Записки Богдана Ильича Бельского, издаваемые М. Н. Загоскиным
Содержание:
Выход первый 1
Выход второй 26
Выход третий 59
Выход четвертый 84
М. Н. Загоскин
Москва и москвичи
Выход первый
От издателя
Я не люблю читать предисловий, очень редко пишу их сам и всегда стараюсь, чтобы они были как можно короче; но на этот раз должен поневоле отступить от моего правила и начать эту книжку следующим предисловием, или, как говорилось в старину, кратким возглашением.
Хотя на заглавном листе этой книжки напечатано, что я только издатель, а сочинитель ее Богдан Ильич Бельский, но, может быть, вы примете это за шутку. Чтобы уверить вас в противном, мне должно рассказать, по какому случаю я сделался издателем этих записок.
Месяца три тому назад, возвратясь домой после обыкновенной моей утренней прогулки, я нашел на своем письменном столе огромный запечатанный пакет без надписи; по словам моего человека, его принес незнакомый слуга, весьма опрятно одетый, но какой-то грубиян, потому что на все расспросы моего Андрея: кто он таков и от кого прислан - отвечал только: "Велено отдать твоему барину". Наружная форма и толщина этого пакета ничего доброго не предвещали. "Ахти, - вскричал я, - верно, какая-нибудь переводная мелодрама или комедия, переделанная на русские нравы! Да неужели я должен публиковать в газетах, что это уже вовсе до меня не касается и что я не обязан, по долгу службы, читать почти каждый день драматические произведения семинаристов, гимназистов и даже глубокомысленных московских гегелистов, из которых некоторые весьма усердно занимаются театром!" Я распечатал пакет: письмо на мое имя и кругом исписанная тетрадь; однако ж не драматическое сочинение, а записки какого-то Богдана Ильича Бельского. Прочтем, что он ко мне пишет.
"Милостивый государь" (я не прибавляю мой, потому что вы старее меня чином)".
"Ого, - подумал я, - да это какой-то старовер! Он еще держится правила: чин чина да почитает. Посмотрим, чего он от меня хочет".
"Я вас давно уже знаю; мне случалось иногда встречаться с вами в разных обществах; вероятно, и вы также меня знаете, но только под настоящим моим именем. Хотя принятое мною в этих записках прозвание Белъского могло бы по всей справедливости принадлежать мне как единственному и прямому наследнику этого знаменитого исторического имени, но я решился остаться при моем, весьма обыкновенном, которое ни разу не упоминается в русских летописях, следовательно, весьма прилично человеку с умеренным состоянием и вовсе не чиновному, потому что у нас, - да, я думаю, и везде, - для поддержания знаменитого имени необходимы или богатство, или чины. Ну, рассудите сами, какую жалкую роль играет человек с громким историческим именем, если он сам по себе ровно ничего не значит? Представьте, как смешно, или, лучше сказать, грустно, было бы видеть отставным коллежским регистратором Скопина-Шуйского или становым приставом какого-нибудь князя Пожарского! Но я, может быть, надоел вам моею болтовнёю, а мне нужно поговорить с вами об одном весьма важном для меня предмете. Вот в чем дело: я давно уже веду записки, - не о домашней моей жизни: в ней не было ничего особенно замечательного, - но о всем том, что касается до Москвы и ее жителей относительно к их частному, политическому и историческому быту. Я изучал Москву с лишком тридцать лет и могу сказать решительно, что она не город, не столица, а целый мир - разумеется, русский. В ней сосредоточивается вся внутренняя торговля России; в ней процветает наша ремесленная промышленность. Как тысячи солнечных лучей соединяются в одну точку, проходя сквозь зажигательное стекло, так точно в Москве сливаются в один национальный облик все отдельные черты нашей русской народной физиономии. Европейское просвещение Петербурга; не вовсе чуждое тщеславия хлебосольство наших великороссийских дворян; простодушное гостеприимство добрых сибиряков; ловкость и досужество удалых ярославцев, костромитян и володимирцев; способность к письменным делам и необычайное уменье скрывать под простою и тяжелою наружностью ум самый сметливый и хитрый - наших, некогда воинственных, малороссиян; неуклюжество и тупость белорусцев; страсть к псовой охоте степных помещиков; щегольство богатых купцов отличными рысаками; безусловное обожание всего чужеземного наших русских европейцев и в то же время готовность их умереть за славу и честь своей родины; безотчетная ненависть ко всему заморскому наших запоздалых староверов, которые, несмотря на это, не могут прожить без немецкой мадамы или французского мусью; ученость и невежество, безвкусие и утонченная роскошь; одним словом, вы найдете в Москве сокращенье всех элементов, составляющих житейский и гражданский быт России, этого огромного колосса, которому Петербург служит головою, а Москва сердцем. Москва - богатый, неисчерпаемый рудник для каждого наблюдателя отечественных нравов. Может быть, во мне недостало уменья разработать как следует этот богатый рудник; впрочем, и то хорошо, если мне удалось открыть его и указать человеку более меня искусному, где должен он искать не одной руды, вовсе не походящей на металл, который в ней скрывается, но чистых самородков, не всегда золотых - это правда; но ведь золото везде редко, а томпак, семилёр и всякая другая блестящая композиция, которую иногда стараются выдавать нам за пробное червонное золото, право, не стоят нашего простого железа… Да об этом после; дело состоит в том, что я решился напечатать мои записки.
Я человек не очень богатый, так прежде всего должен был подумать о том, во что мне обойдется издание этой книги, а для этого мне нужно было посоветоваться с человеком знающим и опытным. Вы, вероятно, слыхали о книгопродавце Иване Тихоновиче Корешкове; мы с ним люди знакомые, - я даже прошлого года крестил у него сына.
Чего ж лучше, подумал я, мой куманек тридцать лет занимается книжною торговлею, так уж, верно, сочтет мне по пальцам, что будут стоить бумага, печать, обертка, одним словом, всё; а может статься, и манускрипт у меня купит: это было бы всего лучше.
Лишь только я хотел послать за Иваном Тихоновичем, а он ко мне и в двери.
- А, любезный куманек! - вскричал я. - Милости просим! Очень кстати! Ведь у меня есть до тебя дельце.
- Рады служить, Богдан Ильич! Что прикажете? - сказал Корешков с низким поклоном.
- Садись-ка, любезный!.. Вот изволишь видеть: ты знаешь мои записки?
- Как же, батюшка, вы мне еще прошлого года читали из них разные этакие штучки, - очень интересно!
- Я хочу их напечатать.
- Ну что ж, сударь, с богом!
- Да вот что: я человек непривычный, до смерти боюсь всяких хлопот. Знаешь ли что, любезный? Купи у меня манускрипт в вечное и потомственное владение: я дешево продам.
- Нет, Богдан Ильич, - извините! Мы этим не занимаемся. Дело другое - на комиссию…
- Впрочем, - продолжал я с видом совершенного равнодушия, - для меня все равно: книга моя не залежится. Уже одно название этих записок разлакомит покупщиков:
- Да-с, названье бенефисное.
- А как ты думаешь, куманек: дорого мне будет стоить напечатать эту книгу?
- Да если всю, так не дешево-с.
- Как всю? Да разве можно будет печатать ее по частям?
- А почему же нет, Богдан Ильич? Ведь если я не ошибаюсь, так книга ваша, так сказать, отрывочная; то есть не то чтоб какой-нибудь романчик или история, а вот вроде тех, которые выдаются теперь в Петербурге: "Сто писателей", "Сказка за сказкою" и прочие другие. Вы не извольте только выставлять на заглавном листе: "Часть первая", а "Выход или выпуск первый".
- Да разве это не все равно?
- Помилуйте! Уж кто написал "Часть первая", так как будто бы обещает вторую часть непременно; а "Выпуск" что значит?… Будет, дескать, время, так выпущу другую; а нет, так не прогневайтесь!..
- А что ты думаешь? Ведь это правда.
- Как же, батюшка!.. Одну книжку напечатать не фигура, и можно дешевле пустить, так авось и поразберут; а там, если она понравится да пойдет, так и выпускайте себе вторую, третью - сколько душе вашей угодно.
- Спасибо, куманек, за добрый совет. Итак, решено: я буду выдавать мои записки отдельными книжками; их число и время их выходов будут совершенно зависеть от моей воли и от приема, который сделает им публика.
- Да-с! Только смею вас спросить: вы объявите свое имя?
- Нет, я хочу назваться в моих записках Бельским.
- А, понимаю-с! Это нынче в моде-с. Вам угодно быть вот этим… как бишь они называются?
- Псевдонимы.
- Да-с, точно так-с. Только воля ваша, Богдан Ильич, напрасно-с: это не даст ходу вашей книжке.
- Так ты думаешь, что лучше выставить на заглавном листе мое настоящее имя?
- Оно, если хотите, сударь, все равно. Не прогневайтесь, батюшка, вы по книжному делу человек вовсе не известный. Вот если бы вы уж печатали да вас разика два похвалили в "Библиотеке", в "Сыне отечества", в "Северной пчеле" или в "Русском вестнике", так это бы другое дело, а то, хоть будьте вы человек распреумный, с большим талантом…
- Да что я; еще надобно?
- Имя, сударь, имя! Это всего нужнее в нашей книжной коммерции.
- Да где ж мне прикажешь его взять?…
- Вот то-то и дело! Не знакомы ли вы с каким-нибудь сочинителем, который в ходу, то есть которого все знают?… Попросите его…