- Я нашел это в саду, сеньор. Там было еще несколько. Но и этого будет достаточно.
Консул машинально взял листок, но карандашные строки расплывались перед его затуманенным взором, и из всего он смог разобрать только слово "люблю". Он не спеша потянулся за очками и с тяжелым сердцем надел их.
"Дорогой Хосе, как я люблю, когда мы вместе…"
Консул, не отрываясь, дочитал до конца все игривые строчки, которыми так весело перебрасывались Хосе и его сын. Красные пятна вспыхнули и погасли на висках, вытянутое лицо Брэнда побледнело сильнее прежнего. Он почувствовал себя опустошенным до тошноты, и эта внутренняя пустота вдруг взорвалась сильнейшим, удушающим гневом.
Сквозь объявший его красноватый туман проник тихий возглас Гарсиа:
- Они вернулись, сеньор. - Дворецкий указал на окно. - Вот они… в саду.
Не двигаясь с места, консул ответил:
- Благодарю вас, Гарсиа. Можете идти. Я должен немедленно увидеться с сыном.
Некоторое время после ухода слуги он еще сидел, затем резко встал и судорожно задышал, расправляя сдавленные легкие. Непонятно почему, он не мог заставить себя выглянуть в окно. Консул вышел и медленно спустился по лестнице. Как только он оказался в холле, входная дверь распахнулась и, в потоке солнечного света, в дом вбежал Николас.
Увидев отца, он вскрикнул и резко остановился. Его взгляд моментально померк. И хотя он тут же шагнул вперед, приветливо улыбаясь, консул успел заметить испуг на лице сына и снова ощутил укол в сердце.
- Доброе утро, Николас, - глухо сказал он.
- Доброе утро, папа, - пробормотал мальчик.
- Ты уже позавтракал?
- Да, папа.
- О, тебе везет больше, чем мне. Может быть, если тебе нечего делать, побудешь со мной, пока я завтракаю?
В сопровождении сына консул вошел в столовую и занял место за столом, на который Гарсиа сразу же поставил знакомый поднос с кофейником, фруктами и булочками. Консул на удивление твердой рукой налил себе чашечку кофе. Он не предложил сыну сесть, и тот так и стоял перед ним, подобно подсудимому. Увидев, что всё в порядке, Гарсиа бесшумно удалился.
- Приехав утром, - начал консул, - я рассчитывал, видимо слишком самонадеянно, что ты меня здесь встретишь.
- Но, папа… Я не знал, что ты так рано вернешься.
- Конечно, нет. - Консул горько усмехнулся. - А кстати… Где ты был?
- У Хосе.
- Ты провел ночь в его доме?
- Да, папа.
Консул разломил булочку.
- Ты же дал мне слово с ним не разговаривать.
- Я и не разговаривал сначала. Потом совсем немного… - Глаза мальчика наполнились влагой. - Но в конце концов мне пришлось разговаривать. Мне было так одиноко… и так страшно.
- В самом деле? Кто же тебя испугал, смею я спросить?
Из-под длинных ресниц Николас украдкой бросил взгляд на дверь буфетной и очень тихо ответил:
- Гарсиа, папа.
- Что?! - вскинулся консул. - Как ты смеешь мне лгать?
- Я не вру, папа. Он напугал меня, только Магдалина просила ничего тебе не говорить. Поэтому я пошел к Хосе. Поверь мне, папа, пожалуйста!
- Я не верю тебе, - сурово ответил Брэнд. - Ты намеренно выдумал этот вздор с единственной целью меня обмануть.
- Нет, папа, нет! Умоляю тебя мне поверить. - Слезы брызнули из глаз Николаса и покатились по щекам и носу. - Я тебе всё расскажу… Гарсиа был ужасен! У него был нож. Он отсек голову моей рыбке. Весь стол был в крови. Я подумал, что он и меня хочет убить. Как же ты не видишь, папа? Он не тот, кем притворяется! Он смеется над нами всё время. Он плохой и злой человек, совсем не такой, как ты и Хосе.
- Как ты смеешь объединять меня с этим?! - крикнул консул, кровь ударила ему в голову.
Николас отшатнулся, увидев мертвенно побледневшего отца, и зашелся в рыданиях.
- Ты спятил? - хрипло сказал консул. - Что за чушь ты несешь - ножи, кровь, отрезанные головы. Кто-то подучил тебя оклеветать Гарсиа! Я этого не допущу! Гарсиа безупречен, он исключительно надежный человек, не то, что этот твой неотесанный хам.
- Нет, нет, папа, - плакал мальчик. - Хосе хороший.
От ярости консул стиснул зубы. Ему пришлось вцепиться в подлокотники кресла, чтобы удержать себя в руках, вцепиться отчаянно, как в единственное надежное место, как в холодный трон инквизитора.
- Значит, твой друг хороший, - ему не хватало воздуха. - Он тебе нравится?
- Да, папа.
- Может, ты его даже любишь?
Мальчик кивнул сквозь слезы.
- Разве не должны мы любить всех?
Консул дернулся, как от укуса гадюки.
- Не увиливай! Отвечай - куда он повел тебя вчера вечером?
- К себе домой.
- Где это?
- На улице Кориенте.
- Ясно. Худшие трущобы в Сан-Хорхе.
- Не совсем, папа. - Николас всхлипнул. - Там очень чисто. И чудесный вид на горы, бабочки и колибри на стенах. Хосе их собирает… вставляет в рамки, которые делает сам. Мы ели олья подрида, я такой вкусноты никогда не ел! Ее сварила Пакита… Мария не могла, потому что она тяжело работает в прачечной… А старый Педро ничего не делает, только вяжет…
Он запнулся и умолк, увидев выражение лица консула. Он не понимал, что своей наивной попыткой всё объяснить, умилостивить он только сильнее раздул огонь, бушующий в груди отца. Мальчик заплакал пуще прежнего.
- Твой отец был счастлив узнать, как тесно его сын сблизился с этим сбродом. Продолжай. Что еще там было?
Грудь ребенка вздымалась от рыданий.
- Мы играли в estallido, папа… Это карточная игра…
- Кто играл?
- Мы все.
- Кого ты подразумеваешь под "мы все"?
- Хосе и Педро… и я… с Пакитой, Хуаной, Луисой, Еленой и Бьянкой. Ой, извини, папа, я забыл. Мария не играла. Она стелила чистые простыни на кровать.
Прямая фигура в кресле выпрямилась еще сильнее.
- На чью кровать?
- Нашу с Хосе.
Консул оторопел. В избытке чувств он подался вперед, будто подставляя себя под удар.
- Вы с ним… - задохнулся он и не смог договорить.
Наступила тишина - такая звенящая и стерильная, что Николас даже плакать перестал. Его охватила дрожь. Размытая слезами фигура отца, казалось, росла в его глазах, лоб и щеки заливала желтизна.
- Что… Что я такого сделал, папа?
Консул встал, оттянул душивший его воротник и, покачнувшись, сделал несколько шагов. Ухватившись за каминную полку и не поворачивая головы, он сдавленно произнес:
- Оставь меня… Иди к себе в комнату. Увидимся позже.
Снова тишина - еще более звенящая и стерильная, чем раньше… После ухода сына Брэнд еще долго стоял склонившись у пустого камина, раздираемый хаотическими мыслями. Наконец он глубоко со свистом втянул воздух - решение было принято. Да… Это лучшее, это единственное решение. Как бы велики ни были возможности человека, бывают ситуации, когда ему не обойтись без помощи специалиста.
Тяжело, будто собираясь с силами, консул прошел через холл в гостиную, сел к секретеру в нише, вынул ручку и написал:
ПРОФЕССОРУ ЭЖЕНУ ГАЛЕВИ, 219б БУЛЬВАР КАПУЦИНОВ, ПАРИЖ, ФРАНЦИЯ.
БРОСАЙТЕ ВСЕ И НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙТЕ. ДЕЛО НЕ ТЕРПИТ ОТЛАГАТЕЛЬСТВ. ХАРРИНГТОН БРЭНД
Он позвонил в колокольчик и, когда Гарсиа вошел, протянул ему листок.
- Поезжайте в город и немедленно отправьте телеграмму.
- Слушаюсь, сеньор.
Брэнд остался сидеть в нише. Звук отъезжающего автомобиля несколько успокоил его. Но неосмотрительно поднятый взгляд проник сквозь оконное стекло, и вновь вспыхнувший в сердце огонь чуть не задушил его.
На краю освещенного газона стоял садовник, голый до пояса, с широко расставленными ногами и с блестящем на солнце золотистым торсом он легко размахивал косой. Брэнд смотрел, чуть дыша, словно зачарованный чудесным ритмом, с которым каждый взмах косы врезался в его плоть. Вспотевшие от ненависти пальцы сжали ручку, переломив ее. Но он этого не заметил. Захваченный вихрем вожделения, с расширенными зрачками и шумом в ушах он смотрел, как чистое сверкающее лезвие взметалось снова и снова, как ятаган, идеальными дугами на фоне далеких синих гор.
Глава 14
Четыре часа спустя в Casa Breza доставили телеграмму из Парижа.
БУДУ ЗАВТРА 17:30. ДО МОЕГО ПРИЕЗДА СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ. ПРЕДАННЫЙ ВАМ ГАЛЕВИ.
Профессор сдержал слово. На следующий день, когда на станции Сан Хорхе резко затормозил дневной поезд, низенький, по-пуритански аккуратный человек с бледным лицом, пронизывающим взглядом маленьких, глубоко сидящих на узком лице глаз, эспаньолкой на небольшом подбородке, одетый в черный дорожный плащ и примятую темную шляпу, проворно выскочил из вагона и обхватил застывшие пальцы Харрингтона Брэнда своими мягкими ладошками.
- Мой бедный друг!
Этим обращением доктор словно желал сказать консулу, чью угрюмую раздражительность он распознал с первого же взгляда: "Я здесь. Больше беспокоиться не о чем".
Погода испортилась, они отъехали от станции под моросящим дождем, пелена которого растушевала очертания гавани и совсем заслонила серое неподвижное море.
- Я получил ваше письмо, - заметил Галеви, глядя прямо перед собой. - Что, положение ухудшилось?
- Сильно ухудшилось! - тихо и сосредоточенно отозвался Брэнд. Властно стиснув его колено, Галеви не дал ему договорить.
- Не сейчас, мой друг. У нас будет достаточно времени. Расслабьтесь. Я буду в вашем распоряжении столько, сколько понадобится.