12
Шестой день праздновали годовщину Ништадтского мира. Все утомились, скучали, забавляясь кто чем мог. Сам царь удалился и ненадолго прилег. Стал уставать в последнее время. Все чаще стискивали голову железные обручи. Разламывалась головушка, и не было мочи выносить эту нестерпимую боль. Слабость свою оказывать царедворцам не хотел. Уходил, лежал, сложив на груди тяжелые, натруженные, совсем нецарские руки, вперив в потолок налитые кровью и горечью глаза. Думал…
Вышел из спальни, не отдохнув. На пути его перехватил Борис Петрович, что-то шепнул и замер, поедая преданными глазами.
Петр дернул узким костлявым плечом, раздраженно буркнул:
- Зови.
- Вместо одного двоих привел, - подталкивая Митю, прятавшегося за младшего брата, говорил Борис Петрович. - Этот чудодей, а тот, прячется, мореход.
- Ежели мореход, что ж он прячется? - сердито спросил Петр.
- Оттого что не по вину, а по морю ходит, - ввернул Барма, забавляясь с зайцем.
Петр хмуро покосился на него, скривил щеку. Велел подать себе трубку, закурил и сел за шахматный столик.
- Где ж плавал, мореход славный? - спросил, затягиваясь. В зале громко захохотали. Меж взрывами смеха послышался чей-то визгливый голос…
- Весь свет обошел, - врезался в разговор Юшков, выдвигаясь вперед. - У него и карта есть, и записи…
Дарья Борисовна, беседовавшая неподалеку с каким-то придворным хлыщом, невежливо прервала его на полуслове, приблизилась к столику. Однообразные танцы, мятые от многодневного пира лица, заученные комплименты утомили ее. Увидав отца и братьев, с мороза свежих и броско красивых, тотчас воспрянула, незаметно тронув Барму за локоть.
Кто-то вновь рассмеялся громко. Петр шикнул. Его не расслышали.
- Уйми их, - велел Юшкову, притопнув ногою. Взглянув мельком на Барму и на его зайца, сердито спросил: - Ты шут?
- Шуты - вон, все разряжены. Мне не ровня, - насмешливо ухмыльнулся Барма.
Петр всхлипнул трубкой, вздохнул и отослал:
- Ступай туда… оба ступайте!
Дарья Борисовна подхватила Барму за руку, повела к царице.
- Ваше величество, - присела она перед Катериной, - мой протеже, Тимофей Пиканов. Он много в чем преуспел…
Царица погрозила ей пальчиком, лукаво улыбнулась. Но Дарья Борисовна, словно бы не поняв уж слишком очевидного ее намека, бойко закончила:
- Но более всего в фокусах. Он также режет по дереву, рисует, складно поет…
Петр, оглянувшись на них, усердно засосал погасшую трубку, принялся листать Митины записи. Отложив их, задумался, постучал костяшками пальцев.
- Теперь карту кажи. И объясняй по ходу толково.
- Чертеж тех мест, где бывал, - одолев робость перед царем, начал Митя. - Вот нос Камчатский. Тут Атласов бывал когда-то. Отсюда плавал я к мысу Лопатка, а с мыса по всей Курильской гряде, вплоть до острова Матмая. Там японцы живут. На других островах - курилы. Кожу нерпичью носят, промышляют охотой и рыбалкой. Много там птицы разной, рыбы много. Я писал о том коменданту Камчатки. Он, верно, переслал вам мои записи?..
- Не было такого, не помню. Надо будет спросить у Соймонова, - Петр, светлея глазами, ласково кивнул: - Сказывай дале.
- Ходили байдарами с острова на остров. Очертания островов и проливов я наносил на карту. Брал для показу тамошние одежды, рухлядь, посуду разную. Тоже высылал на Камчатку. Потом второй был поход, и третий… Я во все три ходил и карту подробную сделал. Одну Козыревский забрал - судьбы ее не знаю. Две - на случай - вычертил для себя. Товарищи мои сгинули. Сам выжить не чаял. Добрые люди - жители тамошние - помогли. Без малого год у них прожил… - просто закончил Митя. Отдав карту, не знал, чем занять руки, и потому неловко переминался, краснел.
- Спасибо, малый, за бескорыстную службу! Скажи, чем жаловать тебя за твои заслуги? - обняв его, ласково спросил Петр.
- Хотел я снова туда сплавать. Теперь иным путем, северным. Мне бы суденышко да команду… - высказал скромную просьбу Митя.
- Только-то? - удивился Петр. Простота и бескорыстие землепроходца радовали. Выколотив трубку о колено, заговорил с теплотою, редко звучавшей в его голосе последнее время. - То труд твой нелегкий, а не награда. Доволен я крепко, что дело свое превыше всего ставишь. Такие люди мне надобны. Можешь ли сам повести судно?
- Во втором и в третьем походе, ваше величество, я был за штурмана.
- Вот и ладно, сынок, - Петр притянул к себе Митю, снова обнял. - Жалую тебя лейтенантом русского флота. Макаров!
Секретарь, только что шептавшийся с князем Юшковым, мгновенно подлетел к царю, изогнулся, касаясь париком пола:
- Слушаю, ваше величество.
- Составь грамоту на представление в лейтенанты флота, - приказал Петр и поднес Мите чарку. - Теперь и выпить не грех. Ну вот, - подписав грамоту, принесенную Макаровым, поднял чарку сам, - благословляю тебя, лейтенант. Пробивайся на восток северным окоемом. Пойдешь туда с экспедицией Беринга.
- Сколь хватит сил моих, государь, буду служить тебе верой-правдой, - рвущимся от волнения голосом обещал Митя.
- В то крепко верю, - кивнул Петр. Тут офицер дежурный подал ему пакет. - От кого? - взглянув на конверт без подписи, спросил Петр.
- Какой-то человек передал. Себя не назвал. Сказал, царю от любящей женщины.
- О, - захохотал Меншиков, приблизившийся к столу, но тут же осекся.
Петр бешено топнул, смял пакет в горсти: в ладонь уперлось что-то твердое. Царица, беседуя с Бармою, из-под прищуренных век следила за царственным супругом. Но вот тревожно вскинула бровь: в зал почти ворвался ее секретарь, волоча за собою Фишера. Забыв поклониться царице, кинулся к Юшкову.
13
Сославшись на недомогание, царь снова удалился. Полежав час-другой, велел позвать к себе Монса. Испуганный этим приглашением, царицын секретарь шел к нему ни жив ни мертв. Следом толкнулась сама Катерина. Петр с грозной ласкою удалил ее; у дверей поставил своего денщика, приказав никого не впускать.
- Сядь, Виллим, - сказал тихо. Худой кулак судорожно сжимался и разжимался. На потном виске дрожала синяя жила. - Как ты на Анну похож… - зорко вглядываясь в Монса, ужавшего круглые, начинающие полнеть плечи, задумчиво проговорил Петр. - Красив и… так же предан.
- Государь, я за сестру не ответчик, - избегая пронизывающего взгляда царя, чуть слышно выдавил из себя Монс. - Я вам предан душой и телом. Вам и Катерине Алексеевне.
- Что Катерине предан - знаю… - глухо молвил царь, рванув пакет, из которого выпал похищенный Фишером перстень. - А мне так же верен, как и сестра твоя…
Монс все понял и молча рухнул на колени.
Его увели.
Лицо Петра посерело. Глаза дико выкатились. Тряслись непослушные, много умевшие руки. Он что-то хотел крикнуть, но свалился со стула. К нему вызвали доктора.
В зале Барма забавлял фрейлин и царицу. Митю увел к себе царский токарь Нартов, стал расспрашивать новоиспеченного лейтенанта о житье-бытье, сам показывал ему токарный станок, мастерскую.
Поняв, кто перед ним, вздохнул сочувственно:
- Не ко двору ты здесь, парень. Уплывай скорее. И брата с собой бери…
Юшков и светлейший играли в шахматы.
- Худо играешь ноне, Александр Данилыч, - снимая фигуру за фигурой, посмеивался Борис Петрович. Причину рассеянности светлейшего знал.
Меншиков, взяв по чарке себе и князю, вполголоса спросил:
- Того немца, - кивнул он на Фишера, занимавшего разговорами его сестру, - ты подослал к Монсу?
- Сами снюхались. Для чего я немцев сводить стану? Меня и с русскими мир не берет, - усмешливо-спокойно ответил Юшков.
- А ты не ссорься со мной… Не ссорься, Борис Петрович, - погрозил пальцем светлейший. - И с государыней не ссорься…
- Да смею ли я, Александр Данилыч! - Юшков поискал глазами Монса. Того не было. "Видно, пакетик-то не зря передан", - подумал. Объявив мат, сказал почтительно: - Государыню чтить надо. Да и тебя тоже. - Помолчав, с усмешкой, повергнувшей светлейшего в ужас, добавил: - Тебя и в Лондоне чтут… Сдавайся, Александр Данилыч!
Меншиков, рассыпав фигуры, бросился к выходу, расталкивая встречавшихся на пути придворных.
Оркестр, перестав пиликать какой-то унылый менуэт, бодро грянул русскую плясовую. Дарья Борисовна, по знаку царицы, тотчас впорхнула в круг, позвав за собой Барму. Тот пронзительно свистнул, метнулся ей навстречу и, выдав коленце, махнул вприсядку. То прыгая выше головы, то приседая и хлопая себя по подошвам, Барма носился и требовал:
- Жару! Жару!
Легко порхала вокруг Дарья Борисовна, дробила, вертелась на носочках, а когда музыка кончилась, нарочно поскользнулась и, подхваченная Бармой, шепнула ему:
- Мой!..
Танцмейстер немец вновь велел играть менуэт, но царев врач что-то шепнул царице.
- Государь болен, - сказала она.
Пир на этом закончился.