Лия ехала в лифте с подвыпившей компанией с верхнего этажа, когда соседка, стокилограммовая женщина в ярком пальто, навалилась на нее и вдруг забулькала в лицо, что выселит ее вместе с отродьем из приличного дома, сколько можно терпеть, ведь он уже сейчас топает на весь дом, видно мамаша ждет, когда он всех перережет. Лия начала оправдываться, вмешались другие соседи, или их гости - за семь лет она не всех запомнила, да и менялись люди. Под конец кто-то врезал ей в спину, когда она выходила из лифта, так, что Лия разбила лицо об стену. Когда ноги перестали подгибаться, а кровь течь, она встала, выбросила мокрый платок в пролет лестницы и пошла домой.
Разбудил ее в восемь вечера настойчивый звонок в дверь. Лия открыла, не спрашивая. Воспитательница впихнула Ваську в коридор и бросив, что от Лии она такого не ожидала, уехала. Васька стоял, глядя на книжные полки в конце коридора. Дверь оставалась распахнутой. Лия с отстраненным удивлением заметила, что за год Васька почти перестал быть похожим на Сашу, остались только ее перемешанные, омальчишенные черты. Она протянула руку к двери и Васька шарахнулся. Шарахнулся легонько, но уверенно, как привычный к тычкам, ударам.
- Ма... - сорвалось у него.
Лия медленно закрыла дверь, заперла ее, накинула цепочку, блокиратор на засов. Васька разулся и снял куртку. Слез у него не было. У Лии тоже.
Они прошли на кухню, Лия зачем-то стала нарезать хлеб. Опомнилась, когда кончился батон. Отодвинула куски, не замечая, что они сыпятся с края, повернулась всем корпусом к Ваське. Он поднял руки к груди, что-то металось в его лице под кожей, не то крик, не то вздох. Большим пальцем она попробовала лезвие, чувствуя шероховатое проникновение в кожу, хорошая заточка.
В этот миг на улице завыла сирена. Лия положила нож в раковину и подняла Ваську на руки. Васька был застывший, как заледеневший, но мгновенно обмяк и зарыдал. Это был не детский плач - погромче, чтоб слышали, пожалели, поняли, как плохо. Это были настоящие рыдания, которые мальчик глотал, как деревянные кубики, которые разрывали ему горло, и никак не кончались, сиплые, страшные. Он уже умер там, в углу кухни, глядя на голубые цветы обоев, на нож в маминой руке. И к жизни возвращался с трудом.
Они говорили всю ночь - про то, как бьют "спецдетей" воспитатели и родители. Про девочку Катю - помнишь, с русалкой, мама? - которую убил отец. Про папу Сашу, который тоже хотел убить, но передумал и ушел. Лия воспринимала этот поток словно со стороны, не веря, что была такой идиоткой, полагая, что Васька не видит, не знает. Он знал все. Он знал, что она хотела убить его и согласен был умереть. Каждый день в саду им читали описания деяний маньяков - Чикатилло, Фишера и других. Им говорили - вы такие же, вас убьют потом. Зачем потом? Васька не хочет никого убивать, он считает, что их надо раньше... Колю мама оставила на вокзале. Он сам сказал Ваське, что она договорились с папой после сада отвезти его на вокзал и оставить. Больше Коля не приходил - это на той неделе было. Hурлана утопили в бассейне. Они теперь боятся в бассейн идти. Хотя утонуть проще, не больно, так Степа говорит. Он старше всех, просто все равно в школу не возьмут - сидит в саду. Hурлану повезло. У него три брата и сестра, и он один такой...был.
Лия слушала Ваську и в ней крепло упругое и чистое чувство, будто разгорался огонь. И только когда непривычные, легкие слезы брызнули из глаз, она узнала его - то была ярость. Веселая, как лесной пожар, бушующая ярость. Она подняла Лию и понесла к ящику с документами, где валялась измятая прошлогодняя газета. Васька удивленно взглянул на фотографию и невольно улыбнулся:
- А, это в старом садике, мам. Олю укусила собачка, маленькая такая, белая, ее бабушка чья-то привела. Я тогда с Олей дружил, она закричала мне - Вася, помоги! - я и бросился, думал ее кто-то страшный... А увидел собачку - смешно стало, взял за поводок и отвел бабульке. Думаю, воспитательница бы ругалась на нее, если б видела.