Только благодаря собственной гордости, консулу удалось овладеть ситуацией. Несмотря на бушующие в нем эмоции, он шутливо пожал плечами и спокойно обратился к гостям:
- Современные дети непредсказуемы. - Он удивленно улыбнулся. - Чем глупее слуги, тем сильнее Николас им сочувствует.
Тщательно подбирая фразы, он быстро заставил гостей хохотать над историей о другом тупице-слуге, которого ему пришлось терпеть, - вспыльчивом неаполитанце, служившем прежде корабельным коком и имевшем привычку держать в кладовке попугая. Провожая гостей к машине, консул также не утратил самообладания и ничем не выказал терзавшего его смятения чувств.
Машина отъехала, а он продолжал стоять со сдвинутыми бровями, вперив невидящий взгляд в возносящиеся к небесам голубые горы, омываемые хрустальными водами Аренго и окутанные вечным туманом.
Глава 7
Наутро Брэнд спустился к завтраку рано. Вопреки опасениям провести ночь без сна, спал он, на удивление, крепко. Гарсиа подал кофе и фрукты, аппетитно уложенные на серебряном блюде, и молча и бесстрастно остался стоять поодаль, демонстрируя готовность услужить. И теперь, учитывая сдержанность дворецкого, его скрытную и отстраненную манеру, столь подходящую для службы в "лучших домах", где ему без сомнения доверяли много секретов исключительно для того, чтобы запечатать их этими непроницаемыми губами, консул решил ему довериться.
- Гарсиа, - сказал он, - я хочу вас кое о чем спросить.
Дворецкий с непроницаемо нейтральным видом шагнул вперед.
- Это касается Хосе, нового садовника, - нарочито небрежно, помешивая при этом кофе, сказал Брэнд. - Приходилось ли вам когда-нибудь видеть, что он разговаривает с моим сыном?
Наступила пауза. Ни тени улыбки не исказило невозмутимые черты Гарсиа, ни один мускул не дрогнул на его бледном лице.
- Когда-нибудь, сеньор Брэнд? Да всегда, всё время - вот правильный ответ на ваш вопрос. Они постоянно вместе. Разговаривают, смеются, даже работают вместе.
- Работают?! - как ни старался Брэнд сохранять спокойствие, у него перехватило горло.
- Ну да. И тяжелую работу тоже. - Голос дворецкого был ровным, но глаза, пристально глядевшие на консула, сузились, как у кошки. - На прошлой неделе мальчик был без рубашки. Я видел в окно - голый до пояса, он размахивал мачете под палящим солнцем.
- Почему вы мне не сказали? - спросил консул, сдвинув брови.
- Я не доносчик, - безразлично пожал плечами Гарсиа. - Тем не менее, мне это не нравится. Ваш сын такой нежный, чувствительный, впечатлительный… А этот Хосе… Да кто он такой?!
В наступившей тишине консул нервно вертел пальцами ложечку. Он не решался продолжать расспросы.
- Спасибо, Гарсиа, - выдавил он, наконец. - Вы мне существенно помогли. Полагаюсь на ваше молчание.
В ответ дворецкий поклонился с обычным почтением, но, когда он повернулся к выходу, его прищуренные глаза сверкнули, и беззвучный смех скомкал его гладкое лицо в шутовскую маску.
* * *
Оставшись один, Харрингтон Брэнд, без обычной для этого времени сигары, нервно барабанил пальцами по столу. Его первым побуждением было немедленно уволить Хосе, чтобы навсегда от него избавиться. Но, поразмыслив, он понял, что столь простое решение не сможет его удовлетворить. Как бы дико это ни выглядело, между ним и этим простолюдином завязалась настоящая, хоть может и не явная, борьба за привязанность и расположение Николаса. Прогнав Хосе прочь без надлежащего предлога, не нанесет ли он ущерба своей репутации справедливого хозяина и не сделает ли парня мучеником? Нет, этого нельзя допустить! Рано или поздно такая ситуация может возникнуть снова. И тогда ему снова придется воевать за любовь своего сына и, возможно, против более грозного соперника. Уж лучше он решит этот вопрос сейчас, в удобных для себя условиях. От переполнявшего его тайного желания наказать врага, повергнуть его и сломить его дух сердце Брэнда застучало сильнее.
Отъезжая от дома, он краем глаза наблюдал, как садовник поливает петунии, но не подал вида, что заметил его. Проведя день в беспокойных размышлениях, консул вернулся из офиса на час раньше обычного, надеясь застать Хосе со своим сыном. Но Николас наверху занимался уроками, а садовник, стоя в высокой траве у колодца, редкими, почти ленивыми ударами точил короткую косу. Харрингтон Брэнд направился прямо к нему.
- Я хочу с тобой поговорить.
- Да, сеньор. - Тон был уважительным, из черных зрачков исчезли искры, сверкавшие в них накануне, но в выражении лица юноши проступила новая твердость, независимость, своего рода настороженное упорство, которое обострило раздражение консула.
Он медленно произнес:
- Я запрещаю тебе разговаривать с Николасом.
Некоторое время Хосе разглядывал свой точильный камень.
- Бог дал мне язык, сеньор. Вы запрещаете мне им пользоваться?
- Да! - резко ответил консул. - С моим сыном - запрещаю! И ни при каких обстоятельствах не смей нагружать его работой! Ты заставлял его копать, мотыжить и подстригать кусты.
- Я всего лишь пытался сделать его сильным, - ответил Хосе, - чтобы он не лежал целыми днями, как больная девчонка.
- Как ты смеешь!
- Он теперь намного крепче, чем был, - упрямо продолжал Хосе. - Сами посмотрите, какой он загорелый, как здорово выглядит. Ему нравится обрезать папоротник легким серпом, который я ему сделал, нравится вместе со мной работать на свежем воздухе…
Вспышка ярости сотрясла Брэнда, ему потребовалось огромное усилие, чтобы ее подавить. Он жестко сказал:
- Или ты дашь мне слово, или немедленно покинешь мой дом.
Последовала долгая пауза. Хосе взглянул на консула, потом отвел глаза и с застывшим лицом пробормотал:
- Я обещаю.
Волна энергии захлестнула консула, усиливая желание закрепить свое преимущество и преподать этому юному выскочке урок, который тот не скоро забудет. Видя, что Хосе с угрюмым видом собирается вернуться к косьбе, Брэнд крикнул так резко, что парень поморщился:
- Подожди! Я не закончил. Вид сада оставляет желать лучшего. Я недоволен. Вот здесь, к примеру, - он указал на круглый участок земли под катальпой, еще не обработанный. - Очень голо и неприглядно. Я решил устроить тут рокарий.
- Рокарий? - недоуменно переспросил Хосе.
- Да. Вон там под обрывом много камней. Перетащи их сюда и у тебя будет достаточно материала для работы.
Хосе посмотрел туда, куда указывал консул.
- Это очень тяжелые камни, сеньор.
- Ты боишься тяжелой работы? - презрительно усмехнулся консул.
- Надеюсь, я уже доказал вам, сеньор, что не боюсь. - Хосе говорил ровным голосом, будто терпеливо объяснял что-то ребенку. - Но для такой работы нужны несколько человек, железные цепи и кран.
- Чепуха! Одному крепкому мужчине это вполне под силу.
- Вот вы крепкий мужчина, сеньор, - всё так же спокойно ответил Хосе. - Вы смогли бы перетащить эти валуны?
- Не зарывайся.
Закусив белыми зубами полную губу, Хосе смотрел туда, где на обширном пространстве были разбросаны камни. Большие, грубые, с острыми краями, рассеченные прожилками кварца; некоторые глыбы глубоко сидели в цепкой кремнистой земле, которую к тому же пронизывали корни нескольких старых спиленных эвкалиптов. Поднятие и перетаскивание таких громадин может самые упругие мускулы сделать непригодными для многих удовольствий в жизни, а для пелоты в особенности. Даже сама мысль об этом заставила парня почувствовать себя разбитым и несчастным. Но когда Хосе подумал о своей семье - о матери, целыми днями на коленях стирающей в городской прачечной, о пяти сестренках, чьи рты всегда раскрыты, как клювики голодных птенцов, не говоря уж о старом Педро, которому не суждено заработать больше ни одного пенса - он понял, что обязан любой ценой держаться за эту работу. И ещё Николас, которого он так любит… Хосе поднял голову и серьезно, с достоинством произнес:
- Хорошо, сеньор. Я это сделаю.
- Не сомневаюсь, - с едкой усмешкой сказал Брэнд. - Ты сделаешь это как следует. И я даже знаю, почему.
Он повернулся и направился в дом. Поджидавший в дверях Гарсиа удостоился приветливого кивка, принимая шляпу и трость. Вечером после молитвы он поговорит с сыном.
На следующее утро Хосе принялся за сооружения рокария. В его распоряжении были только самые примитивные инструменты - мотыга, два легких лома и тачка с видавшей виды осью. В большинстве случаев требовалось обкопать валун со всех сторон, выковырять его двумя ломами, поднять или затащить в наклоненную тачку и пройти с этим грузом более пятидесяти ярдов по бугристому бездорожью к назначенному месту. Часто камень, с таким трудом извлеченный из своего ложа, в последний момент соскальзывал и еще глубже зарывался в землю. Или уже в пути он, как пьяный, сваливался с тачки, и приходилось втаскивать этот тяжеленный груз обратно, не имея под рукой никакого подходящего рычага.
Это был адский труд. Наступило лето и, хотя с утра было ещё довольно прохладно, в прозрачном небе быстро разгоралось солнце, и над садом начинали колыхаться волны жары, напоминающие мираж. Ладони Хосе покрылись волдырями, из-под обломанных ногтей выступала кровь, засыхая на коже грязными пятнами, все его юное тело было покрыто потом. Чтобы защитить глаза от пота, он разорвал красный носовой платок и получившейся полосой ткани обвязывал голову. О, какое облегчение, какое блаженство испытывал он в тот благословенный миг, когда оранжевый шар наконец-то скрывался за краем моря!