Прибыв на наши шесть соток, я первым делом ломанулась в свою комнату, перепрятывать награбленное в тайник. Тайник у меня был оборудован под плинтусом, в мышиной норе. Дохуя туда не спрячешь, но всякие мелочи вроде сигарет, и трёх чёрно-белых безыскусных порно-карт, которые волновали моё подростковое либидо, вполне влезали. Пометавшись по комнате, выискивая отдельный тайник для огнетушителя, я временно спрятала его в железный ночной горшок, в который заботливая бабушка предлагала мне ссать но ночам, потому что, боясь ночных грабителей, всегда закрывала на ночь дверь на пять замков, а ключи прятала под подушку, отрезая мне выход в уличный тубзик. Горшок я, конечно, презирала, и нашла для себя нестандартный выход в случае непредвиденного энуреза: высунув жопу из окна второго этажа, я журчала на козырёк крыши крыльца. Прям под ним у бабушки был разбит розарий из вьющихся роз, и благодаря мне, розы вырастали там каждый год на два метра вверх.
В общем, горшок всегда пустовал, и можно было не опасаться того, что кто-то в него полезет. Идеальный тайник для огнетушителя.
Стараясь не попадаться на глаза родителям, разгружающим машину, набитую барахлом, чтобы меня не припахали помогать, я тихонько, огородами, выбралась на дорогу, и поскакала к Маринке. За спиной слышались папины крики: "Вы ебанулись везти на дачу детскую коляску?! Нахуя она здесь нужна?!" - и мамины вопли: "А навоз как воровать с колхозного поля? В руках говно понесёшь, идиот?" В общем, всё хорошо. Щас отряд не заметит потери бойца.
Маринку я обнаружила в кустах, за пятьдесят метров от её дома, и не было нужды спрашивать её о том, что она тут забыла. Я хорошо слышала голос Маринкиного папы: "Ёбнутые вы мои, что вы положили в эту коробку? Памятник с могилы Маяковского? Я вам чо, ишак - таскать эту хуйню?!"
- Разгружаются? - С пониманием кивнула я в сторону Маринкиного дома.
- Переезд хуже пожара. - По-взрослому ответила Маринка. - Курить есть?
- Две. - Я похлопала себя по паху. - Только спичек нет.
- Спички есть. - Маринка тоже хлопнула себя по промежности, и сморщилась: - Блять, надо придумывать какой-то другой способ перевозки запрещённых товаров. Мне карандаш для бровей в жопу залез, и я так от самой Гжели ехала.
- Большой карандаш-то?
- В том-то и дело, что огрызок. Большой у мамы так просто не спиздишь - попалит. И теперь я не могу его достать.
- Надо было пиздить большой. - Я поучительно подвела итог. - А теперь пойдём курить. На наше место.
"Нашим местом" у нас с Маринкой назывался тощий перелесок на краю колхозного пастбища. Там, под корнем давно упавшего дерева, в торфе, у нас была выкопана ямка, куда мы прятали наши курительные принадлежности в виде двух сигарет, оторванного чиркаша от спичечного коробка, и трёх спичек, завернув их в целлофан. Прятали мы их там ещё с прошлого года. Когда я ещё не курила, а Маринка только пробовала.
С особой торжественностью я извлекла из трусов две помятые "Явы" и полиэтиленовый пакет, а Маринка, кряхтя, вынула их своих труселей коробок спичек, и кусок карандаша.
- О! - Обрадовалась Маринка. - Вот и карандашик вышел. Тебе бровушки подмазать?
- Нахуй! - Я отшатнулась. - У меня родичи ещё не уехали. Папа мне потом жопу подмажет, а мать на цепь посадит.
- Давай-давай, отмазывайся. - Не поверила подруга. - Ссышь, что карандашик в жопе побывал?
- Что?! - Я схватила карандаш, и, не глядя, повозила им по своим бровям. - Кто ссыт? А? Я? Да я весь прошлый год с панками протусовалась! Ты на слабо меня не бери. Я так однажды земляничную вафлю из помойки сожрала, всю, целиком. Теперь меня панки уважают. Чо мне твой обосранный карандаш?
- Панки хой? - Вскинула руку Маринка, и вопросительно на меня посмотрела. - Как-то так, да?
- Панки хой! - Ответила я, и успокоилась. - Давай покумарим.
Слово "покумарить" я слышала от панков, и козыряла им при каждом удобном случае. "Давай покурим" звучало как-то по-лоховски.
- Покумарим. - Согласилась Маринка, вставила себе в рот две сигареты, чиркнула спичкой, прикурила, и передала одну сигарету мне.
- Ну? - Я вопросительно посмотрела на Маринку.
- Давай, на раз-два-три. Раз… Два… Три… А-а-а-автобус!
Курить с "автобусом" Маринку научил в прошлом году одиннадцатилетний мальчик-цыган. Он сказал, что по-другому она хуй научится. "Набери в рот дыма, и скажи "А-а-а-автобус" - поучал мальчик Маринку, после чего её часа полтора тошнило поначалу. А потом Маринка учила курить с "автобусом" и меня. Я быстро научилась её наёбывать, выпуская дым через нос, и не затягиваясь. Эта фишка прокатывала у меня даже в школе, когда я курила за углом, в компании старшеклассников. Отчего-то никто не задумывался о том, что пускать дым через нос проще простого. И затягиваться не надо.
- А-а-а-втобус! - Сказала я, и поспешно выпустила дым через нос. - Хорошо кумарим.
- Да просто охуительно. - Подтвердила Маринка. - Забычкуем?
- Забычкуем. - Откликнулась я, и потушила свою сигарету о ствол дерева. - Вечером ещё покумарим, когда родичи в Москву свалят. Ты зажевать чо взяла?
- А то. - Ответила Маринка, а я с тревогой посмотрела на её промежность. Подруга поймала мой взгляд, и ухмыльнулась: - То же мне, панк. Вафлю она ела, блять. Земляничную нахуй. Не бзди, у меня сосиска в кармане есть. И это… Пакет возьми с собой. Земля мокрая, сигареты даже в пакете отсыреют.
Закусив сосиской, мы разошлись по домам, договорившись встретиться в девять вечера у сторожки.
Как во всяком садоводном товариществе, у нас были сторожа. И, соответственно, сторожка. Когда-то была, во всяком случае. К своему несчастью, она была железной и пиздатой, и однажды зимой кто-то её спиздил целиком, прям со сторожем. Остались только четыре бетонных блока, на которых она когда-то стояла. Вот эти блоки и назывались у нас сторожкой. На них по вечерам собиралась местная шпана, играла на гитаре "Всё идёт по плану" и чота из Металлики, грустно-заунывное, а когда совсем темнело - там, по слухам, даже ебались.
Нас с Маринкой шпана считала малолетками, непригодными для ебли, и даже для бэк-вокала на "Всё идёт по плану", и постоянно нас прогоняла. Но то было в прежние годы. Щас-то нам уже было почти по пятнадцать лет, мы кумарили, у меня имелись фиолетовые тени, а у Маринки даже были сиськи. С таким арсеналом шпана была обязана нас зауважать.
Спиздив у дедушки старую синюю телогрейку, заляпанную белой краской так, что даже вблизи казалось будто меня обкончал слон, и густо накрасив глаза и щёки, я неспешно подошла к сторожке без пяти минут девять, встала чуть поодаль от шпаны, демонстративно достала из кармана пакет с бычками и спичками, закурила, и выпустила дым через нос.
Через пять минут подошла Маринка, придерживая карман своей телогрейки, из которого бесстыдно торчало горлышко водочной бутылки, и, сунув в рот свой бычок, тихо сказала "Автобус". Боковым зрением мы чувствовали, что за нами наблюдают.
- Зырят. - Прошептала Маринка, кося накрашенным чем-то зелёным глазом в сторону.
- Щас должны позвать. - Я тоже покосилась в сторону шпаны. И не ошиблась.
- Эй, девчонки! - Раздалось сбоку. - Вашим мамам зять-пьяница не нужен?
- Юмористы. - Скривилась Маринка. - Ничо нового придумать не могут.
- Нужен. - Крикнула я в ответ, и неспешно двинулась в шпане.
За десять метров до сторожки меня опознали.
- О, это ж Лидка-инвалидка! А дед твой в курсе, что ты куришь?
Дружеское прозвище досталось мне два года назад, когда я, пытаясь выебнуться перед шпаной, нырнула с обрыва в пруд-лягушатник, и уебалась головой в какое-то ведро, которое ржавело на дне. Башку я тогда проломила знатно, и в местной больнице меня обрили нагололо, чтобы наложить швы. Я очень боялась, что ко мне прилипнет погоняло Лидка-лысина, и взохнула с облегчением, отделавшись "инвалидкой".
- А я не только курю. - Пространно намекнула на нечто большее я, подойдя к шпане вплотную. - Я, знаете ли, такими вещами вообще занимаюсь…
Какими такими вещами я занимаюсь, я не придумала, и боялась, что меня могут об этом спросить. Но меня не спросили, потому что к сторожке подошла Маринка, вытаскивая на ходу бутылку из кармана.
- Чо, мужики, - Маринка подкинула бутылку вверх, и поймала её за пробку. Я восхитилась. - У меня в феврале день рождения. Отметим?
"Мужики", самому старшему из которых едва стукнуло восемнадцать, посмотрели на дерзкие Маринкины сиськи, и достали в ответ гитару.
- Этой наливать? - Кивок в мою сторону.
Я растерянно посмотрела на Маринку, и прочитала в её глазах ответ…
- Наливать. - Грустно сказала я, понимая, что если мой дед учует сигареты - это полбеды, это я получу костылём по горбу, и два дня не выйду гулять, а вот если я припрусь домой бухая… У меня вообще не будет ни жопного эпидермиса, ни самой жопы.
Мне протянули пластиковый стаканчик с вонючей жидкостью, и бутылку с водой, набранной на водокачке, с разведённым в ней пакетиком "Зуко".
По какому-то наитию я перестала дышать носом, и наебнула водку как лекарство, немедленно запив его бурой жидкостью из бутылки. Я не опозорилась, не проблевалась, не поперхнулась, и даже не сморщилась. Меня тут же зауважали, и самый шпанистый из всей шпаны - мой сосед Ванька - хлопнул себя по коленкам и сказал:
- Присаживайся.
Я плюхнулась к Ваньке на коленки, чувствуя себя ахуенно взрослой женщиной-шпаной, которая пьёт водку, сидит на коленях у мужика, и щас будет курить "Яву".
Второй стакан водки я выпила уже без запивки, потому что она закончилась, но Ванька сказал: "Закусывай курятинкой" - и сунул мне в рот прикуренную сигарету.
И вот тут я допустила роковую ошибку. Я затянулась.