– Папа! Вы это пели? – вырвалось у Нины.
– Время пело. А жили мы все надеждами. Люди, голубушка, не столько живут, сколько надеются пожить. Потом, когда станет лучше.
Полюбил меня там селькор Андрей.
Полюбился он так же и мне.
Вот сошлись мы с ним, стали вместе жить
И трудиться на пользу стране.
После чаю сидели на крыльце. Пахло садовым табаком и рекой.
– Батюшка, ты хорошее спой! – попросила матушка.
Запел тотчас, тонко, чисто:
Не слышно шуму городского,
В заневских башнях тишина.
И на штыке у часового
Горит полночная луна.
И так это было прекрасно! И все было о непоправимом…
– Папа, еще! – Нина роняла слезы, не таясь. – Папа! Пожалуйста!
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди.
Они наплакались сладко, счастливые, любящие, благодарные редкому часу, случившемуся вдруг.
– Спасибо вам! – Отец Викторин поклонился своим женщинам. – Хочется что-то очень нужное сделать. Пойду приготовлюсь к проповеди. Знаю, чего ждут люди от своего пастыря.
Сражение на футбольном поле
Год и неделю ждали болельщики футбольной битвы: привокзальские-плехановские на Шумавцова, скачковских.
Пацанье Красного Городка заняло единственную скамейку, но плехановские пришли с ухажерками. Вся команда в белых рубашках, брюки – в стрелочку. Галстуки до пупа! На ухажерок глаза поднять страшно. В шелковых чулках, тонюсеньких! Туфли на высоком каблуке. На трех барышнях крепдешиновые платья. Остальные тоже как невесты. Платья – на заводской клумбе таких цветов не найдешь.
– Нам все равно виднее будет! – сказали пацаны и полезли на деревья.
Можно было с бревен у больничного сарая болеть, но сарай чуть в стороне. Не то.
Кто на ногу быстрый, усаживались за воротами: мяч будут подавать вратарю.
Играть улица на улицу – обычное дело в Людинове. Но Шумавцов на плехановских – это матч! Поле размеченное, ворота с полосатыми штангами. В Москве "Динамо" – "Спартак", в Людинове команда Шумавцова и команда Митьки Иванова.
Иванов на часы уже два раза глядел. Со старой липы крикнули:
– Наши!
Шумавцов привел своих строем. В строю, как положено, двенадцать. Двенадцатый запасной.
С Митькой Ивановым и его причесанными быками команда Шумавцова поздоровалась издали, по-футбольному:
– Физкульт-привет!
– Будьте здоровенькими! – шутовски откликнулся дружок Иванова Медведь Доронин.
Привокзальские совсем уже мужики. У Доронина спина, как русская печь, Софронов с усами, Митька Иванов – интеллигент. В Брянске, в Лесном институте учится. Ему девятнадцать.
Рыбак Коликов, взрослый мужик, – великий знаток футбола – пожалел команду Шумавцова.
– В кости тонки, ребятушки. Подросточки.
Алешке Шумавцову шел пятнадцатый. В девятый перевели. Толяну Апатьеву и его двоюродному брату Витьке по шестнадцать. Миша Цурилин – Шумавцову одногодок. Другой Цурилин, Сашка, совсем мальчишка, тринадцати нет.
– Пролетарии всех стран! – хмыкнул Доронин, тыча рукой в сторону команды противника.
Ребята Шумавцова раздевались за воротами. Трусы у всех разные. Майки застиранные, потерявшие цвет. А на привокзальских – форма! Голубые футболки с красными номерами. Трусы тоже голубые. Гетры голубые с красными полосами.
Но у ребят Шумавцова был заготовлен сюрприз. Майки скинули, а на спинах – полуметровые, выведенные сажей номера.
Шумавцов – "девятка". Центр нападения. Сашка Цурилин, пацанчик, – левый край: "одиннадцатый". Половина команды – босиком, в ботинках трое, трое – в тапочках. А у Митькиной команды только запасной без бутсов.
Зрители на деревьях заволновались:
– Чего у Шумавцова на левой?
– Вроде ничего…
– Договорились, что ли? С левой бить не будет?
О правой ноге спартаковца Старостина в Людинове знали. Старостин на правой носил красную повязку. Запретная была нога. Вратарей насмерть убивал.
Баски в ворота обезьяну поставили непробиваемую. Старостин со штрафного как дал! Обезьяна мяч поймала, но ее о штангу и всмятку.
Рыбак Коликов сказал снизу:
– У Шумавцова всё впереди, ему бы в ЦДКА, в юношескую. Левая у него золотая.
Левой ногой Шумавцова пацаны Красного Городка не зря интересовались. В прошлом году большой спор получился. Шумавцов со штрафного снес верхнюю штангу. Штанга, может, и подгнила, но ведь держалась, покуда Алеша к мячу не приложился. Метров небось с двадцати!
Плехановские сегодня на полчаса раньше пришли. Вратарю постукали. Ногами помахали, руками. Разминка.
Митька снова поглядел на часы и вышел на середину поля.
По-футбольному поджав локти к бокам, выбежал на центр Шумавцов.
– Сговариваются! – объяснили друг другу болельщики, сидящие на деревьях.
Иванов пожал руку Алеше.
– Пора играть в настоящий футбол. Не до шести голов, а по времени. Тайм – сорок пять минут, перерыв – пятнадцать.
– Согласен! – обрадовался Шумавцов. – А часы?
– Часы есть, – Митька показал руку с часами.
– Судьи нет. Играть надо по совести, не заспаривать голы. По всей правде играть.
– По всей, – то ли согласился, то ли передразнил Иванов. – Часы отдаю девчатам. Объявят, когда время кончится.
Встреча плехановских на Шумавцова потому и редкая, что приходится Шумавцова ждать. Он приезжает в Людиново, когда учебный год заканчивается. С младенчества живет у дяди, у брата матери, – в Ивоте. Яков Алексеевич женат на учительнице Наталье Михайловне. Бездетные. Алеша стал их радостью. У него даже две фамилии. В Людинове он Шумавцов, а в Ивоте – Терехов. Комсомольский билет ему на Терехова выписали.
Барышня в кремовой блузке приняла от Митьки часы, поглядела на стрелки, подождала и махнула шелковым платочком.
– Начинай! – крикнул Иванов Шумавцову. – Время пошло.
Алеша откинул мяч Шурке Лясоцкому. Лясоцкий рванулся мимо нападающих привокзальцев. Обвел Иванова, показал спину Цыганку и оказался перед Медведем. Подождал, когда Мишка двинется на него, перекрутился с мячом, оставил защитника позади себя, а на удар сил не осталось.
Вратарь поймал мяч играючи. Выбил на Иванова. Иванов – известный водила. Корпус влево – мяч вправо. Защитник раскорячился, глазами вдогонку хлопает. Второго защитника Иванов финтом на землю уложил. Вратарь выбежал на перехват, а Митьке это и надо – перекинул мяч через вратаря: один – ноль.
Деревья аж застонали и примолкли. Мальчишки уже через минуту подавали "нашему" вратарю второй пропущенный мяч. Дружок Митькин, Мишка Доронин – Медведь-битюг – проломил защиту и вколошматил мяч с трех шагов. Крепдешиновые девочки в ладоши захлопали, "браво" кричали. Будто футбол – это им опера.
– Спокойно! – сказал Шумавцов своим. – Апатьевы, играйте ближе к Лясоцкому.
Получилось. Втроем против одного защитника проскочили к штрафной площадке. Лясоцкий ударил, вратарь мяч отбил, но перед собой, в ноги Толяну. Апатьев для верности катнул мяч вперед, чтоб все было наверняка. И тут Доронин – до мяча ему было далеко, а ноги нападающего близко – снес Толяна, как сносят городошное "пулеметное гнездо". Мяч подхватил вратарь, выбил в поле.
– Нет! – Шумавцов поднял обе руки. – Это грубость. Штрафной удар. Пенальти.
Прибежал с мячом Иванов.
– Штрафной – согласен, но до ворот больше шестнадцати метров.
– Ты видишь, где Толян сидит?
– Он, падая, пробежал вперед.
Толян, кривя губами, поднялся.
– Вроде цел. Соглашайся. Они же сам знаешь какие.
Неправду девочки крепдешиновые видели. Но футбол – война.
– Сам ставь мяч, – сказал Шумавцов Митьке. – Чтоб без спору потом.
Мяч Иванов поставил на край штрафной, избегая прямого удара.
– Бью! – объявил Шумавцов.
Однако от мяча отошел. Разбежался, приложился, и мяч натянул висящий уныло бредень.
– Штука! – закричали с деревьев мальчишки за "нашими" воротами, прыгали не хуже козлят.
– Ребята, нажмем! – шлепал себя по груди Толян Апатьев.
В нападение побежали даже защитники. Доронин отнял мяч у Лясоцкого, дал пас Иванову, Иванов – Попову: три – один.
– Все! Хватит! – замахала руками барышня с часами. – Стрелки на двенадцати. Перерыв.