Вошла Маня Левинская. Лицо ее было бледно, испуганные глаза потемнели и наполнились слезами. Она остановилась посредине кабинета, сделала реверанс пани Ляттер и едва слышно сказала:
- Это мои письма, я дала их Лабенцкой.
С длинных ресниц девушки покатились крупные слезы. Мадзя думала, что от этого зрелища у нее сердце разорвется.
Панна Говард несколько секунд пристально смотрела на Маню Левинскую. Наконец она подошла к Мане и, положив ей на плечо большую костистую руку, спросила:
- Это твои письма? Кто тебе их писал?
Не дождавшись ответа, она подошла к столу и из-за кресла пани Ляттер посмотрела на письмо.
- Ах, вот оно что! Я поняла, - воскликнула она с судорожным смехом. - Это почерк пана Котовского. Не думала я, что для этого вас познакомила…
- Панна Клара, - прервала ее пани Ляттер, отодвигая письма, - кажется, читать чужие письма не полагается. Да это и не письмо, а какое-то сочинение.
- Я тоже не читаю чужих писем, - ответила панна Говард. - И сделаю еще больше! Маня, - обратилась она к Левинской, - я тебя прощаю, хотя ты нанесла мне рану! Пойдем со мной, панна Магдалена, - прибавила она, - я чувствую, что мне нужна будет дружеская рука.
По знаку пани Ляттер Мадзя поднялась с диванчика и, взяв панну Клару под руку, повела ее из кабинета; панна Клара покачивалась при этом, как подрезанный цветок.
- Ступайте наверх, - довольно мягко сказала пани Ляттер пансионеркам.
- Я думала, - прошептала в коридоре панна Клара, - что я выше толпы, но сегодня вижу, что я только женщина…
И она заморгала глазами, силясь выдавить слезу, что очень позабавило Мадзю.
Около лестницы навстречу им шагнул Станислав.
- Пан Котовский уже поднялся наверх, - сказал он панне Говард.
Панна Клара выпрямилась, как пружина. Вместо того чтобы опираться на Мадзю, она дернула ее за руку и сказала вполголоса:
- Пойдемте, вы увидите, как я уничтожу этого негодяя!
- Но, панна Клара! - запротестовала Мадзя.
- Нет, вы должны поглядеть, как мстит изменникам независимая женщина. Если этот человек, услышав мою речь, проживет до завтра, я получу доказательство, что он подлец, не заслуживающий даже моего презрения.
Несмотря на сопротивление Мадзи, она затащила ее к себе; по комнате широкими шагами расхаживал студент, растрепанный больше обыкновенного. Увидев панну Клару, он вынул руку из кармана и хотел поздороваться.
- Посмотрите, панна Мадзя, - глубоким голосом сказала панна Говард, - этот человек протягивает мне руку!
- В чем дело? - спросил оскорбленный студент, смело глядя на панну Клару, которая стояла перед ним, бледная и неподвижная.
- Вы, сударь, за моей спиной переписываетесь с Маней и спрашиваете у меня, в чем дело? Это я должна вас спросить: что вы делаете в доме женщины, которую вы обманули?
- Я вас? Господи Иисусе…
- Разве вы не расставляли мне сети? Разве не завлекали?
- Честное слово, я и не помышлял об этом! - воскликнул студент, ударив себя в грудь.
- Какую же цель преследовали тогда ваши посещения? - в гневе спросила панна Клара.
- О какой цели вы говорите? Вы слышите, сударыня? - обратился он к Мадзе, разводя руками. - Ту же цель, что и сегодня, что и всегда. Я принес вам корректуру, но…
- Корректуру? Моей статьи о незаконных детях? - воскликнула панна Говард.
Мадзя изумилась, увидев, как внезапно переменилась панна Клара. За минуту до этого она была подобна Юдифи, которая рубит голову Олоферну, а сейчас напоминала пансионерку.
- Но если мне будут устраивать такие скандалы, - продолжал студент, - то увольте, благодарю покорно! Я не желаю вмешиваться…
К панне Говард снова вернулось торжественное настроение, и голос ее снова стал глубоким.
- Пан Владислав, - сказала она, - вы нанесли мне смертельную рану. Но я готова простить вас, если вы поклянетесь, что никогда… не женитесь на Мане.
- Так вот, клянусь вам, что я только на ней и женюсь, - отрезал студент, размахивая руками и ногами самым неподобающим образом, никак не отвечавшим важности момента.
- Значит, вы изменяете прогрессу, предаете наше знамя.
- Очень мне нужен ваш прогресс, ваше знамя! - проворчал студент, трепля и без того растрепанную гриву.
- Вот вам доказательство мужской логики! - высокопарно произнесла панна Говард, обращаясь к Мадзе.
- Мужская логика, мужская логика! - повторил пан Котовский. - Во всяком случае, разработали ее не женщины.
- Я вижу, пан Котовский, с вами нельзя серьезно разговаривать, - проговорила панна Клара таким непринужденным тоном, как будто в эту минуту случилось что-то ужасно забавное. - Впрочем, довольно об этом! - прибавила она. - Поможете ли вы мне просмотреть корректуру, несмотря на все то, что произошло между нами?
- Независимая женщина, а даже корректуру читать не умеете, - все еще мрачно буркнул оскорбленный студент.
- Позвольте мне проститься, - прошептала Мадзя. Пан Котовский угрюмо протянул Мадзе правую руку, а левой достал из потертого мундира сверток бумаг и стал озираться в поисках стула.
Глава двенадцатая
Скучные святки
В жизни Мадзи еще не бывало таких унылых святок, как в этом году.
Печально было и пусто. Пусто в комнате Эли и в квартире Ады, которую никто не занимал, пусто в дортуарах, столовых и классах, пусто в квартирах учительниц. Панна Говард целые дни проводила у знакомых, панна Жаннета у старой родственницы, Иоася уехала на несколько дней, мадам Мелин вывихнула руку и лежала в больнице, а мадам Фантош на самый Новый год подала заявление об уходе и перешла в другой пансион.
Слыша в классах и коридорах раскатистое эхо собственных шагов, Мадзя порой пугалась. Ей казалось, что ни одна пансионерка уже сюда не вернется, что столы и парты всегда будут покрыты пылью, а на кроватях всегда будут лежать голые матрацы. Что вместо детских голосов она будет слышать эхо собственных шагов, а вместо учителей и классных дам встречать только пани Ляттер, когда она, сжав губы, проходит по коридорам или заглядывает в пустые дортуары.
А может, и она думает, что после каникул сюда никто уже не вернется, может, странный ее взгляд выражает опасенье?
С пани Ляттер творилось что-то неладное. Станислав и панна Марта говорили, что она не спит по ночам, доктор посылал ее на воды, предписывал продолжительный отдых и качал головой. Мадзя не раз заставала начальницу в кабинете сидящей без движения, уставясь глазами в стену; раза два она слышала, как пани Ляттер выбегала в коридор и спрашивала Станислава, не приехал ли пан Казимеж из деревни, нет ли от него письма.
Мадзе казалось, что пани Ляттер очень несчастна и как начальница пансиона и как мать. Видя ее страдания, которых та не обнаруживала ни единой жалобой, Мадзя легче переносила свое одиночество и плохие вести от родных. Мать все жаловалась на тяжелые времена, отец не переставал обманывать себя надеждами, брат писал о величии пессимистической философии и пользе массовых самоубийств, а Зохна спрашивала, когда ей можно будет переехать в Варшаву.
Однако около десятого января наступила перемена. Приехали первые пансионерки; родители их вели переговоры с пани Ляттер, которые всякий раз кончались тем, что начальница вырезала из квитанционной книги очередную квитанцию об "уплате денег; с почты тоже пришло несколько денежных переводов. Один из них очень удивил и обрадовал пани Ляттер, хотя это был перевод всего лишь на полтораста рублей; деньги со множеством благодарностей прислала старая ученица, она сообщила, что вышла замуж и возвращает деньги, которые задолжали пани Ляттер ее родители.
Но радость была недолгой. На следующий день, когда пансионерки готовили в классах упражнения и повторяли пройденное, в один из дортуаров вошла панна Марта со служанками и велела вынести две кровати. Услышав лязг железа, Мадзя заинтересовалась и вошла в дортуар. Она наткнулась там на панну Говард и Иоасю, которые стояли, отворотясь друг от друга. Панна Марта вполголоса рассказывала, что выбыли обе Коркович, у родителей которых в провинции большой пивоваренный завод.
- Помните эту толстую Коркович, она была здесь осенью и хотела, чтобы ее дочерей учили рисовать пастелью? - сказала Мадзе панна Говард.
- Вот вам первое следствие того, что некоторые ученицы переписываются со студентами, - вмешалась панна Иоанна.
У панны Говард даже волосы потемнели и покраснела шея.
- Вот вам, панна Магдалена, - сказала она Мадзе, - следствие того, что некоторые классные дамы залезают под подушки учениц и выкрадывают чужие письма.
- А я говорю тебе, Мадзя, - заявила Иоася, не глядя на панну Говард, - что мы потеряем еще больше пансионерок и приходящих учениц, если у нас останется Левинская. Ну, и те особы, которые разносят по городу сплетни.
На этот раз панна Говард повернулась лицом к панне Иоанне и, глядя на нее белесыми, как лед, глазами, сказала чуть не басом:
- Вы правы, сударыня. Особы, которые разносят сплетни, должны быть изгнаны из пансиона точно так же, как и те, которые по ночам шатаются по ресторанам. Я с такими особами не могу служить.
Мадзя заткнула уши и убежала из дортуара, где, по счастью, не было никого из прислуги. Она вспомнила, что в пансионе вот уже дня два назревают какие-то события и что может случиться скандал. Маня Левинская была уже в Варшаве, но все еще жила у знакомых со своим опекуном, который дважды посетил пани Ляттер. Видимо, пани Ляттер не хотела принимать Маню, потому что и третьего дня, и вчера, и сегодня к панне Говард прибегал Владислав Котовский, наверно, с просьбой о поддержке.