- Едва ли вы меня помните, - сказал он. - Мы познакомились пять лет назад в Оксфорде, на завтраке у декана Баллиол-колледжа. Мне будет интересно прочесть вашу книгу, когда она выйдет, - сколько я понимаю, это автобиография? И разрешите мне одним из первых поздравить вас с вашей помолвкой. Боюсь, вы убедитесь, что ваш тесть несколько чудаковат… и забывчив. Этой зимой он перенес сильный бронхит. Дом - сплошные сквозняки, непомерно велик по нашим временам. Ну что ж, пойду к себе. На море волнение, а я плохо переношу качку. Встретимся двенадцатого у леди Метроленд, а если посчастливится, то и раньше.
Адам не успел ничего ответить - иезуит уже исчез. Вдруг голова его опять возникла рядом.
- Здесь находится одна весьма опасная и неприятная женщина, некая миссис Оранг.
Он опять скрылся из глаз, и почти тотчас же пароход заскользил прочь от пристани, к выходу из порта.
Началась качка, то бортовая, то носовая, а то пароход, весь дрожа, замирал на месте, над бездной черной воды, после чего низвергался, как вагонетка на американских горах, в безветренную глубину и снова взлетал прямо в пасть к урагану; то он прорывал себе путь, судорожно тыкаясь носом, как терьер в кроличьей норе, то падал камнем, как лифт. Этот последний его трюк доставлял пассажирам больше всего мучений.
- Ой, - стонал Цвет Нашей Молодежи. - Ой! Ой! Ой!
- Точно из тебя сбивают коктейль, - сказал Майлз Злопрактис. - Ну и лицо у вас, деточка, - оттенка нильской воды.
- Это же заболеть можно, - сказала мисс Рансибл и, что редко с ней случалось, попала в точку.
Китти Блекуотер и леди Троббинг лежали одна над другой на своих койках, содрогаясь от парика до пят.
- Как ты думаешь, неужели это шампань…
- Китти.
- Да, милочка?
- Китти, мне кажется… нет, я уверена, у меня есть где-то нюхательные соли… Китти, я подумала, тебе там ближе… А мне отсюда слезать просто небезопасно… как бы не сломать ногу…
- А ты не боишься, что после шампань…
- Но они мне нужны. Конечно, милочка, если это тебе затруднительно…
- Мне ничего не затруднительно, ты же знаешь. Но помнится, нет, я даже совершенно ясно помню, что нюхательные соли ты не укладывала.
- Ну, Китти, ну, пожалуйста… тебе же будет жалко, если я умру… Ой!
- Но я видела нюхательные соли на твоем туалетном столике уже после того, как твои вещи снесли вниз. Помню, я еще подумала, надо захватить их, а потом замешкалась с чаевыми, так что, понимаешь…
- Я… их… сама уложила… Вместе со щетками… Китти, противная!
- Как не стыдно, Фанни!
- Ой! Ой! Ой!
Для отца Ротшильда все плавания были равны. Он размышлял о муках святых угодников, об изменчивости человеческой природы, о Четырех Последних Вещах и время от времени повторял про себя отрывки из покаянных псалмов.
Лидер оппозиции его величества лежал, погруженный в сладостный транс, созерцая роскошные восточные видения: домики из раскрашенной бумаги; золотые драконы и цветущий миндаль; золотые фигурки и миндалевидные глаза, смиренные и ласкающие; крохотные золотые ножки среди цветов миндаля; раскрашенные чашечки, полные золотого чая; золотой голос, поющий за ширмой из раскрашенной бумаги; смиренные, ласкающие золотые ручки и глаза формой как миндаль, а цветом как ночь.
Два совсем обмякших детектива, дежуривших у его каюты, покинули свой пост.
- Если он и при такой качке сумеет набедокурить, молодец будет, - решили они. - Грех было бы ему мешать.
Пароход скрипел всей обшивкой, хлопали двери, падали чемоданы, выл ветер; винт, то взлетая над водой, то зарываясь в волны, бешено крутился, и шляпные картонки сыпались с полок, как спелые яблоки. Но сквозь весь этот рев и грохот из дамского салона второго класса звучали отчаянные голоса ангелов миссис Оранг - они пели, пели в унисон, исступленно, надрывно, словно сердца их готовы были разлететься вдребезги, а рассудок помрачиться, - пели знаменитый гимн сочинения миссис Оранг "Агнец Божий - барашек что надо".
Капитан и первый помощник сидели в рубке и увлеченно решали кроссворд.
- Похоже, ветер свежеет, того гляди погода испортится, - сказал капитан. - Вечером может и покачать.
- Не всегда же бывает так тихо, как сейчас, - сказал первый помощник. - Хищное млекопитающее. Слово из восемнадцати букв. Просто непонятно, как они такое выдумывают.
Адам Фенвик-Саймз сидел с морскими волками в курительной, пил третий стакан виски и гадал, когда ему окончательно станет плохо.
Уже сейчас он ощущал какую-то тяжесть в затылке. Плыть еще тридцать пять минут, а скорее всего, и больше, раз ветер встречный.
Наискосок от него сидел болтливый, объездивший весь свет журналист и рассказывал ему неприличные анекдоты. Время от времени Адам вставлял более или менее подходящие к случаю замечания вроде "Да, здорово", или "Это надо запомнить", или "Ха-ха-ха", но по-настоящему что-либо воспринимать он был неспособен.
Корабль взлетел - выше, выше, выше, а потом как-то наискось ухнул вниз. Адам успел схватить свой стакан и спасти содержимое. Потом закрыл глаза.
- А вот этот годится и для дамских ушей, - сказал журналист.
За спиной у них четыре коммивояжера играли в карты. Сначала игра шла весело - когда карты, стаканы и пепельница летели на пол, они только приговаривали: "Вот это так тряхнуло!" и "Держись, гвардейцы!" - но за последние десять минут заметно притихли. Тишина была неуютная.
- … И сорок за тузы и двести пятьдесят. Роббер. Ну что, опять тянуть или останемся так?
- А может, сделаем небольшой перерыв? Стол все время куда-то едет, я даже устал.
- Э, Артур, тебя уж не тошнит ли?
- Ничего не тошнит, просто устал.
- Конечно, если Артура тошнит…
- Кто бы подумал, что нашего Артура будет тошнить?
- Да не тошнит меня вовсе. Устал немножко, и все. Но если вы хотите продолжать - пожалуйста, я вам игру портить не собираюсь.
- Молодчина, Артур. И нисколько его не тошнит. Эй, Билл, не зевай, карты сейчас упадут. Опять нас подымает.
- Может, повторим, друзья? Того же?
- Того же.
- Твое здоровье, Артур. Ваше здоровье. Чтобы не в последний.
- Кто сдает? Ведь последним сдавали вы, мистер Гендерсон?
- Да, теперь сдавать Артуру.
- Тебе сдавать, Артур. Гляди веселей, приятель.
- Перестань! Разве можно так хлопать человека по спине!
- Не спутай карты, Артур!
- Попробуй не спутать, когда тебя так хлопнули по спине. Устал я.
- Ну вот, у меня оказалось пятнадцать карт.
- А этот вы слышали? - сказал журналист. - Как один человек из Абердина очень любил бриллианты, до того любил, что, когда надумал жениться, выбрал жену с солитером. Здорово, а? Понимаете, у нее был солитер, а он, понимаете, любил бриллианты. А жил в Абердине. Ловко, ничего не скажешь.
- Знаете, я, пожалуй, выйду ненадолго на палубу. Здесь что-то душновато.
- И не думайте. Там все время заливает. Или, может быть, вас мутит?
- Ни капельки не мутит. Я просто подумал, что на свежем воздухе… О черт, да когда же это кончится?
- Держитесь, дружище. Я бы на вашем месте не стал прогуливаться. Лучше сидеть, как сидели. Глоток виски, вот что вам требуется.
- Меня не мутит. Просто здесь душно.
- Правильно, дружище. Уж вы мне доверьтесь.
Игра в бридж явно не клеилась.
- Эй, мистер Гендерсон, это еще что за пика?
- Туз, а то что же?
- Вижу, что туз. Я про то говорю, что нельзя вам было брать взятку козырем, когда у вас на руках была пика.
- Почему это нельзя было козырем? Ведь пошли-то с козыря.
- Ничего подобного. Артур пошел с пики.
- Нет, с козыря. Так ведь, Артур?
- Артур пошел с пики.
- Не мог он пойти с пики, а то зачем бы ему класть червонку на моего короля пик, когда я думал, что у него дама. Нет у него пик.
- Почему это у меня нет пик? У меня дама.
- Артур, старина, тебя, видно, и вправду тошнит,
- Ничего не тошнит, просто устал. Ты бы тоже устал, если б тебя так хлопнули по спине… В общем, хватит с меня этой забавы. Вот видите, опять карты разлетелись.
На этот раз никто не дал себе труда их собрать. Вскоре мистер Гендерсон сказал: - Странно, с чего это у меня вдруг перед глазами все поплыло? Наверно, что-нибудь съел не то. С этими заграничными блюдами всегда такая история - намешают бог весть чего.
- А знаете, у меня тоже, оказывается, самочувствие не ахти. Вентиляция на этих пароходах ни к черту.
- Да-да. Вентиляция. Это вы верно заметили. В этом все дело.
- Странная вещь. Меня, имейте в виду, никогда не укачивает, но иногда морские переезды плохо на меня действуют.
- Вот и со мной так же.
- Вентиляция… безобразная.
- Уж поскорей бы очутиться в Дувре. "Родина, милая родина". Верно я говорю?
Адам крепко ухватился за обитый медью край столика, и ему стало легче. Нет, не допустит он, чтобы его вырвало, во всяком случае, пока на него пялится этот журналист. Теперь-то уж скоро, скоро покажется берег.