить?
- Чего?
- Может человек себе положить конец?
- Зачем?
- Чтобы не думать больше. Есть такие думы, Миша, что... Да где тебе понять... Думаешь... например, что она врет... что не была у соседки... - У Юрая дергаются губы. - Как от них избавиться, Миша?
Миша сосредоточенно молчит.
- Трудное дело. Лучше думай до конца.
- А если в конце... только конец? Может человек себе положить конец?
- Не надо, - медленно говорит Миша. - Зачем? И так умрешь.
- А скоро?
- Если хочешь знать - скоро.
Миша встает и выходит из шалаша.
- Спи теперь, - говорит он, обернувшись в дверях, и исчезает в тумане.
Гордубал пытается встать. Слава богу, ему уже лучше, только голова как-то не держится и тело точно из тряпок слабое, вялое.
Юрай выходит из шалаша. Кругом туман, не видно ни зги, только слышатся колокольцы - тысячи волов пасутся в облаках и звенят колокольцами. Юрай бредет неведомо куда. "Надо вернуться домой", - думает он и идет.
Идет куда глаза глядят. Иногда ему кажется, что под гору, - он точно валится в бездну. Временами похоже, что лезет он в гору, - и это так трудно, дыхание захватывает в груди. Э, все равно, лишь бы домой. И Юрай Гордубал погружается в туман.
XXIV
Гафья нашла отца в хлеву. Коровы беспокойно мычали, и Полана послала ее поглядеть, что случилось. Гордубал лежал на соломе и хрипел.
Он уже не противился, когда жена отвела его в избу, только как-то недоуменно и с усилием поднял брови. Полана раздела его и уложила в постель.
- Дать тебе чего-нибудь, Юрай?
- Ничего, - пробормотал он и опять забылся.
Ему снилось что-то, - вот не вовремя разбудили! Но что это было? Нет, Герич не был в Америке... Все опять спуталось, придется начать сначала. Эх, как давит грудь! Верно, это песик Чувай улегся на меня.
Юрай беспокойно гладит волосатую грудь. Спи, спи, мохнатый, как у тебя бьется сердце! Ох, и тяжел ты, плут!
Гордубал ненадолго задремал, а когда проснулся, то увидел, что Полана стоит в дверях и испытующе смотрит на него.
- Ну, как тебе?
- Лучше, голубушка. - Он не решается заговорить, боясь, что исчезнет родной дом и возникнет опять каморка в Джонстоне. Да, да, здесь совсем как дома: расписной сундук, дубовый стол, стулья.
У Гордубала сильнее забилось сердце. Наконец-то я дома! Господи, какая же длинная дорога - четырнадцать дней на лоуэрдеке, да еще в поезде. Тело точно разломанное. Только не шевелиться, а то опять все исчезнет. Лучше закрыть глаза и думать - вот я здесь, дома.
Все опять смешалось: майнеры в Джонстоне, Гарчар, драка, - побили тогда Гордубала; Юрай бегает по штольне, увертывается, прыгает на лестницу в шахте, карабкается вверх. А сверху стремительно падает подъемник, вот-вот разобьет ему голову, ейбогу разобьет. Гордубал просыпается от собственного стона.
Нет, не надо спать, так легче. Широко раскрыв глаза, Юрай разглядывает мебель в комнате. Так легче. Гордубал чертит пальцем в воздухе и рассказывает Мише про Америку.
Я, брат, всегда шел на самую тяжелую работу. Только крикнут: "Алло, Гордубал!", я и иду. Один раз засыпало штольню, даже плотники отказались лезть. Двадцать долларов я в тот раз заработал. Сам инженер мне руку пожал. Да, Миша, вот так взял и пожал...
Гордубалу чудится, что он спускается в шахту.
Все вниз и вниз. Толстая еврейка и какой-то старик строго смотрят на него. "181-182-183", - считает Гордубал и кричит: "Стоп, стоп!" Дальше некуда.
Тут конец шахты. Но клеть мчится все дальше вниз, жара невыносимая, нет сил дышать. Куда они едут?
Видно, в самое пекло. Юрай хватает ртом воздух и просыпается. Светает. В дверях стоит Полана и напряженно глядит на мужа.
- Мне уже лучше, - шепчет Гордубал, и в глазах его появляется нежность, - не сердись, Полана, я скоро встану.
- Лежи, - говорит Полана и подходит к нему. - Что болит-то?
- Ничего. Со мной и в Америке случалось такое. Доктор говорил - флю. Флю. Через два дня буду здоров, как рыба. Завтра встану, голубушка. Задал я тебе хлопот, а?
- Хочешь чего?
Гордубал качает головой.
- Мне и верно полегчало сегодня. Вот хорошо бы водицы кружечку... Да я и сам могу...
- Сейчас принесу.
Она уходит. Гордубал поправляет подушки за спиной, запахивает на груди рубашку. А то Полана увидит меня таким пугалом, думает он. Умыться бы да щетину сбрить. Полана вот-вот будет тут, наверно, и на кровать присядет, пока я буду пить. Юрай подвигается, чтобы освободить место на кровати, и ждет. Видно, забыла обо мне, думает он. Бедная, сколько у нее хлопот. Хоть бы Штепан вернулся.
Скажу ей, как придет: "А что, Полана, может, вернуть Манью?"
В избу входит Гафья с кружкой воды в руках.
Девочка несет ее осторожно, высунув от усердия язычок.
- Спасибо, Гафья, умница ты у меня, - вздыхает Гордубал, - а что, дядя Штепан тут?
- Нету.
- А что мамка делает?
- Во дворе стоит.
Гордубал не знает, что и сказать, даже про воду забыл.
- Ну, иди, - бормочет он, и Гафья опрометью выскакивает за дверь. Юрай тихонько лежит и слушает. Лошади в конюшне стучат копытами. Напоила ли их Полана?, Нет, сейчас, наверно, еще поит свиней, - вон как расхрюкались. Как же, за день набегается хозяйка. Надо бы вернуть Штепана... Поеду в Рыбары, скажу. "Эй ты, лежебока, отправляйся к коням! Полане одной не управиться. Вечером возьму и поеду", - думает Юрай. В глазах у него темнеет, и все исчезает.
В комнату заглядывает Гафья, мнется у двери и бежит обратно. "Спит!" - шепчет она матери.
Полана молчит, напряженно думая о чем-то своем.
В полдень Гафья снова на цыпочках входит в избу. Гордубал лежит, закинув руки за голову, и глядит в потолок.
- Маменька велела спросить: не надобно ли чего? - выпаливает она.
- Я думаю, Полана, - говорит Юрай, - нужно вернуть Манью.
Гафья в недоумении раскрывает рот.
- А как вам, легче?
- Спасибо, легче.
Гафья выбегает.
- Говорит, что поправился! - докладывает она Полане.
- Совсем поправился?
- Не знаю.
С полудня стало совсем тихо. Гафья не знает, чем ей заняться. Мать не велела ей убегать - сиди, мол, дома, может хозяин попросит чего. Гафья играет на крыльце с куклой, которую ей вырезал Штепан.
- Не ходи никуда, - наказывает она кукле. - Хозяин лежит, а ты стереги двор. Да не плачь, а то наподдам.
И Гафья идет на цыпочках посмотреть, что делается в избе. Гордубал сидит на кровати и покачивает головой.
- Что делает мать, Гафья?
- Ушла куда-то.
Гордубал кивает.
- Передай ей, чтоб вернула Штепана. А жеребца он может получить обратно. Хочешь, чтоб у тебя были кролики?
- Хочу.
- Я тебе смастерю клетку для кроликов такую, как у майнера Иенсена. Эх, Полана, много чего есть в Америке! Все заведем. - Гордубал качает головой. - Хочешь, Гафья, я возьму тебя наверх, в луга? Там есть такой чудной сруб, даже Миша не знает, что там было. Иди, иди, скажи матери, что Штепан вернется.
Гордубал чувствует какое-то удовлетворение. Он ложится и закрывает глаза. Темно, точно в штольне.
Бух-бух, это где-то бьют киркой по камню. ...Вог Штепан ухмыляется - одни, мол, каменья. Да, каменья. А знаешь ли ты, дурень, что такое работа? По работе судят о мужчине. Что за дрова у тебя на дворе, голубушка? Ровные да гладкие поленья. А я, бывало, корявые пни раскалывал. Вот это мужская работа - колоть пни. Или добывать из-под земли камень.
Гордубал доволен. Не мало я поработал на своем веку, Полана, ей-богу, не мало. Хорошо это. Сложив руки на груди, Гордубал спокойно засыпает.
Проснулся он уже под вечер, тяжелые сумерки разбудили его.
- Гафья, - позвал Гордубал. - Гафья, где Полана?