Я почти благоговела, помню, перед черным человечком, но он не внушал мне страха - он был кроток, хотя и печален, и казался доброй душой. Он повел меня в сад - в голландский сад, как мы говорили, - с балюстрадой и статуями на дальнем плане, в коврах из ярчайших цветов. По широкой лестнице кейнского камня мы спустились в сад и в молчании направились к балюстраде. Перила были слишком высоки для меня, что за ними - я не видела. Не выпуская моей руки, человечек произнес:
- Посмотри, дитя, что там дальше. Впрочем, ты не увидишь, но я вижу. И сказать тебе - что? Столько всего… Небольшой домик: его крутая крыша кажется золотой в лучах солнца. Вижу высокие деревья, отбрасывающие мягкие тени вокруг домика. Под окнами, у ограды, вижу цветущий кустарник - не скажу какой, но его цветы прекрасны. А меж деревьев, вижу, бегают и играют двое детей. Мы с тобой идем туда, еще несколько минут - и будем стоять под теми деревьями, будем говорить с теми детьми. А пока для меня все это - лишь картинка в уме, для тебя же - лишь сочиненный мною рассказ, которому ты веришь. Ну, пойдем, пойдем, милая.
Взяв правее, сойдя по ступенькам, мы бок о бок двинулись тропинкой меж высоких стен живой изгороди. Нас окружал полумрак, ведь солнце уже садилось. Но повернули налево - и вот мы в ярком солнечном свете посреди той картинки, которую он нарисовал.
- Это ваш дом, мои маленькие друзья? - спросил он детей, хорошеньких розовощеких мальчиков; те ответили утвердительно. Тогда он положил ладонь на ствол дерева рядом, улыбнулся печальной улыбкой, кивнул мне и произнес: - Теперь ты видишь, слышишь, убеждаешься, что виденное мною, как и мой рассказ, - все истинно. Но пойдем дальше, милая, нам с тобой идти дальше…
Вновь погрузившись в молчание, мы долго брели через лес, тот самый лес в отдалении, который приковывает ныне мой взгляд. Время от времени он усаживал меня отдохнуть и с задумчиво-строгим лицом рассказывал какую-нибудь коротенькую историю, донося даже до детского моего ума отблеск неземной истины, но - другой, не той, которую пыталась, излагая притчи, раскрыть предо мной добродетельная миссис Раск, другой и почему-то неясно пугающей…
Вот так, заинтересованная и в то же время немного напуганная, я шла за маленьким непонятным "ничтожеством" лесными просеками. И совершенно неожиданно для меня мы вышли к месту, где под сенью густого леса возвышался мавзолей - из серого камня, с колоннадой, окруженный с четырех сторон замшелыми ступенями. Одинокая гробница, в какую - я видела утром прошлого дня - положили мою бедную маму… Вновь отверзся источник моего горя - я безудержно рыдала и повторяла: "О мамочка, мамочка, милая моя мамочка!" Я рыдала и в исступлении призывала ту, что была глуха и нема.
Шагах в десяти от гробницы стояла скамейка.
- Сядь подле меня, дитя мое, - очень мягким и ласковым голосом позвал печальный человек с черными глазами. - Что ты видишь там? - спросил он, указывая тростью на сооружение перед нами.
- О, там… стена, за которой моя бедная мама?
- Да, каменная стена, слишком высокая, и ни ты, ни я не сможем заглянуть за нее, но…
И он назвал имя - наверное, Сведенборга, судя по откровениям, затем посыпавшимся на меня. Помню только, что восприняла его как имя сказочного чародея и вообразила, будто этот чародей жил в лесу, обступавшем нас, и все больше пугалась, слушая черноглазого человечка.
- Но Сведенборг видит поверх стены, сквозь нее и поведал мне то, что нам должно знать. Он поведал, что твоя мама не там.
- Ее забрали! - вскочив, воскликнула я. Сквозь слезы я глядела на сооружение, к которому страшилась приблизиться, и только топала ногами от возбуждения. - Маму забрали? Где она? Куда ее забрали?
- Твоя мама жива, однако слишком далеко, ей не увидеть, не услышать нас, но Сведенборг - а он рядом с нами, - он видит и слышит ее, он говорит мне обо всем, что видит, как я говорил тебе в саду о мальчиках, домике, деревьях и цветах, в которые, пусть скрытые от тебя, ты поверила, когда я о них рассказал. Вот и теперь я тебе расскажу, как в тот раз… И если мы, и ты и я, идем, на что я уповаю, к одному и тому же месту - так же, как шли к деревьям, домику, помнишь? - ты конечно же увидишь своими глазами, насколько правдиво мое описание этого места.
Невыразимый страх объял меня: я боялась, что, закончив с описанием, человек поведет меня через лес к месту загадок и теней, где мертвые - зримы.
Уперев руку в колено, а голову склонив на руку и почти прикрыв ладонью опущенные глаза, он принялся описывать прекрасный пейзаж, залитый дивным светом, где, исполненная веселия, легкой тропой, ведущей в горы немыслимой высоты, с вершинами, тающими в надмирной лазури, шла моя мать меж людей, перенесенных в те же пределы красоты и великолепия. А закончив повествование, он поднялся, взял меня за руку и, с мягкой улыбкой глядя в мое бледное изумленное лицо, произнес слова, которые говорил прежде:
- Ну, пойдем, милая.
- О нет, нет! Нет - не сейчас! - возразила я, перепуганная до крайности.
- Пойдем домой, я хотел сказать. Туда… туда мы попадем единственно через врата смерти, к коим все мы, молодые и старые, неумолимо направляем свои шаги.
- А где врата смерти? - спустя какое-то время спросила я почти шепотом, идя с ним рядом, держа его крепко за руку и украдкой посматривая вокруг.
Он печально улыбнулся и произнес:
- Когда, рано или поздно, исполнятся сроки, каждый из нас, подобно Агари, узревшей в пустыне источник, узрит отверстую дверь и войдет, и будет даровано ему освежиться.
Долго после этой прогулки нервы у меня были расстроены, по большей части из-за того, как миссис Раск отнеслась к моим признаниям. Она выслушала меня с поджатыми губами, а потом, воздев глаза и руки, разразилась упреками, обращаясь к горничной: "Ну и ну, Мэри Куинс! Отпустить дитя в лес с этим порождением тьмы! Счастье еще, что он не показал ей Сатану и не перепугал до потери рассудка!"
Об этих сведенборгианцах мне на самом деле известно только то, что утверждала добрая миссис Раск. Двое-трое, будто фигуры из волшебного фонаря, попали в ограниченное поле моего зрения в ранние годы. Но вокруг был и есть мрак. Однажды я пыталась читать их книгу - о назначенном человеку, о небесах, об аде, - но через день пришла в страшное волнение и отложила ее. С меня довольно знать, что видения, какие узрел - или решил, будто узрел, - основатель учения, нисколько не подменяют, но подтверждают и толкуют Библию; и раз уж мой милый папа принял догматы сведенборгианцев, меня радует мысль, что эти догматы не противны святому Слову.
Подперев рукой голову, я глядела на тот самый лес, величественно белый, призрачный в лунном свете, где - после прогулки с провидцем - долго воображала врата смерти, скрытые лишь легкой пеленой чар, и еще - ослепительные пределы духов. Воспоминания ранних лет, растревожив фантазию, добавили к моим думам о госте, которого ждал отец, щемящую печаль.
Глава IV
Мадам де Ларужьер
Неожиданно на лужайке предо мной возникла странная фигура - очень высокая женщина в серых… нет, в белых под луной одеждах; она присела в глубоком и невообразимом поклоне.
Охваченная ужасом, я не сводила глаз с незнакомого крупного и довольно худого лица, улыбавшегося мне чудовищнейшей улыбкой. Догадавшись, что я ее заметила, женщина стала хриплым голосом торопливо говорить что-то (что именно - я через стекло не разобрала) и размахивать руками, пугающе длинными.
Она подступила к окну, а я отпрянула и устремилась к дальней стене с камином; я изо всех сил звонила в колокольчик, но она не двинулась с места, и тогда, решив, что она может ворваться в комнату, я, перепуганная, выбежала за дверь. В галерее я увидела Бранстона, дворецкого.
- Возле окна женщина! - выкрикнула я, задыхаясь. - Прогоните ее, прошу вас!
Скажи я, что там мужчина, тучный Бранстон, наверное, призвал бы и выслал вперед отряд лакеев. Но тут он лишь сдержанно поклонился.
- Извольте, мэм… исполню, мэм…
И с важным видом прошествовал к окну.
Думаю, и ему ничуть не понравилась гостья, потому что, остановившись в нескольких шагах от окна, он довольно сурово вопросил:
- Чего вы там делаете, любезная?
Ее ответ, весьма краткий, не достиг моего слуха. Но Бранстон проговорил:
- Я не осведомлен, мэм, про это я не знаю. Но если обойдете - так и так, - найдете входную дверь, а уж я доложу господину и исполню его распоряжение.
Женщина сказала что-то и указала рукой.
- Да, точно, дверь вы не проглядите.
И мистер Бранстон неторопливо, в своих наряднейших туфлях без каблуков, преодолел длинную комнату, остановился возле меня, отвесил учтивый поклон, а потом с недоумением, которое сам бы хотел для себя разрешить, доложил:
- Она говорит, что она - гувернантка.
- Гувернантка? Что еще за гувернантка?
Бранстон был вышколен и сдержал улыбку; тоном, исполненным глубокомыслия, он осведомился:
- Не лучше ли мне спросить господина?
Я подтвердила, что так будет лучше, и размеренные шаги дворецкого замерли в той стороне дома, где располагалась библиотека.
Затаив дыхание, я стояла в холле. Всякая девушка моих лет знает, что значит прибытие гувернантки. Я слышала, как через минуту-другую вышла - мне показалось, из кабинета - миссис Раск. Она шла торопливым шагом и громко ворчала - дурная привычка, которой она поддавалась всегда, когда "предстояли волнения". Я была не прочь расспросить ее, но вообразила ее раздражение и поняла: она не много скажет. Да она и не направлялась в мою сторону, а быстро пересекла холл своим энергичным шагом.