- Ведомо всё лучше вас! - буркнул Пётр, догадавшись, с чьих слов Алексашка завёл эти речи, и, расширив глаза, забарабанил пальцами по крышке стола.
Алексашка смекнул: дальше говорить - переть на рожон. Замолчал.
А как-то Пётр сам разговорился:
- Подумывал я, грешным делом, Алексашка, через Белое море проход к Китаю либо к Индии отыскать… Прикинул - денег много занадобится да и времени тоже. А ведь нам недосуг!
- Недосуг! - мотал головой Алексашка, тотчас сообразив, что по каким-то причинам отвечать надо именно так.
Сильно прельщало Петра Балтийское море. Хотелось бы выйти к нему. Ну а как? Ключ-то к нему у шведов, в крепких руках, из них не вдруг вырвешь! Оставались моря Азовское, Чёрное. К их берегам тоже нужен был выход. Иначе как прочно укрепишься на Украине, страдающей невесть сколько лет от набегов турок и крымских татар?.. А потом… Турция с Польшей думают же поделить между собой Украину! Ежели сидеть сложа руки, то, чего доброго, они и столкуются… С какой стороны, стало быть, ни прикидывай, получается, что воевать с турками не миновать.
- И идти на Крым надо водою, - прикидывал Пётр, правильно полагая, что, отказавшись от прежнего стратегического направления - через Крымский перешеек - и избрав новое - через Азовское море, он может застать турок врасплох. - Да, только водою идти!..
- Не так, как Васька Голицын, - понимающе подхватывал Алексашка, - голой степью весь припас волочил.
У Петра лицо спокойное, доброе, - редко Алексашке доводилось видеть такое. Сидит спокойно, глаза уставил на свечу, голос ровный, как книгу читает:
- Наши-то на низовьях Днепра да Дона с давних пор крепко погуливали… По Днепру дорога "из Варяг в Греки" звалась. Когда-то этой дорогой шли полчища Олега да Игоря… А наши казаки - те и Азов брали, и Трапезунд жгли, и Синоп. Один монастырь почти под самым Царьградом разграбили. Берега Чёрного моря прощупали крепко. Сбегали водой - на лодках, челнах. Припас гнали на баржах, косоушах, белянах…
Подумал. Вздохнул.
- И нам надо плыть.
Заглядевшись на непривычно спокойное царёво лицо, Алексашка в такт его речи мотал головой:
- Плыть, плыть, мин херр!
На другой день у Лефорта была консилия генералов. Вернулся Пётр на рассвете. Есть ничего не стал. Выпил квасу корец.
"Видать, от жарких речей да сухого ренского гортань запеклась", - решил Алексашка.
Потоптался Пётр у стола, места, где шагать, было мало. Брякнулся в чём было на самодельный топчан… Кинул руки за голову:
- Подуровали, Данилыч, хватит!.. Пора настоящий порт воевать.
Замолчал. Лежал, уставясь в одну точку на потолке, Вздыхал. Видно, о чём-то сосредоточенно думал.
Данилыч набил большую застольную трубку, раскурил, подойдя к топчану, сунул в протянутую руку Петра.
- Турецкий, господин бомбардир!
- Турецкий! - мотнул Пётр головой, потёр переносицу. - Да… турецкий… - И вдруг спохватился: - Да ты это, аспид, про что?
Алексашка лукаво осклабился.
- Про табак, мин херр, что в трубку набил.
Петра словно пружиной подбросило. Вскочил, трубку в угол… Алексашка было отпрыгнул, но Пётр ловко поймал его за вихры:
- А-а, пройда!.. Турецкий!
Оба, довольные шуткой, раскатисто хохотали, Возившись, споткнулись о ножку топчана, со смехом, кряканьем брякнулись на Алексашкину войлочную подстилку. Оба рослые, - словно дубовая колода упала. Падая, Пётр ушиб руку. Сел… Потёр локоть.
- Но покуда, - уставился на Данилыча внезапно зло округлившимися глазами, - языком не чеши!
Алексашка вскочил, изобразив на лице величайшее изумление, поднял плечи, раскинул руками.
- Мин хе-ерр!.. Ну, неужто…
Пётр стукнул по полу кулаком:
- Дознаюсь - не взыщи!
И уже спокойно добавил:
- Бож-же сохрани, если бородачи раньше времени узнают о том. Тёпленькими их надобно взять в этом случае. Понял?
- Понял, господин бомбардир!
- Ловко! - радовался Алексашка предстоящему лихому, как он полагал, молодецкому делу. - Значит, плыть на Азов, аж до самого тёплого моря!.. Добро!..
Плавать он любил, а по морскому делу ещё толком, как следует, руки не набил.
Помнится, когда один моряк из Саардама начал в Архангельске государя учить лазать на мачты, он, Алексашка, тоже было увязался, но без сноровки не получилось.
Пётр смеялся:
- Где уж там!.. Слезай, долговязый!..
Будто сам ловок был или ростом пониже его?!
Не доводилось на настоящих морских судах и за рулевым колесом как следует постоять. Переяславльское озеро - то не в счёт, лужа! А на Белом море, когда они с Петром первый раз по нему плыли, только страху набрались.
Как начало тогда их швырять возле Соловецкого монастыря! Памятно на всю жизнь. За лодейного кормчего Антона Тимофеева им с Петром Алексеевичем всю жизнь надобно бога молить. Ловко он тогда яхту провёл в Унскую-то губу. Не он бы - аминь! Кормили бы они с Петром Алексеевичем своими белыми телами рыбок в пучине морской.
- Н-да-а!.. На этаком море шибко не разгуляешься. А на Азов плыть - любота!
8
На 1695 год был объявлен поход, но не на Азов, а на Крым: Пётр хотел скрыть истинную цель предстоящей кампании.
Огромное войско - старая дворянская конница под командованием Бориса Петровича Шереметева и украинские казаки под начальством гетмана Мазепы - стягивалось к низовьям Днепра. Войско нового строя - полки Преображенский, Семёновский, Бутырский, Лефортов, вместе с московскими стрельцами и городовыми солдатами всего 31000 человек, - было двинуто в землю донского казачьего войска, прилегавшую к турецким владениям. Командование этим войском было поручено консилии трёх генералов - Гордона. Лефорта и Автонома Головина, но приказы консилии могли вступить в силу не иначе, как с согласия бомбардира Преображенского полка Петра Алексеева. Сам Пётр принял на себя командование бомбардирской ротой. Данилыч находился при нём.
Собравшись в Тамбове, передовой Гордонов отряд в апреле месяце отправился сухим путём, через Черкасск, к Азову. Войска Головина и Лефорта сели на суда в Москве и поплыли Москва-рекой, Окой и Волгой. "Шутили под Кожуховом, а теперь под Азов играть идём", - писал Пётр в Архангельск, Апраксину.
Плыли "с зело большими препонами".
Крепко держали противные ветры. В Дединове простояли два дня, в Муроме - три, "а больше задержка была, - как писал Пётр Виниусу, - от глупых кормщиков и работников, которые именем слывут мастера, а дела от них - что земля до неба".
В Нижнем тоже долго стояли, дожидались отставших судов, которые "в три дня насилу пришли, - доносил Пётр князю-кесарю Ромодановскому. - И из тех многие небрежением глупых кормщиков, также и суды, которые делали гости, гораздо худы, иные насилу пришли".
За Нижним погода наладилась. Над рекой резво летали проворные ласточки и звонко щебетали, опускаясь к самой воде. Меж осок в заводинах, в светлых окнах, как в зеркале, опрокинулся лес. Бывало, что и густели волнистые овчины облаков и сдвигались, спускались ниже, плотно закрывая знойное солнце. Тогда темнело в прибрежных лесах, падали крупные капли дождя, чаще, чаще… косой пеленой лилась на поля и леса богатырская сила. Проливалась, и снова синела небесная глубь; пахло мёдом - зацветающей белой гречихой; веселели леса; ветер, облетая опушки, ласково сдувал с освежённой листвы крупные алмазные капли. И шёлком блестели поля; дрожала, струилась, утопая в лазури, чистая, прозрачная даль.
Днями нежась и задрёмывая на солнце, вечерами прохлаждаясь за венгерским да ренским, отдыхали начальные люди. Растревоженные скромной красотой близкой их сердцу природы, солдаты на баржах пели протяжные песни, и в прибрежных долинах, откуда на зорьке веяло теплом и черёмухой, до рассвета щёлкали соловьи, по-особому оттеняя задумчивую тишину погожего летнего вечера. Всё пело, цвело. Приближались весёлые сенокосы.
Свободного времени в походе было хоть отбавляй, и Данилыч решил как следует натореть в морском деле. Страдало самолюбие, кроме всего: как же это он не умеет ловко лазать по реям, быстро ставить и убирать паруса, штурвал так держать, чтобы не полоскались "Христовы столешники"? Каждую свободную минуту он старался использовать с толком для дела. Присматривался к работе опытных матросов, всё пробовал сам: когда по ходу дела требовалось, подносил кому следует из старых матросов чарку-другую, чтобы поведали они ему секреты свои, как надобно в том либо в другом случае чисто сработать, лихо, сноровисто, быстро, - "чтобы не успела стриженая девка косы заплести".