- Ну, пойдем же в шинок. Водки не пьешь, меду или пива выпьем. А на Савку надежда плохая. Теперь уж он провоет целый день. Про своего Сакия вспомнил! Ах ты, художник!
Илья и Кирилло перелезли через канаву и за садом пошли в деревенский шинок, где флейтист тотчас представил нового приятеля всей честной компании и пошла попойка.
Илья Танцур, как сказал, так и поступил. Он отпил только несколько из стакана пива, от прочего отказался. Но вышел он из шинка особенно веселый и довольный, даже раскраснелся.
Весенний яркий день затеплел по-летнему. Кучки народа бросились купаться к Лихому.
- Как слобода-то наша изменилась с той поры, как я тут был! - сказал Илья, уходя с Кириллой бродить далее за село, - народ совсем не тот стал. Как-то веселее глядит! Точно его никогда и не бивали!
- Да, новые времена подходят! - ответил Кирилло, - мы слышали, как зимой в городе были. Много болтают, да, почитай, пустое, - все еще ничего нет.
Они отошли далеко за село. Шли каменистыми буграми. Влево мелькали прибрежья Лихого. - Не выкупаться ли и нам? - спросил Илья.
- Давай. Можно для друга.
Кирилло был сильно навеселе. Они пошли к реке.
Скалистый отвесный берег Лихого здесь был особенно хорош, как у большей части рек, впадающих в Волгу. Кое-где по берегу торчали дуплистые липы и бересты, шли маленькие лески. Волнуясь и медленно поднимаясь, шли по берегу холмы, торча то зелеными плоскими шатрами, то меловыми остроконечными вышками, в расщелинах которых мелькали верески, россыпи желтых песков, сланцы разноцветных глин, а по гребням отдаленных бугров, будто кабанья щетина, остовы с незапамятной старины уцелевших дубов. Тут известковые стены, столпясь белым сказочным стадом, нависли над поемною болотистою равниною. Там те же белые холмы убежали прочь, волнуясь вдали беспорядочными логами, лесистыми балками и темными, зияющими оврагами. В недосягаемом для глаза отдаленье из них опять выскакивали два-три новых синеющих горба. Холмы огибали полнеба, подковою свертывали вправо и, будто усталые, бросались вдоль другого ручья, в упор к Волге, и всем своим отрядом облокачивались о ее воды, купаясь и отражаясь в их голубом разливе.
Илья и Кирилло стали раздеваться на берегу Лихого, под густым берестом, у плотины запустелой мельницы соседнего вольного села. Село было спрятано за косогором по тот бок реки. Место это представляло опять порядочную глушь и дичь, верстах в двух выше Есауловки. За рекой паслись рыжие, так называемые татарские, курдючные овцы. Мальчишка пастух спал в тени под камнем.
Новые друзья стали купаться, весело разговаривая и пересмеиваясь.
- Ты выкупаешься, домой пойдешь, отлично наешься у отца-матери! - сказал Кирилло, жадно остужая пылавшее лицо и тело прохладною водою.
- Да отчего же ты думаешь, Кирюша, что я спать лягу?
- Оттого, Илько, что уж про вашего брата казака сказано… Ведь ты казак по крови, по дедам, а мои деды москалями сюда пришли; у нас тут каша, месиво, ты видишь… ты черномазый, а я белобрысый, ты казак с Днепра, а я казак с Дону, то есть почти не казак! Сказано: "Оттого казак гладок, что поел, да и на бок!"
Кирилло, однако, прежде на себе испытал эту пословицу, вышел из воды, лег на солнышке, потянулся на траве и стал дремать, пока Илья смывал с себя прах долгих переходов и странствований на родину. Вымывшись дочиста, Илья опять бросился в реку; нырнул и выплыл, обогнувши лесистый островок у плотины. Посмотрел, а на другом берегу, под тенью мельницы, сидит молодой, невеселый и бледный священник с удочкой. Он слегка покачивался и напевал какой-то гимн.
- Здравствуйте, батюшка! - отозвался с непривычной развязностью Илья, выставившись по пояс из воды и особенно весело настроенный выпивкой пива, - извините, что я так… голышом, значит…
Священник кивнул ему головой, приподняв широкую пуховую шляпу. Это оказался человек лет двадцати пяти, сутуловатый, с широким скуластым лицом, глухим, отрывистым голосом и серыми задумчивыми глазами.
- Кто вы? - спросил священник, бывший слегка близоруким и не видевший из-за мельницы, кто это.
- Угадайте.
Илья выжимал воду из кудрявых черных волос. Бороды у него еще не было.
- По телу моему угадайте! Что? - спросил Илья, - трудно по телу угадать! Барин я или мужик? Ага! Трудновато?
В это время по другую сторону реки, выдвинувшись из-под береста, стал одеваться Кирилло, спиною к мельнице. Священник не узнал флейтиста и стал в тупик, рассуждая по замеченному на земле пальто музыканта, не господа ли охотники это из дворян, попавшие сюда случайно прогулкою вдоль Лихого.
Илья засмеялся.
- Что, батюшка? По телу-то белому все, значит, равны? Натура-то у всех нас, значит, одна перед господом?
- Вы не из Карабиновки, не господина Павлова родня? - продолжал спрашивать голого незнакомца близорукий священник.
Илья так и покатился со смеху.
- Раб, батюшка! Мужичок, ваше преподобие! Да еще из беглых, воротился, значит; становому пожива есть в другом каком случае!
Илья весело кланялся, высунувшись из воды. Священник, увидя свой промах, замолчал. Тут подошел Кирилло по плотине, и дело окончательно объяснилось. Илья скоро также оделся и прибежал на берег под мельницу.
- Это отец Смарагд, Илюша! - сказал Кирилло, - другой тот наш священник в Есауловке, что я тебе говорил. Мы с тобою сегодня обедню прогуляли. Вы нам простите, батюшка! Это Илюшка, батюшка! Романа Антоныча сын! - прибавил Кирилло, - мой новый друг! полюбите-с, как и меня!
Священник покосился на друга Кириллы и стал убирать удки и прочие припасы неудачной в этот раз рыбной ловли, угрюмо прибавив: "Заслужит, так полюбим!"
- Ничего, батюшка, не поймали? - спросил Кирилло, присевши на корточки.
- Ничего, запоздал, должно быть.
- Да вы, батюшка, все на червей. Попробуйте на хлеб. Караси пойдут: тут их гибель под плотиной. Мы венгерцу иной раз бреднем ловим…
- Далеко домой за хлебом теперь идти.
- И тут достану… сейчас вот достану… Для вас, батюшка, можно! Вот у мальчишки в котомке, наверно, хлеб есть…
Кирилло побежал к спавшему пастуху. Священник, сев снова под тень мельницы, не без любопытства посмотрел на сына Романа Танцура, который так озадачил его вопросом касательно своего тела.
- Так ты тот самый Илья, что так долго в бегах был? - спросил отец Смарагд, пристально и строго осмотрев с ног до головы стоявшего перед ним Илью.
- Я, батюшка.
- Где же ты был до сих пор?
- Где день, а где ночь, везде понемножку.
- Знакомый ответ…
Священник задумался.
- Сам пришел или привели?
- Сам… Я вам уж доложил про то…
- Что же так волю-то бросил?
- Еще неволи захотелось попробовать.
- Верно, узнал, что отец в приказчиках?
- Видит бог, не знал, батюшка. И что мне в том!
- Что же, если бы узнал?
- Может быть… и не воротился бы!
- Вот как! - Кирилло принес хлеба. Священник насадил на крючок новую наживу и бросил удку. Кирилло рассказал священнику, какую ему услугу сделал Илья. Священник опять осмотрел с ног до головы Илью.
- Ну, теперь, брат, тебе от барыни, от той Перебоченской, проходу не будет, коли она узнает, что ты выпустил ее девку из голубятни…
- Эва, батюшка, бабой пугать стали! Уж будто с той поры, как я бегать стал, на них и управы не выдумали!
- Что таиться, Илья, не говори! - перебил Кирилло, - это такая, что ее не задирай! Не знаешь ты еще этой барыни, батюшка правду говорит!
Священник, как видно, пользовался на селе полною любовью прихожан. Парни с ним совершенно не стеснялись. Он умел с ними говорить, не важничая и вместе не теряя своего обычного грустного и строгого настроения. Рыба, однако же, не клевала.
- Палагея Андреевна Перебоченская на чужой земле живет, - продолжал священник, - только дом ее построен самою. Она землю эту на аренду сперва взяла и перевела туда своих людей. Только люди ее почти все разбежались, и Конский Сырт этот как был еще до меня, и теперь глушь-глушью. Устроена только одна барская усадьба, сараи для скотских гуртов, да две-три людских хатенки. Она все разыскивает своих беглых, но они как-то к ней все нейдут.
Илья с трепетом вспомнил каретника Талаверку в Ростове и дочь его Настю, и мороз пробежал у него за спиною.
- Твой отец к ней часто ездит; она из соседей его только и жалует.
- Да, сказывали…
- Вы, батюшка, ни-ни! Его-то, Илью, то есть, с отцом вы не мешайте! - заметил решительно Кирилло. - Он на отца не похож, ни-ни! Право слово! Он в дворовые идти не хочет, а к миру…
Священник молча закинул снова удочку.
- Как же так, Илья? Отец-то, чай, не плохое теперь тебе место при себе дал бы? Он так много делает доброго князю, так хорошо ведет все дела по имению, что князь и тебя отличит.
- Не знаю, батюшка, что еще будет. А я бы от мира, от общества то есть, не отлучался бы. В дворовые записываться претит. Мне бы лучше на землю, к хлебу, к овечкам, а не то, и сад люблю, виноградом занимался…
- О, разорительница эта Перебоченская! погубила она не одного тут человека! - как бы про себя заметил пасмурный и бледный священник.
- Расскажите, батюшка, про генерала! - подхватил Кирилло, насаживая новую приваду на удочку священника. - Вы про генерала Рубашкина ему расскажите! Как она завладела его землей и владеет себе, ничего не слушая; как двумя тысячами лугу владеет, всем значит Конским Сыртом, как скот и табуны по нем нагуливает на продажу и никаких бумаг на ту землю у нее нету…