Как только зеленая трава пленила степь, Худу-сечен попрощался с хабурходами. Взгромоздившись на кобылу, усадил впереди себя Чиркудая, и направил лошадь в неизвестные края. Чиркудай с интересом присматривался к уверенному в себе, ничего не боявшемуся старику. Неожиданно он понял, что то, что для него было новым и необычным, для Худу было давно знакомо, и являлось лишь продолжением жизни старика. И он стал смутно, необъяснимо для себя, осознавать, что детство и старость чем-то похожи друг на друга. Но они находятся на разных концах жизни и разделены большим расстоянием, которое не проедешь в один день на лошади. Как Чиркудай понял из разговоров взрослых, это расстояние называют временем.
На лошади они поехали немного правее того места, где всходило солнце. Как с неприязнью однажды сказал Худу-сечен: "Съездим в Китай", и тяжело вздохнул.
Через месяц Худу привез мальчика в городок под названием Ляоян, который стоял рядом со скалистыми горами, поросшими низким бамбуком. На его улицы так просто, как в стойбище, попасть было невозможно. Это сразу же определил Чиркудай, увидев высокую стену, окружающую город со всех сторон.
В стене были ворота, около которых несколько хмурых солдат, совсем не похожих на нукеров, внимательно осматривали всех приезжих: проверяли багаж, обыскивали одежду. Чиркудай вертел головой, рассматривая стены, город и солдат, не закрывая от удивления рот. Заметив это, Худу грустно улыбнулся: "Смотри – муха залетит". И Чиркудай захлопнул рот. Для него все было новым и необычным.
За воротами стояли странные юрты, сделанные из глины и камня, которые сказитель называл домами. Худу провел Чиркудая в самую середину городка, по тесным улицам и вывел на площадь. Старик уверенно направился к самому высокому дому. У дверей тоже стояли солдаты. Худу отдал повод лошади одному из воинов, глубоко вздохнул и шагнул в дом, поманив Чиркудая за собой. Мальчик с опаской вошел в невиданное им строение. Но от старика старался не отставать: Худу был вторым из взрослых, после кузнеца Джарчи, кому он полностью доверял.
В длинном полутемном коридоре, где пахло совсем не так, как в юрте, им встретился какой-то человек. Он быстро сказал что-то старику на непонятном для Чиркудая языке, и, засеменив впереди, шурша шелковым халатом, повел их дальше, даже не взглянув на мальчика. В конце коридора человек открыл дверь и пропустил Худу и Чиркудая в огромную светлую комнату с большими окнами в стенах.
Чиркудай с любопытством вертел головой, прижимаясь к старику. У дальней стены комнаты, завешанной коврами с красивыми рисунками, кто-то зашевелился и пошел к ним навстречу. Это был странный, одетый как женщина, китаец, На нём был желтый блестящий халат, на котором кто-то нарисовал красивые красные цветы. Он и лицом походил на женщину. И волосы на его голове были закручены как у женщины. В руках китаец держал розовый веер.
Худу уважительно поклонился китайцу, который ответил старику легким кивком головы. Они молча смотрели друг на друга. Но Чиркудай чувствовал, что китаец чего-то ждет от рассказчика. Очевидно, он тоже хотел услышать какую-нибудь сказку. Чиркудай заметил одну странность за людьми: самые разные из них были похожи друг на друга – все любили послушать бывалого человека.
Китаец внимательно посмотрел на мальчика, и ткнув в его сторону веером, кратко спросил:
– Кто такой?
– Приблудился в лесу, – отчего-то поежившись, ответил Худу. – Даже не знает, из какого он племени. Халат на нем тайджиутский, сапоги рода Джурки, шапка куят-гермес… Не знаю, кто он. Родителей нет. И на айрата не похож, хотя сам чёрный, – Худу помялся и, как показалось Чиркудаю, стал оправдываться, что мальчику не понравилось:
– Я один. Детей нет… С ним и его родителями, очевидно, что-то случилось. Вон, белая прядь волос, с такой не рождаются.
– Я не возражаю, – мягко сказал китаец. – Это к лучшему: меньше подозрений. Ты смотришься как настоящий сказитель. Приобрел ученика, – китаец усмехнулся и, похлопав веером по своей ладони, вернулся к стене, где стояло кресло. Усевшись, помолчал и тихо спросил:
– Надеюсь, ты не забыл о нашем уговоре?
– Я всегда исполняю данное слово! – гордо сказал Худу.
Чиркудаю вновь не понравилось поведение старика. Везде он был самым главным, а сейчас стоял перед китайцем, как провинившийся мальчишка.
Китаец, очевидно, тоже заметил подавленность Худу и сказал, успокаивая его:
– Не надо так переживать. Я стараюсь не для чжурчженей, а для киданей. Для империи Ляо, – он помолчал, опустив голову. – Кидане существовали с кочевниками, то бишь с вами, мирно. Ты это знаешь. Чжурчжени наши общие враги. Ну ладно, – китаец еще раз махнул веером: – Может быть, до лучших дней мы и не доживем, а вот он, – хозяин ткнул веером в сторону Чиркудая: – Он их увидит. Потом скажет тебе и мне спасибо.
– Можешь называть нас цзубу, я не обижусь, – с грустной усмешкой предложил Худу.
– Вредный ты и язвительный, Худу-сечен. И мудрый одновременно, – хитро прищурившись, заметил китаец. – Всё норовишь куснуть. Я же тебя не унижаю! Нам, киданям, это не нужно – ваше подчинение. Живите себе, как жили. Я принимаю любой народ, уважаемый Худу-сечен, даже своих врагов, чжурчженей. Но пустыми поклонами даже деревянный кол в землю не вобьешь. Для этого нужно бить по нему лбом. А это больно. И не каждый сможет, – китаец недовольно хлопнул в ладоши.
В комнату вошел человек, встретивший их в коридоре.
– Проводи и накорми, – приказал хозяин.
– Слушаюсь, Ваше императорское Величество, – поклонился человек. И Чиркудай рассмотрел их провожатого – это был розовощекий, как девушка, юноша.
– Завтра поговорим, – кивнул китаец старику, отпуская его.
– Хорошо, Ляо Шу, – согласился Худу и повел Чиркудая за юношей.
Их поселили в большой комнате, с высоким потолком. Но помещение было не так красиво, как у хозяина. Однако все равно комната была больше юрты. Чиркудай осмотрелся и потрогал серые кошмы, аккуратно уложенные на полу у глухой стены и пошел к противоположной, со светлыми окнами, в которые вставили прозрачные листы. Через них мальчик увидел площадь, посреди которой непонятно для чего вкопали в землю толстые бревна.
– Это называется стекло, – объяснил Худу-сечен, заметив, как Чиркудай осторожно потрогал прозрачные листы. Старик тяжело вздохнул своим мыслям и, покряхтев, уселся на кошмы, посоветовав Чиркудаю:
– Ты потерпи. Сейчас нас накормят, а потом поспим.
Юноша принес мясо в плоской чашке, белые зерна, которые Худу назвал рисом, и много травы. Чиркудай осторожно попробовал все. И хотя еда для него была странной на вкус, ел он с удовольствием.
Утром Чиркудая разбудил странный шум и звон железа на улице. Он встал и осторожно подкрался к окну. На площади шла битва. Юркие всадники, в необычной одежде, не похожей на айратскую, яростно дрались друг с другом. На противоположном конце огромной площадки боролись между собой ловкие пешие воины. Над головами одних сверкали сабли, другие ловко крутили цепями, захлестывая ими противника и сваливая на землю, третьи очень быстро вращали копьями, сшибая древком нападавших с ног.
Чиркудай вздрогнул от опустившейся ему на плечо руки, это был Худу-сечен и, как понял Чиркудай, совершенно спокойный, но немного расстроенный.
– Не бойся. Они тренируются, а не дерутся. Вот так рождаются отличные воины, которые побеждают всех врагов.
Чиркудай понял, что это вроде игры. И ему такая война понравилась. Он остался стоять у окна и после завтрака, который принес тот же юноша и увел за собой Худу-сечена, велев Чиркудаю оставаться в комнате. Невзаправдашный бой захватывал необыкновенностью, притягивая его.
Воины на площади тренировались до обеда, а потом разошлись с площади кто куда. Пришел Худу-сечен и Чиркудай почувствовал, что рассказчик повеселел.
Они прожили в гостях у Ляо Шу больше месяца. Но как-то утром Худу вывел лошадь, которую назвал Гнедой Ланью, из конюшни, и взгромоздился на нее, усадив Чиркудая впереди себя. Их никто не провожал. Они спокойно выехали за громадные, оббитые железом, и тяжело скрипящие ворота, которые растворили большие и молчаливые солдаты.
И опять началось путешествие по бескрайней степи, от куреня к куреню, из стойбища в стойбище.
В племени оронаров, Чиркудай услышал странный рассказ Худу-сечена о том, как появились на земле араты. Он его запомнил.
Попив кумыса, в одной из белых юрт нойона оронаров, Худу-сечен начал баить о древних временах:
– Жили-были в урочище Дарасун, что южнее моря Баргузин, муж с женой в юрте. Они жили одни. Имели несколько овец и лошадей. Жену звали Алан-Гоа, она пасла скот, а мужа: Бурте-Чино, он охотился на оленей, на сохатых, на быстроногих сайгаков. Зиму они проводили в юрте, а летом превращались в зверей: она в пятнистую лань, а он в серого волка.
Много ли, мало ли времени утекло, а родились у них два сына. Но однажды летом приключилась беда. Превратились они, как обычно, Бурте-Чино в волка, а жена в пятнистую лань и побежали в степь, где им встретилась стая волков. Звери напали на пятнистую лань. Но ее муж встал на защиту и погиб. Алан-Гоа убежала домой. И осталась она в юрте одна с двумя сыновьями. После этого страшного случая Алан-Гоа уже не превращалась в пятнистую лань.
Сыновья подросли и стали помогать матери пасти скот. Позже научились охотиться. Но это у них получалось плохо, потому что не было отца и некому им было показать, как выслеживать зверей и загонять их в засаду.