благочестивую молитву, поблагодарив Всевышнего за то, что удачно добрался до нового
жилища и наскоро перекусил хлебом насущным, ибо уже с ног ввалится от усталости.
Наливка из домашних фруктов и ягод приятным теплом разлилась по телу, которое он
наскоро обмыл и переодел в чистые одежды – рубаху и нательные домашние штаны из
полотна. Постель манила в свои объятия и Фрай не смог ей дольше противиться. Как
только уставшее тело удобно умостилось и расслабилось, молодого человека сразу
сморило.
Поначалу, сновидения не тревожили разум пастора, лишь приятная пустота. Но в
скором времени он забылся, чуткое ухо слышало слегка уловимый шум, что пронесся над
ним, будто шуршали крылья. Пастор открыл глаза или это сонное воображение нарисовало
ему такую картину – у его изголовья с левой стороны сидела сова с красивым серебристо-
серым отливом и ярко-рыжим загривком, ее глаза светились изумрудным светочем, а
удлиненные зрачки внимательно рассматривали гостя. С другой стороны тоже послышался
звук, и пастор повернул голову – справа его с любопытством рассматривала серая летучая
мышь, выставив напоказ свои маленькие, заостренные клыки, будто улыбаясь. Фрай
улыбнулся ей в ответ и снова закрыл глаза – забавное сновидение. Но тут его что-то
коснулось – рука, несущая приятную прохладу, легонько очертила овал лица. Он снова
открыл глаза, все та же сова, вот только она протянула крыло, которое плавно переросло в
человеческую руку. И тут Уэнсли будто бы проснулся от приятной дремоты, потер руками
глаза, но не увидел, ни красивой совы, ни ее спутницы – летучей мыши.
Молодой человек поудобней сбил подушку и умостился дремать дальше, вот только
следующие звуки его явно насторожили – за дверью скрипели рассохшиеся деревянные
половицы, кто-то к нему подбирался. Дверная ручка начала проворачиваться и на игру
воображения это уже не смахивало. Угасающий огонь в камине давал слабый свет, а свечу
молодой человек зажечь не успевал. На прикроватной тумбочке, к которой интуитивно
потянулась рука Фрая, ничего опасней талмуда со святым писанием да перочинного ножа
не обнаружилось. А меж тем дверная ручка поддалась напору.
Уэнсли конечно предполагал, что в любом городе имеются воры, которые обчищают
обычных жителей по ночам, но ему не верилось, что встреча с ними состоится сию же
минуту, когда он только прибыл на новое место, да еще когда один и беззащитен. Правда,
то, что увидел наш герой потом, ни шло ни в какое сравнение с уличными жуликами, а
главное испугало на порядок сильнее. Хотя поначалу он недоумевал, ведь в дверях
нарисовалась фигура привратника Хопкинса. Луна как раз заглянула в окно пасторского
домика и млечным свечением озарила белый силуэт церковного помощника. Уэнсли сел
на кровати, сжимая в руках нож и книгу. Возможно, столь поздний визит имел под собой
какое-то неотлагательно-срочное обстоятельство.
– Хопкинс, что-то произошло? – вполне спокойно спросил священник, всматриваясь в
непривычно бледное лицо привратника.
– Кровь… – ответил тот и в голосе проскочили металлические нотки, но разве
разыгравшееся воображение не искажает слуховые и зрительные образы. Подчас мы
можем уловить что-то ужасное, что на самом деле таким не является.
– Что? Кто-то ранен или умер? – еще раз задал вопрос Уэнсли.
Но Хопкинс тоже выразился вполне спокойно, даже немного торжественно и
протянуто:
– Кровь, свежая кровь… вкусная свежая кровь, – и двинулся на священника.
Уэнсли испугался и подскочил с кровати, его здравый смысл буквально отказал ему, -
тот человек сошел с ума. Меж тем, белый как снег, Хопкинс оскалил зубы, и это были
нечеловечьи зубы, а клыки опасного животного, предназначенные, чтобы разрывать плоть:
– Погодите, мистер Хопкинс, – отскочил к камину Уэнсли.– Давайте объяснимся.
– Вкусная, теплая кровь, – шептало нечто в человечьем облике, плавно опускаясь на
четвереньки, чтобы уподобится на зверя. Поистине, это был не человек!
У Фрая до сих пор в руках была только Библия и ножик, но разве можно отбиваться
от ненормального таким орудием?
– Сгинь! – воскликнул он. – Прочь, нечистый!
Ответом ему послужил смех отнюдь не веселый, а жуткий; человекоподобный зверь
даже остановился, чтобы воссоздать всю силу этого жуткого звука. Крамольный смех –
если обозначить его чем-то жутко-запретным, не поддающимся пониманию для обычного
человека. Но нечто не могло долго продолжать издавать такие звуки, оно снова взглянуло
на Фрая и продолжило свое шествие.
Фрай приготовился распрощаться с жизнью, вслух произнося молитвы Всевышнему,
Деве Марии и всем святым, которых помнил, прося пощадить его и уберечь, особенно
душу. Но перехватив у очага еще горячую кочергу, которая зашипела в его руке, попытался
отмахиваться ею от монстра. Шаг, удар, прыжок, выпад вперед и книга полетела в
чудовище. Тот не успел увернуться от увесистого фолианта и взвыл, будто получил
кирпичом. Но это ни сколько причинило ему боль, сколько рассердило. В руках оставалась
одна единственная кочерга, что обожгла его ладонь, но боль физическая отступала перед
паническим страхом, что возымел верх над молодым человеком. Кочерга была необычной,
с заостренным наконечником, будто предназначалась для широко использования, нежели
обыденное перемешивание угля в камине.
Прыжок на Фрая, оскал зубов, замах металлическим орудием, мгновенье, и атака
отбита. Человекоподобный монстр отлетел и снова принял наступающую позу, оскалил
сердито зубы, намереваясь все-таки вцепиться в живую плоть. Фрай отбежал в
противоположный угол, бросил еще что-то, но промахнулся, а его противник довольно
оскалился. Священник схватил туалетный столик и поставил преграду, нападающий
перецепился, преодолевая преграждение, рыкнул и пополз, уподобляясь червяку, поистине
непривычное зрелище – видеть, как человеческое тело ползет. И взгляд, этот стеклянный
пространственный взгляд, будто смотрит на тебя мертвец. Рациональный Фрай хватался за
крупицы здравого убеждения: но не может же быть, в самом деле, это мертвецом? Но одно
он точно знал – есть Бог, и есть Дьявол, так вот – это происки Дьявола. Он послал на
землю нечто из пекла, что приняло человеческий облик и нынче хочет проверить, сильна
ли вера служителя церкви. В остальном, он никак не мог объяснить происходящее, но как
бороться с адским выродком, прикажите? Бросая в тварь все, что попадалось ему под
руку, он начинал отчаиваться, а бесовское отродье сокращало расстояние. Нечто не
останавливали тяжелые вещи, оно извивалось подобно змее, его глубокие увечья не
заливала кровь, просто зияли дыры на мертвецком теле.
Луна устала заглядывать в окно, пологие тучи все чаще прятали небесный светоч, и в
краткие мгновенья тьмы, Фрай испытывал неподдельный ужас, когда не мог видеть хотя
бы очертания нападающего. А тот становился осторожней, замирал, прислушивался,
выжидал. Его жертву было слышно по биению живого и трепетного сердца, учащенному
дыханию и молитвам. Человекоподобная тварь не могла подобраться вплотную, ей не
нравились святые изречения, а Уэнсли уже по какому кругу, часто сбиваясь, в голос
обращался ко Всевышнему. Хорошо, что молодому священнику образование давалось
легко, и он много зазубривал из Нового и Ветхого завета, и ныне все сказанное из святого
писания, действовало, как незримый щит и не нравилось адскому посланнику. Оно не
могло приблизиться, когда до него долетали изречения святого отца, чтобы как следует
напасть – приходилось действовать рывками, когда голос надрывался и на мгновенье
смолкал. В последний момент, Уэнсли сорвал с себя нательный крестик и постарался
перекрестить демоническую тварь, действовал пастырь наугад, возможно сознание или
подсознание подбросило картину Джотто об изгнании бесов, что видел на уроках теологии
в университете. Там, молодой монах Джованни преклонившись перед одром умирающего,
читал святые молитвы. В момент написания картины на его устах застыли слова: "Изойди,
нечистый, из глубин души человеческой раба божьего Себастьяна, дай покой
страждущему, освободи дух человеческий и возьми во власть животное неразумное, ибо
не крещено оно…". Затем ритуальное животное забивали (чаще на такие ритуалы
приводили свиней) и сжигали, развеяв потом пепел по ветру.
Фрай тяжело выдохнул, а если ему провести обряд экзорцизма, правда Англиканская
церковь не практиковала пресловутую науку, но в конкретный миг безысходности и
сейчас, отступление от доктрин может спасти ему жизнь. Смахнув крупные капли пота со
лба, облизывая сухим языком пересохшие губы, Уэнсли начал повторять вымышленные
постулаты изгнания бесов, пытаясь даже спеть псалмы "Верую в Бога и требую нечистый,
изойди из раба божьего Хопкинса, оставь душу страждущего…".
Нечисть на время замерла, прислушиваясь к ритуальному бреду святого отца,
поначалу она слушала, потом завыла, как гиена, но в следующий миг, глаза наполнились
адским жаром, вспыхнули двумя огнями в темноте и вой стал напоминать надрывистый