У некоторых воинов от напряжения вновь открылись раны, и на палубу брызнула кровь. Не в силах Удержаться на ступенях, они попадали обратно в трюм.
- Как ты безжалостен, Дионисий! - сказал я с укоризной.
Он покачал взлохмаченной головой:
- Наоборот, Турмс, я милосерден к тем, кто поплывет со мной.
Направляя корабль к заметному издалека святилищу Асклепия, мы вошли в порт. На берегу лежали одни только рыбачьи лодки: все корабли захватили персы. Но город они не тронули.
Жрецы и лекари вышли встретить нас. Дионисий приказал вынести на берег тяжелораненых. Многие из них были без сознания, некоторые бредили, иным, похоже, являлись вещие видения. Жрецы согласились принять их в святилище, где они могли погрузиться в благодатный, исцеляющий все недуги сон.
- Мы не боимся ярости персов. Для Целителя все раненые равны, на каком бы языке ни говорили они, каким бы ни были вооружены копьем и как бы ни выглядели их борода и одежда. Персы тоже оставили у нас своих воинов.
Дионисий рассмеялся:
- Я чту ваш храм. Однако хорошо, что мои люди в бреду и без памяти, иначе они голыми руками удавили бы всех этих персов, которых вы держите у себя. Впрочем, мне кажется, что если не род и речь, то кошелек больного должен все же занимать Целителя…
Жрецы же, не пряча глаз, ответили:
- Многие из тех, кто был на волосок от смерти, пожертвовали кое-что храму после целительного сна. Однако глиняный сосуд от бедняка для нас не менее ценен, чем серебряная фигурка или треножник от богача. Клянемся всеми своими орудиями - руками, глазами, огнем, иглой и ножом: мы лечим не ради денег, а делимся божественным даром, который Асклепий передал нам, своим потомкам.
Дионисий хотел войти в храм, но жрецы остановили его. С самого начала, увидев бородатых, свирепых фокейских воинов, они грозно подняли вверх свои змеевидные жезлы. Горожане наспех приготовили для нас нехитрый пир, где было даже вино, впрочем, разведенное пятью частями воды: должно быть, тут уже не раз имели дело с пьяными моряками. Солнце зашло, озарив багровым отсветом горные вершины и море, а Дионисий все мешкал с отъездом.
Жрецы начали бросать на него косые взгляды, давая понять, что не собираются предоставлять убежище боевым кораблям, даже ионийским, а могут принять только больных и раненых.
- Ясно, - сказал наконец Дионисий. - Ионийцы потерпели поражение и на суше, и на море, и теперь персы стали вам ближе соплеменников. Мы выйдем в море при первом же благоприятном знамении богов.
Когда на остров опустились сумерки, Дионисий отозвал меня в сторону. Мы постояли, вдыхая холодный воздух, напоенный пряными ароматами садов, которые окружали храм, после чего Дионисий, почесывая бороду, проговорил:
- Турмс, ты человек ученый, поэтому я прошу у тебя помощи. Не хочется мне обижать этих старцев и их бога, но выхода нет: нас ожидает опасное плавание, и я не вправе потерять ни одного человека. И вот я решил добром или силой увезти с собой кого-либо из родственников Асклепия. Не слишком старого, чтобы он смог выдержать тяготы пути, но обученного врачевать раны, морскую лихорадку и другие недуги. Хорошо бы еще, чтобы он говорил по-финикийски. Впрочем, этот язык местные жрецы, как правило, знают.
- Безумец! Что ты задумал?
Он посмотрел на меня, вращая своими бычьими глазами, будто его мучила совесть, и вскричал:
- Турмс, неужели ты не понимаешь, что персы забрали себе все боевые корабли от Кипра до Финикии и дальше, вплоть до Египта! Море беззащитно, как брюхо у коровы! Так да здравствует Кайрос - бог удачи!
- Клянусь бессмертными! - не верил я своим ушам. - Одно дело - благородная война за свободу, и совсем другое - разбой на просторах моря. Жизнь пирата коротка, а смерть страшна и бесславна. Все его преследуют, нигде нет для него спасения, и имя его проклято среди честных людей.
- Ты ли, Турмс, поджигатель храмов, говоришь мне это? - ощерился Дионисий.
- Мы с Дориэем не пойдем за тобой, - твердо сказал я.
- Раз так, счастливо оставаться! - не возражал Дионисий. - Поживите среди гостеприимных жрецов и попробуйте потом объяснить персам, кто вы и откуда тут взялись. До встречи на берегах Стикса - хотя клянусь, тебе придется долго дожидаться меня там!
Слова Дионисия смутили меня. Я задумался.
- Лекари слишком дорожат своей жизнью, - сказал я наконец. - И их можно понять: им ли не знать, как легко оборвать ее одним взмахом меча. Даже врачи из Милета отказывались выходить в море, хотя на суше всегда с готовностью и безвозмездно лечили всех, кто был ранен в морском сражении. Тем более никто по своей воле не захочет плавать на пиратском корабле!
- А кто говорит о пиратах? - возмутился Дионисий. - Мы просто не признаем себя побежденными и продолжим бить врагов в их же водах. А лекаря, как, впрочем, и каждого, кто последует за мной, я сделаю богатым.
- Даже если он останется жив, - пробормотал я, - когда-нибудь его все равно выведут на чистую воду, и никакое богатство тогда не спасет…
- Турмс, - оборвал меня Дионисий, - перестань болтать и найди лекаря, не то, нравится тебе это или не нравится, придется бросить тебя на острове!
И я побрел прочь, вздыхая и ломая голову над тем, как выполнить это поручение. Вдруг в некотором отдалении я заметил коренастого молодого человека, чья фигура показалась мне знакомой, так что я громко окликнул его. Но когда он обернулся, я увидел в его руке змеевидный жезл. Лицо у него было округлое, глаза живые, а лоб изрезан морщинами.
- Кто ты? - спросил я. - Впотьмах мне почудилось, что я тебя знаю.
- Меня зовут Микон, - ответил он. - Я - посвященный, но я тебя не помню.
- Микон? - повторил я. - Когда мы ходили под Сарды, был с нами один гончар из Аттики - тоже Микон. Он пошел воевать, чтобы добыть денег и купить себе маленькую печь для обжига, но вернулся в Афины таким же бедняком, как перед походом. Это был настоящий богатырь, кряжистый, как дуб, и с ним не страшны были никакие персы. Но при этом у меня никогда не возникало чувство, будто я давно его знаю, - не то что с тобой!
- Ты явился кстати, - сказал Микон. - Мой разум в смятении, и я не нахожу себе места… Чего ты хочешь?
Для начала я с похвалой отозвался о святилище Асклепия и о мудрых жрецах. Он же возразил:
- Седая голова не всегда говорит о мудрости. Искусство врачевания, передаваемое из поколения в поколение, может принести столько же вреда, сколько пользы. А под сенью славы предков подчас процветают и глупцы.
- Конечно, не только ваш остров известен своими целителями, - осторожно заметил я. - Говорят, лучшие врачи в мире живут в городе Кротоне на побережье Италии. Один из них вылечил даже великого царя персов, и тот оставил его при своей особе.
- В войске великого царя тоже немало греков, - кивнул Микон. - И это неплохие эллины…
- Ты не прав, - возразил я, - полагаю, раз они рабы, они плохие эллины, даже если с ног до головы обвешаны золотом.
- А разве ты сам не раб? - проговорил он. - Разве ты свободен от оков собственного тела? Мы все рабы до тех пор, пока живем на земле.
- Уж не увлечен ли ты учением орфиков о бессмертной душе? - спросил я.
Микон покачал головой:
- Я знаю лишь одно: все в этом мире что-то значит, но суть вещей скрыта от нас. Только иногда ее удается угадать тем, кто обладает даром ясновидения. И то, что ты подошел ко мне сегодня, тоже имеет какой-то смысл. Взгляни: тонкий серп молодого месяца блестит над морем, подобный золотой нити… Быть может, ты, сам того не ведая, послан Артемидой?
Я так и вздрогнул от неожиданности - а потом, помолчав, сказал:
- Микон, мир велик, и не все на свете знание заключено на этом острове. Ты еще молод. Что же держит тебя во власти персов?
Дотронувшись до меня своей теплой ладонью, он ответил:
- Я не все время провел на Косе, а объездил многие земли вплоть до Египта. Я выучил не один язык, и мне ведомы болезни, о которых тут и не слышали… Скажешь ли ты наконец, чего ты от меня хочешь?
Ладонь его вновь пробудила во мне чувство, будто я давно его знаю.
- Наверное, все мы рабы своей судьбы, Микон, - начал я издалека. - Ты тот человек, который нужен нам на судне. И если я укажу на тебя, то наши люди не остановятся перед тем, чтобы, оглушив, забрать тебя силой.
Ни один мускул не дрогнул у него на лице. Сверля меня взглядом, он спросил:
- Зачем же ты тогда предостерег меня? Кто ты такой? Ты не похож на грека.
И в испытующем его взгляде таилась такая неодолимая сила, что, повинуясь ей, мои руки сами собой вытянулись вверх, к тонкой золотистой полоске молодого месяца.
- Я и сам не знаю, зачем я сделал это, - сказал я честно, - да и кто я такой - тоже… Я знаю лишь одно: наше время пришло, и нам обоим пора в путь.
- Тогда идем! - засмеялся он и, взяв меня под руку, привел прямо к Дионисию.
- Ты не хочешь ни с кем попрощаться? Собрать вещи, одежду? - спросил я в изумлении.
- Не люблю проводы и сборы, - отрезал он. - Все это лишние хлопоты.
- Верно сказано! - вмешался Дионисий. - Если ты пойдешь со мной добром, получишь куда больше, чем оставляешь здесь.
Микон покачал головой.
- Добром или силой - не все ли равно? Чему быть, того не миновать, и изменить я ничего не в силах.