- Твой брат - беглец, - проговорил он, возвратившись, - Эвном присоединился к изгнанникам. Хотел взять с собой и меня, но я верил, что ты жив. Почти каждый день, когда не было работы, ходил в гавань.
- Погоди, отец. Объясни, что угрожало Эвному? От кого он бежал? О каких изгнанниках ты говоришь?
- Поликрат! - почти выкрикнул Мнесарх. - Второй Минос и страшилище морей! Раньше у каждого, высаживающегося на ближние и дальние побережья, спрашивали: "Не разбойник ли ты?", а теперь: "Ты самосец?" Из-за Поликрата многие покинули остров, а некоторых он выслал. Разорены геоморы. Отнятыми у них землями и рабами вознаграждены ничтожные людишки и жадные до чужого добра пришельцы. Раньше в саду Астипалеи звучали кифары, ныне всё заглушает боевой клич упражняющихся критских наёмников. Поликрат захватил власть с дюжиной воинов, а удерживает её, содержа тысячу.
Мнесарх, задохнувшись от волнения, замолк и через мгновение продолжил:
- Помнишь Феспида?
- Как не помнить? Это было первое в моей жизни плавание на соседнюю Икарию. Как возвышенно он пропел нам свои стихи! И даже вкус яблок его помню. Яблоня с большим дуплом прямо у дома росла. В дупле я любил прятаться. Детская память цепка.
- Так вот. Навёз Поликрат на наши острова наксосских коз. Они Икарию превратили во вторую Рипару. Ты знаешь, я человек не кровожадный, но всех бы коз переколол. Да нет, - он засмеялся, - вкопал бы два столба и к ним большую доску приколотил с надписью: "Хайре, прохожий! Убил ли ты козу?"
- А с Феспидом-то что?
- Куда-то уехал. Выжили его козы. А о нашем городе что тебе сказать? Распущены священные филы. Город теперь разделён по тысячам, назначены тысячники, им, кроме сбора податей, поручена слежка. В конце каждого года мы сообщаем о своих доходах и отдаём тирану их десятую часть, словно Аполлону. Когда будешь отмечаться у нашего тысячника, не говори лишнего. О бегстве Эвнома ему неизвестно. Сопровождая торговые суда в Кирену, Эвном, как мне стало известно, привёл свою триеру в Пелопоннес.
Пока это удаётся скрывать. Но надолго ли? Вот так мы живём. Пугаемся собственной тени. Всюду соглядатаи. Поначалу твоё решение повидать мир...
- Это не так, отец! На чужбину меня погнало не любопытство, не жажда странствий.
"Бедный мальчик..." - подумал Мнесарх.
- Вовсе не бедный, - возразил Пифагор, прочитав мысли отца. - Да пойми же наконец, могли я здесь жить спокойно, когда об Илионе распространяют всякую напраслину?!
- Да, - обречённо проговорил Мнесарх. - Но ты ещё ничего не рассказал о себе. Где ты был все эти годы, у кого и чему учился? Впрочем, одного твоего учителя я знаю. Он был здесь и интересовался тобою.
- Так ты знаком с Ферекидом Сиросским! Да, я сначала побывал на Сиросе. А потом... Мне легче назвать страны, где я не был. А не посетил я Египта и лежащей за ним пустынной Ливии, а также сожжённой Гелиосом Эфиопии. Не был в Тиррении и в землях живущих к западу от неё варваров. Также не испытал леденящего скифского холода. Главная наставница моя - природа - беседовала со мной на языках камней, животных и растений. Смысл её поучений казался поначалу тёмным. И как будто лишь теперь я начинаю понемногу постигать отдельные отрывочные слова её дружественной и одновременно враждебной нам речи. Потребовались Геракловы труды. Меня гнало от одной науки к другой, от учителя к учителю. Я, как птенец, ненасытно поглощал вкладываемую в меня наставниками мудрость, пока у меня не отросли крылья и не появилась тяга к полёту.
- А потребности завести своё собственное гнездо ты не почувствовал? - нетерпеливо перебил Мнесарх.
- Если имеешь в виду семью - нет. Но я чувствую себя созревшим для создания школы, где сыновей заменят ученики. Их будет волновать не имущество учителя, а только то, чему глупцы и невежды не придают значения, - знания, опыт, искусство красноречия. Я вернулся, чтобы создать такую школу здесь, но всё то, что ты рассказал, меня настораживает. Не придётся ли отправляться с веслом на плече к каким-нибудь варварам, никогда не видевшим моря, и идти, пока не спросят: "Куда же ты, чужеземец, собрался с лопатой?"
Мнесарх поднял глаза.
- Гера милостива! Оберегла от варваров, - может быть, услышав наши мольбы, и от Поликрата избавит.
- Но не будь Поликрата, Самосом, как всеми другими ионийскими городами, владели бы персы! Стоит ли обращаться к Гере с подобной мольбой? Просто, по обычаю предков, воздадим ей хвалу. Я к этому уже готов.
- Не торопись, мой сын. Надо же тебе отдохнуть с дороги, а мне купить ягнёнка или поросёнка.
- О нет, кровавых жертв я не приношу. Я видел во дворике куст пылающих роз. Этого достаточно.
Священная дорога
Сразу же за воротами по обе стороны дороги, прорезавшей заболоченную низину, замелькали гробницы с квадратными и овальными стелами, обращёнными в сторону города. На самом древнем из городских некрополей нашли упокоение почтеннейшие из геоморов. Засохшая трава, отбитые углы живо дополнили рассказ отца об изгнанниках, лишённых отцовских могил.
Они остановились у одной из стел. Пифагор, наклонившись, прочёл вслух:
- "Иадмон, сын Филарха, радуйся!"
Мнесарх прикоснулся пальцами к выщербленному краю.
- Радуйся... - произнёс он с горькой усмешкой. - Знал бы ты, мой благодетель, кто владеет твоими угодьями под Керкетием и где скитаются твои сыновья и внуки. Знал бы ты, что на твоей могиле нет ни лент, ни окроплённых благовониями восковых цветов, а обезображенная стела покрыта птичьим помётом... Сам Гермес не отыщет того, кто носит смарагдовый перстень, который я вырезал для тебя. И кто о тебе помнит?
Пифагор неожиданно рассмеялся.
Лицо Мнесарха вытянулось.
- Не говори так, отец! Месяц назад в Китионе подошёл ко мне оборванец, обосновавшийся рядом с моим гостеприимцем и знавший, что я самосец, и спросил меня с ухмылкой, как поживает Иадмон.
- Не может быть! - воскликнул Мнесарх. - Как могут знать Иадмона на Кипре, если он забыт у себя на родине?!
- Да ты послушай! - продолжал Пифагор. - Из дальнейших слов этого бродяги я понял, что Иадмон и его раб фригиец Эзоп стали героями сочинённой каким-то бездельником басни, будто первый - дурень и нечестивец, а второй - умник и острослов. Черни захотелось иметь собственного героя. Кто гордится царём Кекропом, а кто - рабом Эзопом! Впрочем, на Востоке об Иадмоне ничего не слышали, но едва произнесёшь, что ты самосец, как начнут склонять лисицу с зелёным виноградом, волов и кряхтящую телегу или чурбан, ставший царём у лягушек. Таковы причуды молвы!
Дорога постепенно заполнялась людьми. Загорелый рыбак тащил на плече белого персидского петуха, молодая женщина - голубя в клетке, пастух за спиною - барашка, старец под мышкой - гуся: дары за спокойное море, за рождение первенца, за удачный приплод. Все торопились встретиться с богиней.
Вскоре открылся Имбрас, ранее скрывавшийся за городской стеной. Извиваясь голубой змейкой, поток полз к заливу. С противоположного, плавно поднимающегося к горам берега донёсся свирепый лай. Огромные молосские овчарки сгоняли овец в курчавые, меняющие очертания прямоугольники.
Пифагор недоумённо пожал плечами:
- Овцы на угодьях Геры? Помнится, здесь до самого моря тянулись грядки. Самосскую капусту хвалили даже лучшие эллинские огородники - мегарцы.
Мнесарх махнул рукой.
- Стада повсюду. Что Поликрат сделал с нашим островом! Ты не увидишь и наших знаменитых виноградников. Овцы завезены из Азии и Аттики, козы - с Наксоса. И эта зараза за десятилетие исковеркала всё. Люди забыли запах свежевспаханного поля. Видишь ли, овцы и козы дают больший доход. Самосские пеплосы и гиматии ныне соперничают с милетскими, дешёвые сосуды с самосским клеймом идут нарасхват. Раньше славились самосские розы, теперь - самосские козы.
- Козы?
- Ну да. Так называют обработанные козьи кожи для письма, вытеснившие из оборота египетский папирус даже в соседних с Египтом странах.
Солнце начало припекать, и путники свернули к одиноко белевшему среди кипарисов каменному столбику, увенчанному горделиво вздёрнутой юношеской головкой.
- Будь благословен, сын Майи, - проговорил Мнесарх, протягивая к герме руки.
Повернувшись к сыну, он сказал:
- Присядем. Сам Гермес указал нам место для отдыха.
Они устроились на смоковнице, судя по всему поваленной бурей. Мнесарх тяжело дышал.
- На днях тебе станет легче, отец, - произнёс Пифагор озабоченно. - В атмосфере нарушено равновесие. Дождь вернёт дыхание.
Мнесарх удивлённо взглянул на сына. На небе не было ни облачка.
На дороге появилась стайка девушек. Они непринуждённо болтали и смеялись. Одна из них, самая молоденькая, неожиданно остановилась. В её обращённом на Пифагора взгляде вспыхнул восторг. На светлом, с высоким белым лбом лице выделялись продолговатые глаза темно-каштанового цвета.
- Прекраснейший из мужей, подари мне твой цветок, - проговорила девушка.