- Вы только послушайте! - сказал отец. Сам он никогда не покупал "Мейл", газетенку правых, но иногда кто-нибудь отдавал ему свою, он приносил ее домой и читал вслух, негодуя по поводу глупости и нечестности правящего класса. - "Леди Диану Мэннерс осуждают за появление в одном и том же наряде на двух балах подряд. На балу в "Савойе" младшая дочь герцога Ратленда победила в номинации "лучшее платье", получив за кринолиновое платье с жестким корсетом и открытыми плечами приз - двести пятьдесят гиней". Ты, мой мальчик, столько заработаешь как минимум лет за пять, - сказал отец, взглянув на него поверх газеты, и продолжил чтение: - "Однако, надев платье на бал, который давал лорд Уинтертон, а потом на другой бал - Ф. И. Смита, - она вызвала неудовольствие ценителей. Так что напрасно говорят, что хорошего много не бывает".
Он поднял глаза от газеты.
- Не надеть ли тебе другое платье, мать? - спросил он. - Ты ведь не хочешь вызвать неудовольствие ценителей?
Мама шутку не поддержала. На ней было старое коричневое шерстяное платье, протертое на локтях и с пятнами под мышками.
- Если бы у меня было двести пятьдесят гиней, я бы выглядела получше, чем эта фифа леди Диана, - уязвленно заметила она.
- Это точно, - сказал дед. - Кара всегда была хорошенькая, вся в мать. - Маму звали Кара. Дед повернулся к Билли. - Твоя бабушка Мария Ферроне была итальянка. - Билли знал это, но дед любил снова и снова рассказывать семейные истории. - Вот почему у твоей матери такие блестящие черные волосы и чудесные темные глаза. И у твоей сестры тоже. Во всем Кардиффе не было девчонки красивее - и досталась она мне!
Он погрустнел.
- Да, было время…
Отец недовольно нахмурился, усмотрев в этих воспоминаниях намек на "похоть плоти", - но маме похвалы деда были приятны, и поставив перед ним чашку, она улыбнулась.
- Да уж, и меня, и моих сестер все считали красотками, - сказала она. - Были бы у нас деньги на шелк и кружево - мы бы показали всем этим герцогам, что такое по-настоящему красивые девчонки.
Билли было странно это слышать. Он никогда не раздумывал, красива ли его мать, - хотя, когда она собиралась в субботу вечером в церковь, на собрание прихожан, она действительно выглядела сногсшибательно, особенно в шляпке. Вполне возможно, подумал он, что когда-то она была юной хорошенькой девчонкой, но представить себе это было трудно.
- И заметьте, - сказал дед, - бабушкины родичи тоже были не дураки какие-нибудь. Мой шурин, например, сперва уголь рубил, а потом бросил это дело и открыл кафе в Тенби. Вот это жизнь - сиди себе у моря и целыми днями ничего не делай, только вари кофе да деньги считай.
Отец начал читать другую заметку:
- "В ходе подготовки к коронации Букингемский дворец выпустил сборник инструкций, объем которого составил двести двенадцать страниц".
Он поднял голову от газеты.
- Билли, расскажи об этом в шахте. Ребята будут рады слышать, что в столь важном деле ничего не пущено на самотек.
Билли не особенно интересовался делами королевской семьи. "Мейл" ему нравилась тем, что там печатали приключенческие рассказы про крепких парней, которые в промежутках между школьными занятиями и игрой в регби ловили изворотливых немецких шпионов. Судя по рассказам выходило, что этих шпионов полным-полно в любом городке Британии, - правда, в Эйбрауэне, как понял Билли, их, кажется, не было.
Билли встал.
- Пойду пройдусь по улице, - объявил он и вышел.
"Пройтись по улице" у них в семье означало "пойти в туалет", до которого нужно было пройти пол-улицы в сторону центра. Это было низкое кирпичное строение с крышей из гофрированного железа над глубокой ямой, с двумя отделениями: для мужчин и для женщин. В каждом было по два очка, и люди заходили туда по двое. Неизвестно, почему именно два, но все привыкли. Мужчины молча смотрели прямо перед собой, а женщины - Билли сам слышал - по-приятельски болтали. Вонь стояла невыносимая, даже для тех, кто вынужден бывать там каждый день всю свою жизнь. Билли обычно задерживал дыхание, а выйдя, жадно глотал воздух. Выгребную яму периодически чистил человек по имени Дэй-Грязюк.
Когда Билли вернулся, к своей радости, увидел за столом Этель.
- С днем рождения, Билли! - воскликнула сестра. - Я просто не могла не забежать, чтобы поцеловать тебя, прежде чем ты отправишься в шахту.
Этель было восемнадцать, и в том, что уж она-то красавица, у Билли не было никаких сомнений. Ее волосы цвета красного дерева буйно кудрявились, а темные глаза озорно сверкали. Может, мама когда-то была такой же. На Этель было простое черное платье и белый чепец горничной, и это ей очень шло.
Билли обожал сестру. Она была не только хорошенькой, но еще и веселой, умной и смелой - иногда даже отцу перечила. Она объясняла Билли такие вещи, которые он больше ни от кого бы не узнал, - про ежемесячные женские проблемы, которые называются "критические дни", и какое нарушение общественных приличий допустил англиканский викарий, которому пришлось поспешно уехать из города. Пока Этель училась, она всегда была лучшей в классе, а ее сочинение на тему "Мой город или деревня" заняло первое место в конкурсе, который проводила газета "Саус Уэльс Эко", и ее наградили касселовским атласом мира.
Она чмокнула Билли в щеку.
- Я сказала нашей экономке, миссис Джевонс, что у нас кончается вакса, и вызвалась пойти за ней в город.
Этель жила и работала в доме графа Фицгерберта, особняке Ти-Гуин, расположенном в миле от Эйбрауэна. Она вручила Билли что-то завернутое в чистую ткань.
- На, я стащила для тебя кусок пирога.
- Ух ты! Спасибо, Эт! - сказал Билли. Пироги он любил.
- Положить его тебе в тормозок? - спросила мама.
- Ага, положи, пожалуйста!
Мама вынула из посудного шкафа жестяную коробку и положила в нее пирог. Потом отрезала еще два ломтя хлеба, намазала жиром, посыпала солью и положила туда же. Все шахтеры брали с собой такие жестянки. Если бы они просто заворачивали еду в ткань, мыши съедали бы ее еще до перерыва.
- Вот начнешь приносить зарплату, - сказала мама, - я смогу давать тебе вареное мясо.
Заработок у Билли поначалу будет небольшой, но все равно семья его почувствует. Интересно, сколько мама выделит ему на карманные расходы и сможет ли он когда-нибудь накопить на велосипед, о котором мечтает больше всего на свете?
Этель села за стол.
- Как дела в господском доме? - спросил отец.
- Тишь да гладь, - ответила она. - Граф с графиней в Лондоне, идут сегодня на коронацию. - Она взглянула на часы, стоящие на камине. - Скоро им уже вставать, в аббатстве надо быть рано. Представляю, в каком она будет настроении, она же не привыкла рано подниматься! Но когда едешь к самому королю, опаздывать никак нельзя…
Жена графа, Би, была из России. В девичестве она была княжной и очень высоко себя ставила.
- Им ведь надо занять места поближе, чтобы все хорошо видеть, - заметил отец.
- Э, нет, там не сядешь, где захочется! - сказала Этель. - Там уже поставили шесть тысяч стульев красного дерева, изготовленных специально к коронации, и на спинке каждого стула золотыми буквами написано, кто должен на нем сидеть.
- Надо же, сколько денег впустую! - сказал отец. - А потом что с ними сделают?
- Не знаю. Может, каждый заберет свой стул на память.
- Скажи им, если будет лишний - пусть нам отдадут, - небрежно сказал отец. - Нас тут всего-то пятеро, а маме уже приходится стоять.
Порой отец за насмешкой скрывал гнев. Этель вскочила.
- Ой, мам, прости, я не подумала!
- Сиди, мне все равно садиться некогда, - сказала мама.
Часы пробили пять.
- Иди-ка лучше пораньше, Билли, - сказал отец. - Как дело начнешь, так оно и дальше пойдет.
Билли неохотно поднялся и взял тормозок.
Этель его снова поцеловала, а дед пожал руку. Отец дал два шестидюймовых гвоздя, ржавых и слегка погнутых.
- Положи в карман.
- Зачем? - спросил Билли.
- Увидишь, - с усмешкой ответил отец.
Мама дала Билли бутылку с завинчивающейся крышкой - целую кварту холодного сладкого чая с молоком.
- Билли, сынок, помни, что Господь всегда с тобой, даже когда ты спускаешься глубоко под землю.
- Ладно, мам.
Он заметил слезы у нее на глазах и быстро отвернулся, потому что ему тоже хотелось плакать. Снял с крючка шапку.
- Ну всем пока, - сказал он, словно отправлялся в школу, и вышел.
Лето стояло жаркое и пока что солнечное, но сегодня небо затянули тучи, и было похоже, что пойдет дождь. У дома, прислонившись спиной к стене, его ждал Томми.
Они пошли рядом.
В школе Билли узнал, что Эйбрауэн был когда-то маленьким рыночным городком, куда съезжались торговать сельские жители с окрестных холмов. С верхнего конца Веллингтон-роу было видно старый торговый центр города, с открытыми загонами скотного рынка, биржей шерсти и англиканской церковью - все по одну сторону реки Оуэн, что ненамного шире ручья. Теперь через город, словно шрам, пролегли рельсы, идущие ко входу в шахту. Склоны долины застроены шахтерскими домами, сотнями домов из серого камня с крышами из темно-серого валлийского сланца. Их длинные ряды змеились, повторяя очертания склонов, пересекаемые короткими улицами, круто спускающимися в долину.
- Как ты думаешь, с кем тебя поставят работать? - спросил Томми.
Билли пожал плечами. Новых ребят поручали помощникам начальника шахты.
- Откуда ж мне знать?
- Вот бы меня послали на конюшню! - сказал Томми. Он любил лошадей. При шахте было около пятидесяти пони. Они возили вагонетки, которые нагружали шахтеры.
- А ты что хотел бы делать?