- Во время штурма моего родового замка войсками графа Шереметова, ближнего боярина царя Петра Великого, сгорели все фамильные бумаги за несколько столетий. Сохранились лишь обгорелые обрывки.
- Значит, родовых документов у вас нет?
- Только малая их часть, хранимая в семье. Но и эти обгорелые манускрипты подтверждают всё то, что вы от меня сегодня услышали, господа. Слово баронской чести.
- Но всё же, барон, ваше древо роднится с фантастикой истории?
- Вполне возможно. Но в моей Эстляндии таких оскорбительных сомнений никто из соседей не высказывал...
Гордился Роман Фёдорович и родовым гербом. При его составлении геральдисты шведского королевства, можно сказать, постарались. Особенно удачен оказался девиз, начертанный над лилиями и шестиконечными звёздами: "Звезда их не знает заката".
Насчёт пиратства Унгернов сомнений можно было не высказывать, если знать то время. Фамильных поместий было больше всего в Эстляндии, в Ревельском в Гапсальском уездах. В последний входил остров Даго (ныне Хийумаа), с большим числом маленьких, удобных бухт для стоянок парусников балтийских корсаров. Во время Ганзейского торгового союза и Ливонского ордена пиратство на Балтике процветало. И владельцу крепкого замка, сложенного из дикого камня, стоящего прямо на берегу моря, было грешно не иметь корабль с командой, готовый взять на абордаж одинокое купеческое судно.
Своё генеалогическое древо генерал Унгерн мог сосчитать на пальцах. Он был семнадцатым родовым коленом от рыцаря рижского архиепископа Ганса фон Унгерна. Мог назвать немало поместий в Прибалтике, которые были получены Унгернами от шведских королей и российских императоров. Однако большими личными богатствами и высокими должностями при монарших дворах Унгерны похвастаться не могли.
А вот воевали прибалтийские бароны действительно много и доблестно. В войнах Ливонского ордена, русско-шведских и русско-турецких, антинаполеоновских и прочих европейских, с Японией в Маньчжурии и в Первой мировой. И, естественно, в Гражданской войне в России. Офицеры-добровольцы фон Унгерны были известны по белой Северо-Западной армии генерала от инфантерии Николая Николаевича Юденича.
Генерал Унгерн не раз говорил о последних, что дважды ходили неудачно брать красный Петроград:
- Там два моих родственника, два барона воюют. Оба штабс-капитана в мировой войне. Оба Унгерны фон Штернберги. Мне известно, что Юденич их хвалил в боях. И на белом Черноморском флоте служит один, тоже родственник.
- Знают ли, ваше превосходительство, родичи о вас, воюющем здесь?
- Трудно сказать. Уж больно далеко я забрался в азиатские степи. Но большевики о нас, должно быть, пишут много...
По всей видимости, генерал Унгерн осознавал своё сходство с прадедом, пиратствовавшим в Индийском океане. И не только внешнее, но и духовное. Тот стал в Индии буддистом, отказавшись от креста на шее. Барон больше всего любил рассказывать именно о своём прадеде. Такие "душевные откровения" он обычно заканчивал фразой:
- Я тоже морской офицер, но русско-японская война заставила меня бросить мою профессию и поступить в Забайкальское казачье войско.
Вне всякого сомнения, праправнук знал подлинную, так нашумевшую в Северной Европе уголовную историю, связанную с именем барона Отто Рейнгольда Людвига Унгерна фон Штернберга. Он учился в Лейпцигском университете и служил при дворе польского короля Станислава Понятовского. В чине камергера переехал в Петербург и занимал придворные должности у императрицы Екатерины Великой, правда, не большие, но дававшие семейный достаток.
Пиратом индийских морей он не был, но много путешествовал и однажды посетил портовый город Бомбей. Англичане недоверчиво относились к любым иностранцам, особенно "белым", которые без разрешения на то оказывались в колониальной Индии. Прибалтийский барон показался бомбейским властям подозрительным, и его арестовала местная полиция. Но уже вскоре незадачливый путешественник был освобождён на условии побыстрее покинуть Индию.
В1781 году им было куплено у университетского товарища, графа Карла Магнуса Штенбока, имение Гегенхельм на острове Даго, особых доходов не дававшее. Однако новый обладатель Гегенхельма нашёл способ заметно увеличить своё состояние, при этом не платя никаких налогов. На берегу моря близ поместья была выстроена башня, на вершине которой в штормовые ночи зажигали маячный свет и звонили в колокол.
Торговые суда, ища спасения от бури в ближайшей бухте, шли на сигналы и в штормовой темени попадали на прибрежные скалы, терпя кораблекрушения. Стихия, однако, не сразу разбивала деревянные судовые корпуса о камень. Утром груз несчастных купцов становился добычей барона Унгерна-Штернберга, а оставшихся в живых моряков по его приказу безжалостно убивали.
Владелец Гегенхельма много лет пополнял таким образом свой сундук, пока его не разоблачил гувернёр сына - деда генерала Унгерна. Он случайно оказался - свидетелем кораблекрушения голландского торгового судна и убийства его капитана. Случилось это в 1802 году. Уголовное дело оказалось из разряда нашумевших не только в Ревеле и российской столице, но и в странах, чьи торговые суда бороздили восточную часть Балтики.
С эстляндским бароном российская Фемида поступила весьма сурово. Он был судим, но отделался за все свои кровавые преступления ссылкой в один из крупнейших тогда в Сибири городов - Тобольск. В Забайкалье "хозяин Даго" не попал.
Вероятнее всего, эту криминально-легендарную истерию маленький Роман Унгерн впервые услышал от своего отца или деда. Однако в действительности ничего романтического в судьбе эстляндского барона Отто-Рейнгольда Людвига Унгерна фон Штернберга не было, Всю "романтику" судьбы владельца имения Гегенхельм его родственники черпали из судебных репортажей вездесущих газетчиков, которым надо было и написать "что-то потрясающее" воображение читателей-обывателей, и не обидеть баронский род.
В действительности "содержание" уголовного дела "хозяина Даго" выглядело намного проще и уж совсем не романтично. Ложного маяка на берегу у Гегенхельма никогда не было. Корабли не грабили и никого не убивали, просто люди барона вылавливали грузы с потерпевших крушение торговых судов и присваивали их себе. Такой "морской промысел" давал известный доход, порой немалый.
А ссылка в Сибирь случилась по причине серьёзной сборы Унгерна с бывшим владельцем имения, ставшим эстляндским генерал-губернатором. Барон публично оскорбил своего бывшего университетского товарища. За что камергер двух дворов - польского и российского - и поплатился. Защитить его в столичном городе на берегах Невы никому из знакомых и родичей так и не удалось. При дворе таким ходатаям было заявлено достаточно строго:
- Генерал-губернатор есть лицо государственное. Публичное оскорбление его, да ещё к тому же и дворянином, есть преступление уголовное. Безусловно наказуемое, господа...
Знал или не знал истинную правду о судьбе прапрадеда его праправнук, о том история умалчивает. Можно только предполагать, что должен был знать. Ведь Романом Унгерном-Штернбергом семейные архивы в юности читались с несомненным интересом. Ведь известный довоенный писатель Мора Йокаи написал о его прапрадеде целый роман под интригующим названием "Башня на Даго". Да и отец постоянно наставлял сына:
- Роман, ты должен гордиться древностью нашего баронского рода. Всегда помни в жизни девиз, начертанный на родовом гербе Унгернов-Штернбергов...
Не оставалась в стороне от "исторического" воспитания сына и мать - Софи Шарлотта, урождённая фон Вимпфен, доставившая мужу - бедному прибалтийскому барону (он имел четырёх старших братьев и на сколь-нибудь солидное наследство рассчитывать не мог) - богатое приданое:
- Сынок, не забывай и о рыцарском роде Вимпфенов из города Штутгарта. Твои корни в Германии, где быть военным на службе у монарха - дело дворянской чести. Но не бери в жизни пример с твоего отца и моего мужа.
При этом мать обязательно добавляла:
- Унгерны и Вимпфены всегда были добропорядочными лютеранами. Будь и ты примерным христианином...
Отец Романа не был ни моряком, ни офицером какой-нибудь императорской армии. Он являлся просто профессором Лейпцигского университета" занимался ещё почвоведением и немножко химией. На пирата балтийских вод он походил мало. И это, по всей вероятности, сильно уязвляло его единственного сына, начитавшегося семейных хроник.
К личности нашумевшего уголовным процессом в городе Ревеле владельца Гегенхельма историки и исследователи обращались не раз. После Первой мировой войны венгерский писатель Чекеи самым детальным образом изучил материалы судебного процесса и составил литературный портрет потомка эстляндских рыцарей:
…Барон был человеком прекрасного воспитания, необыкновенно начитанным и образованным и вращался в высших сферах. Он был бесстрашным моряком, знающим и трудолюбивым землевладельцем, хорошим отцом. Он был строг как к себе, так и к окружающим, однако справедлив, славился щедростью и проявлял заботу о своих людях. Кроме того, он построил церковь. При всём том он страдал ностальгией по прежней жизни и отличался нелюдимостью. Местная знать не могла по достоинству оценить незаурядную личность барона".
Если верить Чекеи, хозяин имения Гегенхельм никак не мог походить на образ того государственного преступника, который рисовался в газетных репортажах в начале правления императора Александра I. По крайней мере, в суде было доказано, что "обманного" маяка в природе не существовало, а "его строитель" никого не убивал.