35 Имеется в виду единственное письмо А.П.Чехова Розанову из Ялты от 30 марта 1899 г., в котором он давал свой московский адрес и писал: "У меня здесь бывает беллетрист М.Горький, и мы говорим о Вас часто… В последний раз мы говорили о Вашем фельетоне в "Новом времени" насчет плотской любви и брака (по поводу статей Меньшикова). Эта статья превосходна…" 36 Розанов переписывался с философом Константином Николаевичем Леонтьевым (1831 - 1891), жившим в Оптиной Пустыни, в последний год его жизни. Письма Леонтьева к нему Розанов напечатал, в "Русском вестнике" (1903, № 4-6) со своими пространными комментариями. В последнем письме 18 октября 1891 г. уже из Сергиева Посада Леонтьев писал "Надо нам видеться". Письмо заканчивается словами: "Постарайтесь приехать… Умру, - тогда скажете: "Ах! Зачем я его не послушал и к нему не съездил! Смотрите!.. Есть вещи, которые я только вам могу передать". 37 У Л.Н.Толстого в Ясной Поляне Розанов был вместе с женой Варварой Дмитриевной 6 марта 1903 г. Впервые Толстому о Розанове рассказывал Николай Николаевич Страхов (1828 - 1896), с которым Розанов переписывался с января 1888 г. и встретился впервые в Петербурге в январе 1889 г. 38 Федор Эдуардович Шперк (1872 - 1897) - философ, друг Розова, о котором он писал в "Уединенном ": "Он очень любил меня (мне кажется, больше остальных людей, - кроме ближних). Он был очень проницателен, знал "корни вещей". И если это сказал, значит, это верно" (c.57). "Трех людей я встретил умнее или, вернее, даровитее, оригинальнее, самобытнее себя: Шперка, Рцы и Флоренского. Первый умер мальчиком (26 л.), ни в чем не выразившись" (с.71). Рцы - псевдоним Ивана Федоровича Романова (1857/58 - 1913), писателя, публициста, друга В.Розанова. 39 Николай Иванович Афанасьев (р.1864) - секретарь газеты "Новое время". 40 Сергей Федорович Шарапов (1855-1911) - писатель, друг Розанова. 41 Борис Григорьевич Cтолпнер (1871-1937) - участник петербургского Религиозно-Философского общества, где с ним встречался Розанов; сотрудник "Еврейской энциклопедии". 42-43 Бругш. Египет. История Фараонов. Пер. Г.К.Власкова. СПб., 1880. 44 Сборник произведений поэта Ивана Ивановича Дмитриева "И мои безделки" издан в Университетской типографии в Москве в 1795 г. Назван по аналогии с "Моими безделками" Н.М.Карамзина, отпечатанными там же в 1794 г. 45 Историк Иван Дмитриевич Беляев (1810 - 1873) в своем главном сочинении "Крестьяне на Руси" (1859) дал первый в русской историографии систематический обзор истории русского крестьянства со времен Киевской Руси до XVIII в. 46 Имеется в виду роман "Kyль хлеба и его похождения" (1873) писателя и этнографа Сергея Васильевича Максимова (1831-1901). 47 Строка из поэмы "Полтава" А.С.Пушкина: "Так тяжкий млат, дробя стекло, кует булат" (песнь I). 48 В Большом Казачьем переулке (дом 4, кв.12) семья Розанова жила с января 1906 г. по июль 1909 г. 49 Религиозно-философское сочинение Л.Н.Толстого "В чем моя вера" (1884). 50 Сергей Алексеевич Цветков (1838-1964) - литератор, друг Розанова и его библиограф. Под его редакцией издательство "Путь" (Москва) выпустило "Русские ночи" В.Ф.Одоевского. 51 Речь идет о П.А.Флоренском. 52 Волжский - псевдоним Александра Сергеевича Глинки (1878-1940), литературного критика, публициста, историка литературы, одного из друзей Розанова. 53 Розанов был знаком с поэтом Аполлоном Николаевичем Майковым (1821 - 1897) и напечатал некролог на его смерть в газете "Свет" 11 марта 1897 г. 54 Матвей Кузьмич Любавский (1860-1936) - историк, учившийся вместе с Розановым на историко-филологическом факультете Московского университета. Розанов вспоминал о нем в "Мимолетном. 1915 год": "Какая радость, что наш выпуск в Московском университете дал трех СЫНОВ России: Любавский (М.Куз.), Зайончковский, Вознесенский и я" (запись 20 апреля 1915 г.). 55 Роберт Юрьевич Виппер (1859 - 1954) - историк, в 1897 - 1922 профессор Московского университета, автор книги "Общественные учения и исторические теории XVIII и XIX вв. в связи с общественным движением на Западе" (СПб., 1900; 3-е изд. 1913) и учебника "Новая история для старших классов гимназии", который Розанов видел у своих детей-гимназистов.
Розанов
В.В.Розанов
РЕВОЛЮЦИОННАЯ ОБЛОМОВКА
Вот мы целый век сокрушались о себе, что народ - компилятивный, подражательный,- заучившийся иностранцами до последнего,- и ничего решительно не умеющий произвести оригинального из себя самого. И никто, кажется, не сокрушался более об отсутствии самобытности у русского народа, как я сам. Пришла революция, и я подумал: "Ну вот, наконец пришла пора самому делать, творить. Теперь русского народа никто не удерживает. Слезай с полатей, Илья Муромец, и шагай по сту верст в день". И все три месяца, как революция, я тороплюсь и тороплюсь, даже против своего обыкновения. Пишу и письма, утешаю других, стараюсь и себя утешить. Звоню тоже по телефону. Но ответы мне - хуже отчаяния. О Нестерове один литературный друг написал мне, что он было окончил огромное новое полотно с крестным ходом, в средоточии которого - царь и патриарх, дальше - народ, городовые, березки,- и вот что же теперь с такою темою делать, кому она нужна, кто на такую картину пойдет смотреть. Сам друг мой 1, сперва было очень о революции утешавшийся и поставивший в заголовке восторженного письма: "3-й день Русской Республики", со времен приезда в Петроград Ленина - весь погас и предрекает только черное. "Потому что ничего не делается и все как парализовано". По телефону тоже звонят, что "ничего не делается и последняя уже надежда на Керенского". Керенского, как известно, уже подозревают в диктаторских намерениях, а брошюрки на Невском зовут его "сыном русской революции". Он очень красив. Керенский много ездит и говорит, но не стреляет; и в положении "нестрелятеля" не напоминает ни Наполеона, ни диктатора. Как это сказал когда-то митрополит Филипп, взглянув в Успенском соборе на Иоанна Грозного и на стоящих вокруг него опричников, в известном наряде: кафтан, бердыш, метла и собачья голова у пояса. Митрополит остановился перед царем и изрек: "В сем одеянии 2 странном не узнаю Царя Православного и не узнаю русских людей". Нельзя не обратить внимания, что все мы, после начальных дней революции, как будто не узнаем лица ее, не узнаем ее естественного продолжения, не узнаем каких-то странных и почти нетерпеливых собственных ожиданий, и именно мы думаем: "Отчего она не имеет грозного лица, вот как у былого Грозного Царя и у его опричников". Мы не видим "метлы" и "собачьей головы" и поражены удивлением, даже смущением. Даже - почти недовольством. Как будто мы думаем, со страхом, но и с затаенным восхищением: "Революция должна кусать и рвать". "Революция должна наказывать". И мы почти желаем увеличения беспорядков, чтобы, наконец, революция и революционное правительство кого-нибудь наказало и через то проявило лицо свое. Чтобы все было по-обыкновенному, по-революционному. "А то у нас - не как у других", и это оскорбляет в нас дух европеизма и образованности. Между тем нельзя не сказать, что революционные преступления у нас как-то слабы. Самый отвратительный поступок было дебоширство солдат где-то в Самарской губернии, на железной дороге, где эти солдаты избили невинного начальника станции, и избили так, что он умер. Их не наказали, не осудили и не засудили. По крайней мере, об этом не писали. И еще избили также отвратительно, по наговору какой-то мещанки, священника, но, к счастью, не убили. Это писали откуда-то издалека, с Волги. Затем - "Кирсановская республика", "Шлиссельбуржская республика" и "отложившийся от России Кронштадт", с его безобразной бессудностью над офицерами и неугодными матросами 3. Но если мы припомним около этого буржуазную Вандею, если припомним "своеобразие" опричнины, припомним "наяды", т. е. революционные баржи, куда засаживали невинно обвиненных и, вывозя на середину Роны 4,топили всех и массою, то сравнивая с этими эксцессами и злобою свои русские дела, творящиеся, собственно, при полном безначалии, мы будем поражены кротостью, мирностью и до известной степени идилличностью русских событий. Мне хочется вообще с этим разобраться, об этом объясниться, этому привести аналогию и литературные примеры, а также исторические и этнографические параллели и прецеденты. Я шел вчера по улице: на углу Садовой и Невского - моментально митинг. И вот две барыни накидываются на рабочих и солдат, что они "все болтают, а ничего не работают". Еще раз, в трамвае, одна дама резко сказала рядом сидевшим солдатам: "Вы губите Россию безобразиями и неповиновениями". Солдаты молчали, ничего не возразили, очевидно признавая правоту или долю основательности слов. Вообще я не замечаю нисколько подавленности или робости в отношении рабочих и солдат. Это было только в первые испуганные дни революции,- но затем от обывателя пошла критика, и она говорится прямо в лицо, и это, конечно, хорошо и нужно, без этого нет правды, и без этого осталась бы величайшая опасность, как во всякой социальной лжи. Но разберемся. Для социальной жизни, как и для личной жизни, существуют те же заповеди, из которых главная: - Не убий. - Не прелюбы сотвори. - Не укради. - Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна. Ну и так далее. Вечное десятисловие. И мы по нему измеряем качество не только личной жизни, но и жизни общественной, жизни, наконец, исторической. Бывают отвратительные эпохи. Какова была эпоха Римской империи - Тацита и Тиверия? Да и наша времен ли Грозного, бремен ли Бирона. Ну и наконец, грозные эпохи французской революции, жакерии во Франции, пугачевщины и Степана Разина на Волге. Вспомним слова Пушкина о "русском бессмысленном и жестоком бунте" 5, которые действительно оправдываются веками былыми. И вот нельзя же констатировать, что по части этих всех "заповедай" скорее дело обстоит неблагополучно в теории, в тех раздающихся лозунгах, которые созданы десятилетиями нашей неосторожной литературы, нежели в действительности. Вообще, тут для разбора чрезвычайно мало материала.